Копейкин. Где были, Григорий Ефимович?
Распутин. Где был, где был… Ты вот все, сукин сын, записываешь, терпеть я этого не могу. (Показывает ему кукиш.) Описывай.
Копейкин. По долгу службы, Григорий Ефимович. Вас же охраняем…
Распутин (идет к телефону). Спать не могу. Кофею много пить стал. (Говорит в трубку.) Царское Село. Соедини с Вырубовой. Как так нельзя? Это я, Григорий Новых. То-то, нельзя. Анну Александровну попроси, это я, Григорий. (Копейкину.) В любое время могу кому угодно позвонить, – хочешь – самой сейчас позвоню? (В трубку.) Ну, это я, ну, здравствуй, Аннушка… Ну, не сплю, ну, нервы у меня расстроены. Все насчет нашего узника думаю… Да Митрия Рубинштейна… Одни неприятности… Это юстиция – Макаров – нам гадит. Про Думу слыхала?.. Маму шпиенкой обозвали, – вот те крест… Сейчас у меня Симанович обещал быть, все расскажет… Позвоню… Ну, спи, спи, господь с тобой… (Вешает трубку, идет к столу.) Денег нет, вот что.
Копейкин. Это у вас-то, Григорий Ефимыч, нет денег.
Распутин. А я тебе говорю, что нет. (Выпивает, закусывает огурцом.) Ты, дурак, думаешь – сто рублей завелось в кармане, – так это деньги. Мне надо деньги большие, я человек государственный. Я Хвостова сместил, Протопопова назначил. Теперь мне требуется юстицию – Макарова – скинуть… Я свой Совет министров должен подобрать. Для этого – большие деньги нужны. Фу ты, скука какая… Заведи граммофон.
Копейкин заводит.
Выпущу из тюрьмы Митрия Рубинштейна – он мне, сколько захочу, – столько и отвалит, – полмиллиона.
Копейкин. Полмиллиона?
Распутин. В мое распоряжение. (Слушает граммофон. Внезапно.) Ах, язви его в душу!.. (Завизжал, сорвался с места, трет лицо.)
Копейкин. Что с вами, Григорий Ефимович?
Распутин. Вот я из-за чего спать не могу… Ах, сукин он сын… Этот мне старикашка поперек горла стал.
Копейкин. Кто, Григорий Ефимович?
Распутин (садится, выпивает). Да Штюрмер.
Копейкин (Скворцову). На кого замахивается! (Дает знак – записать.)
Распутин. Этот старикашка совсем с ума сошел… Какой он к черту министр, когда он ни черта в делах не понимает. Чуть свет глаза продерет, бисквитов с молоком натрескается и сидит в кабинете, морщится, – шишки у него, гиморой… Тьфу! Мы гадали – орел, а его в семь часов два лакея в постель волокут… Молчи, покоряйся, коли бог убил… А он – нет… Он – виляет… Он мамашке в глаза не глядит, врет… Копейкин, – я с тобой говорю…
Копейкин. Здесь, Григорий Ефимович.
Распутин. Кто Штюрмера министром посадил, я тебя спрашиваю?..
Копейкин. Вы, Григорий Ефимович.
Распутин. Так почему же он, сукин сын, меня не спросившись, в ставку поехал, и мамаша ничего не знала. (Стучит кулаком.) Как он смел без моего разрешения поехать в ставку, с папашей разговаривать… Папаша ему иностранные дела поручил сдуру.
Копейкин и Скворцов крестятся.
Я говорю – сдуру… Штюрмер у меня спрашивался – могу я ему иностранные дела поручить?.. Может, это сейчас – главный винт – иностранные дела… И к ним приставляют дурака, разбойника, Каина… Старикашка от рук отбился. Старикашка должен по веревочке ходить… А он сам стал прыгать. Мамаше не повинуется. (Кидается к телефону.) Телефон министра иностранных дел… Штюрмера… Министр дома? Как дома нет, что ты врешь, я знаю, что он дома… Ну, ну, передай министру: звонил Распутин, звонил гневно… Пусть задумается… Так и передай… (Швыряет трубку.) Я его сокрушу, старикашке – крышка… (Садится, выпивает.) Нет, дети, – тут самый корень гнилой. Корень вырвать нужно, и дело с концом… Покуда корень гнил – нет в государстве порядку… Разве я могу на его слово надеяться?
Копейкин. Про кого это?..
Распутин. Про кого?.. Пей водку, Копейкин. Я сейчас о таких делах думаю, – ты лучше за дверь отойди, а то страшно будет. На папашку, на царя не могу я надеяться…
Сыщики переглядываются, крестятся.
