Эх, Уилфрид, Уилфрид!
— В чем дело, мисс Перрен?
— Письмо к сэру Джемсу Фоггарту, мистер Монт; вы просили вам напомнить. И потом — вы можете принять мисс Мануэлли?
— Мисс Ман… О-о, да, конечно!
Маленькая жена Бикета, чье лицо использовано для обложки сторбертовского романа, натурщица для картины Обри Грина! Майкл встал: она уже была в комнате.
«Ага, помню это платье, — подумал он. — Флёр никогда его не любила».
— Чем могу быть полезен, миссис Бикет? А как поживает Бикет, кстати?
— Ничего, сэр, спасибо.
— Все еще торгует шарами?
— Да.
— Ну, все мы связаны с воздушными шарами.
— Как вы сказали?
— Висим в воздухе — не так ли? Но ведь вы не об этом хотели со мной поговорить?
— Нет, сэр.
Легкий румянец на впалых щеках, пальцы теребят поношенные перчатки, губы неуверенно полуоткрыты; но глаза смотрят прямо — удивительное существо, честное слово!
— Помните, сэр, вы дали мне записку к мистеру Грину?
— Да, и я видел, что из этого вышло, — картина замечательная, миссис Бикет.
— Да, но она попала в газеты; мой муж вчера увидел ее — а он ведь ничего не знает.
Фью! Ну и подвел он эту девочку!
— Я заработала на этом много денег, сэр, почти хватит на билеты в Австралию. Но теперь я боюсь. Он говорит: «Смотри, как похоже на тебя». Я разорвала газету, но что если он запомнил название галереи и пойдет посмотреть картину? Там я еще больше похожа на себя. Он может дойти до мистера Грина. Так вот, не поговорите ли вы с мистером Грином, сэр, и не попросите ли его сказать, что это — совсем не я, в случае если Тони пойдет к нему?
— Конечно скажу, — сказал Майкл. — Но почему вы боитесь, что Бикет рассердится, раз это вас так выручило? Ведь профессию натурщицы можно считать вполне приличным ремеслом.
Викторина прижала руки к груди.
— Да, — сказала она просто. — Я вела себя совершенно прилично. И я взялась за это только потому, что нам так хочется уехать, и я не могу выносить, не могу видеть, как он стоит на тротуаре и продает эти шары в сырости и в тумане. Но сейчас, сэр, я так боюсь.
Майкл посмотрел на нее.
— Да, — сказал он, — скверная штука — деньги.
Викторина слабо улыбнулась:
— Хуже, когда их нет, сэр.
— Сколько вам еще не хватает?
— Еще только около десяти фунтов, сэр.
— Это я могу вам одолжить.
— О, спасибо! Но не в этом дело — я легко могу их заработать, я уже привыкла; еще несколько дней не играют роли.
— А как же вы объясните, откуда вы достали деньги?
— Скажу, что выиграла на скачках.
— Слабо, — сказал Майкл. — Слушайте, скажите, что вы пришли ко мне и я вам дал их в долг. Если Бикет захочет мне их прислать из Австралии, я могу снова переслать их туда на ваше имя. Я вас очень подвел, и я хотел бы вас выручить.
— О нет, сэр! Вы мне оказали большую услугу. Я не хочу, чтобы вы лгали из-за меня.
— Это меня ничуть не смущает, миссис Бикет. Я могу врать без запинки, если это безвредная ложь. Самое главное — это поскорее вам уехать. Много есть еще картин, писанных с вас?
— Да, уйма, — только там меня не узнать — они такие странные, как будто из кубиков.
— Обри-то нарисовал вас как живую.
— Да, Тони сказал, что это вылитая я.
— Вот именно. Ладно, я поговорю с Обри, я его увижу за завтраком. Вот вам десять фунтов. Значит — решено. Вы сегодня были у меня — понятно? Скажите, что вас просто осенило. Я совершенно вас понимаю. Вы для него готовы на что угодно, а он — для вас. Ну ладно, ладно, не надо плакать!
Викторина судорожно глотнула воздух. Рука в поношенной перчатке ответила на пожатие Майкла.
— Я на вашем месте сказал бы ему все сегодня же, — добавил Майкл, — а я подготовлю остальное.
Когда она ушла, он подумал: «Надеюсь, Бикету не придет в голову, что я получил вознаграждение за эти шестьдесят фунтов!» — и, нажав кнопку звонка, он снова стал царапать промокашку на столе.
— Вы звонили, мистер Монт?
— Да, будем продолжать, мисс Перрен.
