Алек поискал кого-то глазами, потом поднял вверх два пальца и улыбнулся тому, кому был адресован жест. Амалия не обернулась, не захотела узнать, кто же стоит у нее за спиной. Ей не хотелось разговаривать, ей лишь хотелось услышать от него рассказ о себе. Амалия смотрела на Алека, и странное чувство охватывало ее, словно это был он и не он. Прошедшие три года давали о себе знать. Суровая складка на его подбородке обозначилась резче, появились морщины. По одежде, по манере поведения Амалия пыталась угадать, как он живет сейчас, где работает, обеспечен ли, доволен ли жизнью. Но его одежда ни о чем не говорила, электронные часы и модная импортная зажигалка тоже, ведь страсть к подобным вещам водилась за ним и в студенческую пору.
Официантка, молодая блондинка, принесла два высоких бокала с пеной в два пальца:
— Пожалуйста, маэстро.
— Спасибо, Ани, — поблагодарил он. — Надеюсь, пиво холодное?
— Прямо из холодильника, маэстро, — слегка удивленно ответила девушка.
— Тебя и здесь знают.
— Больших усилий для этого не надо, особенно когда целыми днями торчишь за мольбертом и пачкаешь картон. Маэстро — так на пляжах обращаются даже к фотографам.
— А ты, оказывается, можешь быть скромным, — улыбнулась Амалия.
— За тебя! — сказал он, поднимая бокал. — Умираю от жажды. — Он выпил пиво, промакнул губы белым, в мелкую полоску платком: — Хорошее пиво. Тебе нравится?
Она кивнула в ответ. Алек затянулся сигаретой, с шумом вдыхая табачный дым, тут же погасил ее в пепельнице и закурил новую.
— Ты молчишь…
— О чем говорить, Алек?
— Разумеется, ты ждешь объяснений. Вероятно, смотришь на меня как на человека потерянного. Может, в какой-то степени это и так. По крайней мере, на первый взгляд. Но знай, я еще не сказал своего последнего слова. Ну ладно, так и быть, расскажу все по порядку.
— Начни с выпуска… Лучше с последних дней учебы в институте, — чувствуя, как пересохли у нее губы, попросила Амалия.
— Значит, с выпуска… — повторил он. — Это был самый счастливый момент в моей жизни. Я чувствовал себя как король в первые дни своего правления. Казалось, весь мир открывался передо мной. За несколько иедель до распределения мне предложили три варианта — было из чего выбирать!
— Ты тогда об этом и словом не обмолвился.
— Не был настолько наивным. С государственной комиссией шутки плохи: один неверный шаг — и ты повис в воздухе. Почтенные, компетентные люди, с которыми я был знаком, заранее помогли мне принять решение. Они связали меня с директором нового театра в Трансильвании. Я распределился туда по окончании института в качестве художника-декоратора. Замечательная жизнь, широкие перспективы открывались передо мной. Рисовать декорации к спектаклям было для меня забавой. Я очень быстро управлялся с заданием, а все остававшееся время было моим. Я рисовал иллюстрации для литературного приложения к газете, писал с натуры достопримечательности и неповторимые уголки старого города. Представляешь, старая башня с часами, ворота, мост, построенный еще в древности… Мое искусство оценили. За моими пейзажами, зарисовками любители живописи охотились и считали для себя удачей приобрести их. У меня появилась своя клиентура. Бывший адвокат как-то сделал мне заказ — нарисовать старый родительский дом до того, как его снесут, а на его месте построят новый. Вскоре я стал известным человеком в городе. Все знали, что я отказался от распределения в Бухаресте, и это прибавило мне популярности и уважения. Меня рвали на части: приходилось писать афиши, готовить декорации для любительских спектаклей в Доме культуры, создавать любительскую изостудию. Чего еще было желать?
— Ты не скучал по Бухаресту?
— Об этом меня спрашивали многие и удивлялись, услышав отрицательный ответ. Сколько людей искусства, художников жили вне Бухареста и тем не менее стали знаменитыми! И город тот, где я работал, мне нравился. Он жил насыщенной культурной жизнью. Там имелась библиотека, возраст которой исчислялся веками, краеведческий музей, ультрасовременный отель, куда зимой и летом приезжали туристы, чтобы ознакомиться с историческими достопримечательностями. Словом, что тут говорить, я жил полнокровной жизнью. Меня приглашали на все банкеты, на пикники в вековых дубравах, на рыбалку и тому подобное…
— Теперь я не удивляюсь, почему ты забыл обо мне.
— О тебе? Я забыл обо всех. Не думай, что я стану выкручиваться или просить прощения.
