Зато мысли о том, кто была ее мать и почему она пришла умирать, в эту глушь, часто занимали Эппи. Знакомство с миссис Уинтроп, которая после Сайлеса была ее ближайшим другом, показало ей, как драгоценна забота матери. И она снова и снова заставляла Сайлеса рассказывать, как выглядела ее мать, на кого она была похожа и как он нашел ее под кустом дрока, куда его привели маленькие следы и протянутые ручонки. Куст дрока еще рос на том месте, и сегодня, когда Эппи вышла вместе с Сайлесом из дома, был первым предметом, привлекшим ее внимание и мысли.
— Отец, — сказала она серьезным, грустным тоном, который был несколько необычен для нее, ибо она всегда была весела, — пересадим этот куст дрока к нам в сад. Я посажу его в углу, а возле него можно вырастить подснежники и крокусы. Эрон говорит, что они никогда не умирают и с каждым годом разрастаются все больше и больше.
— Ты права, деточка, — подтвердил Сайлес, который охотно беседовал, когда курил трубку, по-видимому наслаждаясь промежутками между затяжками больше, чем самим курением, — обязательно надо пересадить этот куст. Он удивительно хорош, когда покрывается желтыми цветами. Но вот что мне пришло сейчас в голову: нам надо обнести сад оградой. Может быть, Эрон что-нибудь придумает, но без ограды никак нельзя — ослы и другие животные быстро вытопчут все цветы. Боюсь только, что трудно будет найти нужный материал.
— Знаешь что, папочка, — воскликнула, всплеснув руками, Эппи после минутной задумчивости, — здесь кругом валяется много камней, которые никому не нужны. Среди них есть не очень большие, и мы можем, подняв их один на другой, сложить стену. Мы с тобой будем носить маленькие камни, а Эрон соберет остальные, — я знаю, он не откажется.
— Но, дорогая моя, — возразил Сайлес, — здесь не хватит камней на всю ограду. К тому же, тебе не под силу носить их. Нет, твои ручки могут поднять камень разве что величиной с брюкву. Ты у меня очень хрупкая, моя девочка, — с нежностью в голосе добавил он, — так говорит миссис Уинтроп.
— О, я сильнее, чем ты думаешь, папа, — сказала Эппи. — А если здесь мало камней на всю стену, можно взять сколько есть, и тогда легче будет набрать палок и веток для остальной части. Смотри-ка, сколько камней вокруг большой ямы!
Она подбежала к краю каменоломни, намереваясь поднять один из камней и показать свою силу, но отпрянула в изумлении.
— Что это? Отец, поди сюда и посмотри! — воскликнула она. — Посмотри, насколько убавилась здесь вода со вчерашнего дня. Ведь еще вчера вся яма была полна воды!
— И в самом деле! — удивился Сайлес, подходя к ней. — Э, да ведь это начали после жатвы осушение на полях мистера Осгуда. На днях, когда я проходил мимо, один рабочий сказал мне: «Не удивляйтесь, мастер Марнер, если ваш пустырь станет сухим, как старая кость. Мистер Годфри Кесс начал осушать эти поля, — он купил их у мистера Осгуда».
— Как странно будет, когда старая яма вся высохнет! — промолвила Эппи, поворачиваясь, чтобы поднять довольно большой камень. — Смотри, папа, я свободно могу нести его! — добавила она, с большим напряжением пройдя несколько шагов, но затем уронив камень.
— Вот теперь я вижу, что ты сильная! — сказал Сайлес, между тем как Эппи, смеясь, махала затекшими руками. — Пойдем-ка лучше посидим на пригорке у изгороди. Не следует тебе поднимать камни, ты можешь надорваться, дитя мое. Да, тебе нужны в помощь чьи-нибудь сильные руки, мои уж не те.
Последние слова Сайлес произнес медленно, как бы влагая в них особый смысл, и Эппи, когда они уселись на пригорке, прильнула к старику, ласково поглаживая его руку, которая была «уже не та». Девушка положила ее к себе на колени, в то время как Сайлес снова начал усердно попыхивать трубкой, держа ее в другой руке. Большой ясень за изгородью защищал их от лучей солнца, бросая узорчатую тень на землю вокруг.
— Отец, — ласково заговорила Эппи после некоторого молчания, — если я выйду замуж, нужно ли мне обручаться кольцом моей матери?
Сайлес слегка вздрогнул, хотя слова эти были созвучны его собственным мыслям, и глухо спросил:
— Разве ты думаешь о замужестве, Эппи?
— Только эту последнюю неделю, отец, — откровенно ответила Эппи, — с тех пор как Эрон заговорил со мной об этом.
— Что же он тебе сказал? — все так же тихо спросил Сайлес, боясь малейшим оттенком голоса огорчить ее.
— Он сказал, что хотел бы жениться, потому что ему скоро будет двадцать четыре года, да и работы у него прибавилось, так как мистер Мотт перестал садовничать. Два раза в неделю он ходит работать к мистеру Кессу, раз в неделю — к мистеру Осгуду, а на днях его собирается пригласить пастор.
— На ком же это он хочет жениться? — с грустной улыбкой спросил Сайлес.