«Уважаемый сэр Джемс Фоггарт, мы уделили чрезвычайное внимание Вашему весьма интересному… м-м… труду. Хотя мы и считаем, что Ваши взгляды на теперешнее положение Великобритании среди других стран изложены прекрасно и представят большой интерес для каждого… м-м… вдумчивого человека, но мы не уверены, что таких людей… м-м… достаточно, чтобы книгу можно было издать без убытка. Мы опасаемся, как бы Ваша… м-м… точка зрения, что Великобритания должна искать спасения в распределении рынков, населения, спроса и предложения в пределах самой империи, к тому же изложенная чрезвычайно прямолинейно, не вызвала злобу всех политических партий, мы также считаем, что Ваше предложение — вывозить из Англии целые партии мальчиков и девочек, пока их еще не успела испортить городская цивилизация, — только вызовет раздражение у рабочего класса, понятия не имеющего о жизни вне своей страны и, как известно, не желающего дать своим детям возможность попытать счастья в других краях».
— Так и написать, мистер Монт?
— Да, только чуть-чуть смягчите. М-м… «И, наконец, Ваш взгляд на то, что на земле надо сеять хлеб, так необычен в наши дни, что мы предчувствуем враждебные выпады против Вашей книги во всей печати, исключая, пожалуй, старой гвардии, неунывающих консерваторов и нескольких понимающих людей».
— Дальше, мистер Монт.
— «В период неустойчивого равновесия», так и напишите, мисс Перрен, «при полной нереальности надежд, устаревших и сданных на свалку», почти так и напишите, мисс Перрен, «ни один план с расчетом на будущее и с откладыванием урожая еще на двадцать лет не может рассчитывать на популярность. Из этого Вы сами поймете причину, почему Вы… м-м… должны искать себе другого издателя». Словом — спасибо, что-то не хочется. «Остаемся с… — ну, там сами знаете, с чем, — уважаемый сэр Джемс Фоггарт, Ваши покорные слуги Дэнби и Уинтер». Когда вы это переведете, мисс Перрен, принесите, я подпишу.
— Хорошо. Но, мистер Монт, я думала, вы — социалист. А ведь это… вы простите, что я спрашиваю.
— Мисс Перрен, я недавно обнаружил, что время всяких ярлычков прошло. Как может человек быть кем-то определенным, когда все висит в воздухе? Возьмите либералов. Им видеть ситуацию мешает свобода торговли; лейбористской партии — налог на капитал{52}; а консерваторам — идеи протекционизма; словом, все они опутаны лозунгами. Старый сэр Джемс Фоггарт чертовски прав, но никто не подумает его слушать. Его книга — только перевод бумаги, если ее кто-либо издаст. Мир сейчас — очень нереальная штука, мисс Перрен, а из всех стран — мы самая нереальная.
— Почему, мистер Монт?
— Почему? Да потому, что мы с большим упорством, чем любая другая нация, держимся за то, что, в сущности, у нас, как ни в одной другой стране, давным-давно лопнуло. Во всяком случае, нечего было мистеру Дэнби поручать мне это письмо, если он не собирался меня развлекать. Да, кстати, раз мы об этом заговорили, мне придется отказатьтя от новой книги Хэролда Мастера: может, это ошибка, но они не желают ее печатать.
— Но почему же, мистер Монт? Ведь «Рыдающая черепаха» имела такой успех!
— Да, но в новой книжке у Мастера появилась определенная мысль, которая неизбежно заставляет его что-то сказать. Уинтер говорит, что те, кто расхвалил «Рыдающую черепаху» как величайшее произведение искусства, конечно за это на него накинутся; а мистер Дэнби называет эту книгу клеветой на человечество. Так что все против нее. Ну, давайте писать.
«Дорогой Мастер!
В увлечении своей темой Вы, очевидно, сами не заметили, как испортили всю музыку. В „Рыдающей черепахе“ Вы вполне сыгрались с половиной оркестра, причем с самой… м-м… шумной половиной. Вы были очаровательно архаичны и достаточно хладнокровны. Что же Вы теперь наделали? Взяли в герои последнего туземца с Маркизских островов и переселили его в Лондон. Ваш роман — едчайшая сатира, настоящая критика жизни. Я уверен, что Вы не хотели писать о современности или копаться в нашей действительности; но тема увлекла Вас за собой. Холодная едкость и хладнокровие — вещи разные, сами понимаете, не говоря уже о том, что Вам пришлось отказаться от архаического стиля. Конечно, я лично считаю новый роман во сто раз лучше „Рыдающей черепахи“ — то была приятная книжечка, о которой и сказать, в сущности, нечего. Но я не публика, и я — не критика. Молодые и худые будут огорчены тем, что Вы недостаточно современны, они скажут, что вы морализируете; старые и толстые назовут Вас скептиком, разрушителем, а рядовые читатели примут Вашего островитянина всерьез и обидятся, что он у Вас лучше них. Как видите, перспектива не из веселых. Как же, по-вашему, мы „провернем“ такую книжку? Очевидно, никак. Таково решение издательства. Я с ним не согласен: я издал бы книгу завтра же; но ничего не поделать, раз все в руках Дэнби и Уинтера. Итак, с большим сожалением я возвращаю то, что считаю настоящим произведением искусства.
