Постепенно Васарис вполне свыкся с мыслью, что будет поддерживать это знакомство и тогда, когда Люце выйдет замуж, а сам он будет ксендзом. Он даже иногда рисовал в мечтах, как госпожа Бразгене принимает гостей и в числе их присутствует ксендз Васарис.
Он знал по рассказам о незавидном положении молодых приходских священников, которые лишены интеллигентного общества. Они опускаются, грубеют, опрощаются. Надо во что бы то ни стало поддерживать связь с интеллигенцией. Один приятель рассказывал Васарису о своем приходском викарии, умевшем поддерживать такие связи, какой это был приятный, благовоспитанный человек, как его все любили. Он даже подарки получал от дам. Одна помещица искусно вышила ему в подарок к рождеству экран для камина. Однако бедняга-викарий, несмотря на всю свою интеллигентность, сроду не видывал таких вещей и поставил его не перед печкой, а на окошко.
Васарис вспомнил, как ректор и духовник не раз заклинали их остерегаться подобных знакомств, фамильярных отношений, особливо же как огня бояться подарков от женщин, ибо это есть первый шаг к погибели. Но он знал, что в семинарии принято показывать все эти опасности сквозь увеличительное стекло. Разумеется, ни о каких подарках он не мечтал. Перчатки, связанные ему когда-то Люцией, были просто детской забавой. Когда он вступит в жизнь, знакомство с ней станет лишь одним из многих знакомств, которых невозможно избежать, общаясь с людьми.
Так Людас Васарис развивал новый вариант «опасного знакомства». И таково было действие самообмана, что чем больше опасностей таили эти варианты, тем невиннее казалось ему само знакомство.
XXII
Васарис постарался, чтобы на единственных за все годы его учения проводах не стыдно было ни ему, ни родным. Он пригласил множество гостей. Кроме ближайшей родни и окрестных знакомых, обещали приехать и Касайтис, и посвященный перед самыми каникулами в ксендзы Йонелайтис, и товарищи по гимназии, теперь уже студенты, Гуджюнас и Крапайтис. Собиралась пожаловать и дальняя родственница Васарисов, курсистка Мурмайте вместе с гостившей у нее подругой, которой Людас не знал. Словом, состав приглашенных отличался и многочисленностью и разнообразием.
Всю неделю Васарисы провели в лихорадочных приготовлениях и хлопотах. Решено было оставить гостей ночевать, так как ехать в семинарию надо было лишь в конце недели, и время на сборы еще оставалось. Готовились, словно к свадьбе, крестинам или еще какому-нибудь торжеству. Только будущее празднование по случаю посвящения в ксендзы должно было превзойти эти неожиданные проводы. Для родителей Васариса они и послужили как бы подготовительным испытанием к тому дню. Хотя Людас ничего определенного им не сказал, но они слышали от настоятеля, что на следующие каникулы он вернется домой иподиаконом, потому что семинарское начальство отзывается о нем хорошо. Не только родители, но и посторонние верили этому: Людас и в костеле и на людях держался, как подобает духовному лицу.
Васарисы обо всем позаботились, все предусмотрели. Угощения к деревенским пирушкам и всегда-то припасают вдоволь, больше, чем требуется, а здесь хозяйке посулила помочь сама настоятелева экономка! Хмельного старый Васарис не любил, но решительно возражал лишь против водки. Зато весьма одобрял яблочное вино, а оно у них в прошлом году удалось. Старик радовался этой возможности еще раз похвастаться благами своего сада.
Сам Людас позаботился о том, чтобы все было опрятно и красиво. Подмел с помощью братьев двор, вычистил сад и вместе с сестрой привел в порядок ее палисадничек. Не забыл он и Заревую гору, куда собирался повести на прогулку молодежь.
Наконец наступило долгожданное воскресенье. Приготовления закончились, и с утра весь дом был в ожидании. Людас с родителями вернулся из костела раньше всех, вместе с ними приехали Касайтис и студент Гуджюнас. Вслед за ними показалась бричка дяди Мурмы, в которой рядом с его женой и дочерью-курсисткой сидела их гостья в шляпке. Постепенно прибывали и другие приглашенные, здоровались, знакомились, заводили между собой разговоры. Каждый прикидывал, к кому лучше присоединиться, с кем легче найти общий язык. Многие встретились здесь впервые и оттого стеснялись друг друга. Речи отличались немногословием, шутки были вымученные. Семинаристы робели перед барышнями, а те чувствовали себя неловко с семинаристами и не знали, о чем заговорить. Все чего-то ждали, надеялись, что новые гости внесут с собой больше непринужденности и оживления. Не помогали и все старания Людаса расшевелить их.