Он может мне каждую минуту изменить… Он несчастный человек, у него внутри недостает…
Копейкин. Не пиши этого, Скворцов, ни в каком случае…
Распутин (разгорячись). Он тебе перекрестится, будет креститься десять раз, и соврет… Разве это царь?. Царь – стена. Царское слово – вексель. А это что?. Зачем он Штюрмера помимо меня назначил? Арап, вот он кто…
Копейкин (Скворцову). Этого ты не должен слышать…
Распутин. Нет, папашка ничего не понимает. Такой царь нам не гож.
Сыщики на цыпочках выходят из комнаты.
Уеду в Тобольск от вас, паршивцы… Все ваше государство врозь поползет… (Идет к телефону.) Министерство внутренних дел… Протопопова… А, это ты, аккурат Здравствуй, Александр Дмитриевич… Здравствуй, милай, дорогой… У меня огорчение… Да как же… Маму в Думе шпиенкой обозвали… Ты что же это смотришь?. Знаю, знаю, – огорчен… Подкапываются враги под нас. Денег нет, вот еще что… Секретный фонд как у тебя?. Мне бы тысяч пятьдесят надо… Так, так… Да, неприятно… Митрия Рубинштейна не могу из тюрьмы выручить, – эта юстиция, Макаров, – ну, чистый разбойник, гноит хорошего человека в тюрьме, за что?.. Рубинштейн нам очень нужен, через него бог действует. Ночь не спал, все думаю… Милай, дорогой, ты ко мне заезжай, поговорить надо серьезно… Решение хочу важное принять… Ну, Христос с тобой…
Входит монах с кульком, поясно кланяется. Распутин вешает трубку.
Ну, что ты, ну, здравствуй, Ненил, ну, откуда?
Монах. С Валаама, Григорий Ефимович, с Валаама, батюшка. Гостинчику братия прислала, – снетки, Григорий Ефимович, первый улов, да уж такие жирные нонче снетки, небывалый снеток, во рту тает.
Распутин. Поди отдай Дуньке.
Монах. Слушаю, Григорий Ефимович. (Уходит с кульком.)
Распутин (у телефона, шибко скребет бороду). 1-31-21… Машку к телефону. Как каку Машку?.. Да проститутка у вас живет, Трехгубова, – ее.
Монах возвращается.
Садись, отец, – водку пьешь?
Монах. Не употребляю, Григорий Ефимович, у нас на Валааме строжайше.
Распутин. Ври другому. Пей.
Монах. Ну, хорошо.
Распутин (в телефон). Машка? Да, да, я… Ну, цалую тебя… У меня тут швейцариха была, такая баба противная, вонючая… Не могу отплеваться… Ты бы заехала, ну, через час… Постой, деньги у тебя есть?.. Ну, рублей триста… Захвати, – ну, ну, ну, цалую, цалую… (Садится к столу.) Зачем пришел?
Монах. Надежда наша, православная, Григорий Ефимович…
Распутин. Ну, не тяни, не люблю. Говори, просить чего пришел?
Монах. Епархию желаю получить, Григорий Ефимович… Недостоин, грешный… Но хоть маленькую епархию-то… Все равно – и где подальше согласен…
Распутин. Епархию тебе?.. Это дело серьезное… Это надо подумать…
Монах. Пожалуйста. (Кланяется.)
Распутин (идет, садится, пишет). Поди к прокурору в Синод. Покажи записку… (Пишет вслух.) «Милай, дорогой, не откажи»…
Копейкин (просовывается в дверь). Григорий Ефимович, Симанович приехал.
Распутин. Симанович… (Подает монаху записку, тот кланяется в пояс.) Поговоришь с прокурором, – ко мне забеги.
Входит Симанович, монах через секунду уходит.
Симанович. Здравствуйте, Григорий Ефимович. (Целуется с ним троекратно.) Чрезвычайной важности дело, любезный Григорий Ефимович…
Распутин. Ну, давай, давай, давай… Люблю хорошего человека… (Садится близко к нему, глядит в глаза.) Ну, говори хорошее.
Симанович. Скажите, что Рубинштейн?..
Распутин. Ну, что, ну, сидит… Я папаше в ставку телеграмму послал…
Симанович. И он будет сидеть, покуда министром юстиции остается Макаров.
Распутин (в крайнем возбуждении). Так ведь я охрип, кричавши мамашке-то: нам своя юстиция нужна.
Симанович. У вас светлая голова, Григорий Ефимович… Вам нужен свой министр юстиции, преданный и честный человек…
Распутин. Где его взять-то, где он такой?..
Симанович. Подходящий министр юстиции у меня есть.
Распутин. Ну, где он?
Симанович. В моем автомобиле, у вашего подъезда, Григорий Ефимович…
Распутин. Кто такой?
Симанович. Добровольский…
Распутин. Слыхал, и мама про него говорила…
Симанович. Прекрасный человек, преданный человек, Григорий Ефимович, нужный человек…