— Ну, конечно, на мне, папа! — ответила Эппи, целуя отца и смеясь, отчего у нее появились ямочки на щеках. — Неужели он захочет жениться на ком-нибудь другом?
— А ты тоже хочешь выйти за него? — спросил Сайлес.
— Да, когда-нибудь, — ответила Эппи, — не знаю только когда. Все рано или поздно женятся, говорит Эрон. Но я сказала ему, что это неверно: посмотри на отца, сказала я, он никогда не был женат.
— Да, дитя мое, — подтвердил Сайлес, — твой отец был одиноким человеком, пока ты не была послана ему.
— Зато теперь ты никогда не будешь одинок, отец, — ласково продолжала Эппи. — Вот что сказал мне Эрон: «Я никогда бы не решился отнять тебя у мастера Марнера, Эппи!» А я ответила: «Об этом и думать нечего, Эрон». Он хочет, чтобы мы жили все вместе, тогда тебе совсем не нужно будет работать, отец, разве что для своего удовольствия. Эрон будет тебе настоящим сыном, он так и сказал.
— А тебе это по душе, Эппи? — сказал Сайлес, глядя на нее.
— Я бы ничего не имела против, отец, — просто ответила Эппи. — Мне хочется, чтобы ты мог меньше работать. Если бы не это, я, пожалуй, предпочла бы, чтобы все оставалось как есть. Я очень счастлива, мне нравится, что Эрон так любит меня, часто приходит к нам и ласков с тобой. Он ведь всегда хорош с тобой, отец?
— Да, дитя, никто не мог бы держать себя со мной лучше, — горячо подтвердил Сайлес. — Он весь в мать.
— Нет, мне не нужно никакой перемены, — повторила Эппи. — Мне бы хотелось долго-долго жить так, как мы живем. Только Эрон хочет перемены. Я даже недавно поплакала из-за него — так, чуточку. Он сказал, что я совсем не люблю его, раз не хочу, чтобы мы поскорей обвенчались.
— Ну, вот что, мое дорогое дитя, — сказал Сайлес, откладывая трубку, словно считая, что больше незачем делать вид, будто она доставляет ему удовольствие. — Ты еще слишком молода, чтобы выходить замуж. Мы спросим у миссис Уинтроп, спросим у матери Эрона, что она об этом думает. Она лучше нас решит, как нам быть. Но вот о чем следует подумать, Эппи: все на свете меняется, хотим мы этого или нет. Так и в нашей жизни будет перемена. Я старею и с годами стану беспомощным, стану обузой для тебя, если только к тому времени не покину тебя совсем. Я вовсе не хочу сказать, что ты будешь тяготиться мною, — я знаю, этого никогда не будет, — но тебе придется трудно. И когда я задумываюсь над этим, мне хочется, чтобы около тебя, кроме меня, был еще человек, молодой и сильный, который помогал бы тебе и заботился о тебе до конца дней твоих.
Сайлес замолчал и, похлопывая руками по коленям, задумчиво устремил взгляд в землю.
— Значит, ты хочешь, чтобы я вышла замуж, отец? — с легкой дрожью в голосе спросила Эппи.
— Я не стал бы отговаривать тебя, Эппи, — с жаром подтвердил Сайлес, — но сначала мы посоветуемся с твоей крестной. Она может желать только добра и тебе и своему сыну.
— А вот и они! — воскликнула Эппи. — Пойдем им навстречу. Ах, вот твоя трубка! Ты не хочешь снова раскурить ее? — спросила она, поднимая с земли это исцеляющее средство.
— Нет, деточка, — ответил Сайлес, — на сегодня мне довольно. Я думаю, чем меньше я буду курить, тем больше пользы будет.
В то время как Сайлес и Эппи беседовали, сидя на пригорке под полупрозрачной сенью большого ясеня, мисс Присцилла Лемметер упорно возражала своей сестре, убеждавшей ее, что лучше выпить чаю в Красном доме и дать возможность отцу отдохнуть, чем сразу после обеда ехать домой в Уорренс. Они вчетвером сидели у стола в обшитой мореным дубом столовой, угощаясь воскресным десертом из свежих орехов, яблок и груш, красиво переложенных листьями рукою Нэнси еще до того, как в церкви зазвонили к обедне.
Большие перемены произошли в этой столовой, с тех пор как мы заглядывали в нее, — когда Годфри еще не был женат и в доме правил вдовец сквайр. Теперь все отполировано, и нигде нельзя заметить ни пылинки, начиная от дубовых досок пола вокруг ковра и кончая лежащими на оленьих рогах над камином ружьем, хлыстами и тростями старого сквайра. Эти реликвии покойного свекра Нэнси, воспитанная в духе уважения к старшим, свято хранила, остальные же принадлежности охоты и прочих занятий вне дома она перенесла в другое помещение. Кубки по-прежнему украшают буфет, но теперь чеканное серебро не захватано руками, а на дне нет остатков, наводящих на неприятные мысли. В комнате пахнет лавандой и розами, заполнившими вазы из цветного камня. Чистотой и порядком дышит эта некогда мрачная комната, где вот уже пятнадцать лет властвует совсем иной дух.