Наконец приехал настоятель прихода, а вскоре и Петрила со студентом Крапайтисом. Настроение стало улучшаться. Подобралась изрядная компания старых знакомых, которые не стеснялись друг друга и ободряли остальных или по крайней мере избавляли их от обязанности поддерживать разговор. Два студента и три семинариста, в прошлом закадычные друзья-одноклассники, после нескольких лет разлуки вновь восстанавливали скреплявшие их связи. Обе барышни почувствовали, что у них есть союзники, и общество духовных их больше не стесняло. Родители Петрилы и Васариса радовались, что уже виден конец «этим мучениям» и к будущему лету их сыновья будут бесповоротно связаны с церковью. Настоятель, как человек разносторонних интересов, находил о чем поговорить со всеми.
Старому Васарису давно уже нетерпелось показать гостям сад и пчельник, но он все ждал клевишкского настоятеля, который, по его мнению, смыслил в этих вещах больше всех. Однако солнце клонилось к западу, и он решился предложить хотя бы присутствующим посмотреть какие-то там яблони и груши. Все пошли в сад: кто послушать объяснения хозяина, кто натрясти и набрать фруктов, а кто вообще поговорить и погулять с кем-нибудь наедине.
Осмотрели уже половину сада, когда на дороге показалась полная седоков бричка. Это, действительно, были они, клевишкские. Хозяева и кое-кто из гостей вышли встречать приехавших, те же, которые меньше знали их, остались в саду или наблюдали издали.
Каковы же были удивление и радость Людаса, когда, кроме каноника и Люце, он увидел в бричке ксендза Йонелайтиса и Варненаса. Васарис знал, что Варненас, якобы по болезни, выпросил разрешение поехать за границу и учился в одном из немецких университетов, но за последний год имел о нем лишь скудные сведения.
— Смотри, какого неожиданного гостя я притащил, — сказал, здороваясь, Йонелайтис. — Вряд ли бы ты и узнал его. Совсем непохож на прежнего семинариста Варненаса.
К счастью, эти слова слышали только Людас и вновь прибывшие гости, иначе бы Варненас навеки упал в глазах сельчан. Йонелайтис сам спохватился, сказав бестактность, и все переглянулись: больше, мол, об этом ни гу-гу.
— Я и не думал попасть в ваши края, — оправдывался перед Васарисом Варненас. — Теперь придется тебе отвозить меня обратно за три мили.
Но тут вмешался каноник:
— Люблю я всяких литераторов, поэтов, артистов и об этом уж сам позабочусь. Погостишь еще у меня несколько дней. «В стихах цвела надежд отрада…» — вот это по мне! Вот это человек! Ты бы так мог, а? Хоть ты и поэт, — и он похлопал по плечу Васариса.
Тот заметил направленный на него взгляд Люце, смутился и не нашелся, что ответить. Но в это время хозяева, поздоровавшись с гостями, повели их дальше, и все вошли в дом, где на столе ждала приготовленная закуска.
Людас радовался, что гостей собралось больше, чем ожидали, и что не приехал Трикаускас, которого он пригласил лишь из вежливости. Он бы со своей фанаберией только портил людям настроение. Хорошо, что нет и Бразгиса. Этот и без приглашения мог прикатить вместе с Люце, случись ему быть в этот день в Клевишкисе.
Просторная горница Васарисов была полна гостей. Одни закусывали, другие пили чай или пиво, кто сидел, а кто ходил взад и вперед. Но оставаться в доме никому не хотелось, когда на дворе было так тепло и хорошо. Молодежь вскоре снова оказалась в саду. Стали сговариваться, что бы такое спеть, как бы повеселиться.
— На горку! — крикнула, захлопав в ладоши, Люце. — Вот там уж мы споем — на всю округу слышно будет! Пускай одни старички гуляют по саду!
— На горку, на горку!.. — подхватили остальные. Всем понравилось это предложение.
— Ведите нас на горку!
И все вышли за ворота, на полевую тропинку.
Есть ли что прекраснее вечереющего дня теплой ранней осени? Солнцу не остается совершить и четверти небесного пути, и оно бережно сбоку греет вам лицо. В воздухе не чувствуется летней духоты, ровное успокоительное тепло живит вас, заставляет двигаться, смеяться, петь. Сжатые озимые поля пахнут влажной землей. Сухо шаркают ноги по вытоптанному скотиной выгону. Идите, куда глаза глядят, и никто не скажет вам ни слова, нигде вы не встретите преград. Кое-где рыжеет полоска льна, кое-где чернеет клинышек клевера, кое-где еще зеленеет картофельное поле, но и шагая по нему, вы не причините большого ущерба. Широко и отрадно раздолье осенних полей, как желания ваши, как мечты.