— А тебе это и не удастся сейчас: слишком поздно.
— Рад, что ты избавляешь меня от этого. Так мне будет легче рассказывать. Ну, закрутила меня жизнь в этом городе. Следующей зимой в город приехала одна немецкая семья из Мюнхена, чтобы навестить своих родственников. Мой приятель, стоматолог, приходился им племянником, и меня несколько раз приглашали в гости. С ними приехала дочь Гертруда. И вот мне показалось, что девушка — а она была красива — строит мне глазки. Ты же знаешь, мне всегда нравились красивые девушки. Наша дружба — тому пример…
— Не надо банальных комплиментов.
— А это не комплимент. Если хочешь знать правду, я все это время тосковал по тебе.
— Когда же у тебя оставалось на это время? Очевидно, в перерывы…
— Раньше ты не была такой ироничной.
— Ироничной меня сделала жизнь… и разочарование. Правда, разочарования закаляют человека, вырабатывают у него стойкость, хотя надолго оставляют горький привкус. Но извини, я прервала тебя. Итак, ты увлекся Гертрудой…
— Мы нравились друг другу. И ее родители симпатизировали мне. Они рассказывали, какого успеха добился там, в Мюнхене, их знакомый, тоже художник. Вернувшись в ФРГ, они прислали мне вызов на месяц, чтобы я мог навестить их, Я поехал. Там я рисовал, продавал свои работы, заводил творческие знакомства… Одним словом, когда я вернулся домой, в Румынию, дело было сделано — помолвка с Гертрудой уже состоялась, а на следующее лето была назначена свадьба. Я считал дни. Когда подошло время, я подал заявление об увольнении, откровенно говоря, с большим сожалением. Меня пытались отговорить, но безуспешно.
— Западные миражи…
— Не упрощай. Меня влекли туда не светящиеся рекламы и отдых на собственной яхте, а нечто большее — я любил Гертруду. За шесть месяцев я неплохо освоил немецкий, у меня были большие планы. Работа в театре стала казаться незначительной и скучной. Девушки моего круга перестали меня интересовать. Со мной что-то произошло, что-то такое, что делало меня глухим к советам друзей. Я уволился и стал ждать вестей от Гертруды, но письма все не было… А потом мне сообщили, что она вышла замуж. Только тогда я понял, каким глупцом оказался. Несколько недель я ходил как потерянный. Дни проводил в баре за рюмкой коньяка, стараясь ни о чем не думать. Наконец за мной пришли друзья и посоветовали попроситься на прежнюю работу в театр. Но было поздно. Жизнь не стоит на месте. На моей должности уже работал новый человек. Один из друзей сказал, что уходит на пенсию реквизитор театра и я мог бы на время заменить его, но это представлялось мне полной капитуляцией и я наотрез отказался.
— И вот ты здесь…
Алек передернул плечами, закурил новую сигарету и некоторое время безразличным, невидящим взглядом смотрел в одну точку.
— Ничего, выкручиваюсь. От голода никто еще не умирал. Как мне кажется, я потерял главное — уверенность в себе.
— Ты? Ты всегда был олицетворением самоуверенности.
— Был, но все меняется. Переживу и это. Меня приглашают участвовать в оформлении нового отеля, есть приглашение на фарфоровый завод.
— Все в том же городе?
— Ты что, считаешь меня идиотом? Оттуда я уехал навсегда. Что мне там делать? Терпеть не могу сострадания. Я переехал в небольшой городок на Буковине, а когда начался курортный сезон приехал сюда, на побережье. Осенью видно будет, что делать дальше. Вот и вся моя история. Расскажи и ты о себе…
— Я? Мне не о чем рассказывать… Получила распределение сюда, в Мангалию. Работаю учительницей. Вышла замуж за хорошего парня, морского офицера.
— Живопись не бросила?
— Почти. Иногда пишу этюды, делаю зарисовки, но очень редко. Не хватает времени. К тому же я не надеюсь, что смогу создать шедевр.
— А я еще надеюсь.
— От всего сердца желаю, чтобы твои надежды сбылись. А сейчас я тебя покину, у меня еще много дел. Желаю обрести себя как можно скорее.
— Все равно что желать больному здоровья, — криво усмехнулся Алек. — Прошу тебя, посиди со мной, окажи мне честь… Зарабатываю я достаточно, чтобы позволить себе угостить друзей.
Амалия поднялась. Алек бросил денежную купюру на стол и встал за ней:
— Я тебя провожу.
— Не надо меня провожать. Будет лучше, если я пойду одна.
Он с горячностью схватил ее за руку:
