Кэтрин тоже на это надеялась, но вспоминать все подробности своей поездки у нее просто не было сил. Она настолько вымоталась, что желала лишь поскорее остаться одной, поэтому с радостью согласилась на предложение матери пораньше лечь спать. Родители, узревшие в ее угнетенном виде лишь естественную реакцию на необыкновенно утомительную поездку, покинули ее, рассчитывая, что после хорошего сна вся усталость пройдет. Когда же они встретились на следующее утро, то обнаружили, что, вопреки их ожиданиям, Кэтрин выглядела не намного лучше. Тем не менее, они по-прежнему не подозревали, что могло произойти куда большее несчастье, ибо их ни разу не посетила мысль о ее разбитом сердце. Для родителей, чья семнадцатилетняя дочь только что вернулась домой со своего первого путешествия, это было очень странно!
Как только завтрак закончился, она отправилась к себе, чтобы выполнить обещание, данное мисс Тилни. Время и расстояние убедили Кэтрин в том, что она может доверять своей подруге, и она уже даже начала укорять себя за то, что очень холодно рассталась с Элеанорой, чья доброта и забота только сейчас заставили Кэтрин посочувствовать ей и понять то состояние, в котором она осталась. Какими бы сильными не были ее переживания, они, тем не менее, не могли помочь ей составить письмо, адресуемое Элеаноре Тилни. Кэтрин никогда прежде не испытывала таких трудностей. Чтобы написать письмо, которое отдаст должное и ее чувствам, и ее положению, выразит благодарность за все ее внимание, будет проникнуто теплом и искренностью и в то же время лишено обиды, – письмо, которое не причинит Элеаноре страданий и не заставит краснеть самое Кэтрин, если вдруг попадет в руки к Генри, – требовалось немалых усилий и большого такта. После долгих раздумий она наконец решила, что безопаснее всего будет ограничиться несколькими короткими фразами. Таким образом, она остановилась на тысяче наилучших пожеланий от чистого сердца и на благодарности за одолженные Элеанорой деньги, которые Кэтрин, конечно же, вложила в конверт.
– Странное вышло знакомство, – заметила миссис Морланд, когда письмо уже было готово. – Так быстро завязалось и так скоро закончилось. Жаль, что все случилось именно так, а ведь миссис Аллен считала их очень милыми молодыми людьми. И как печально, что тебе не повезло даже с этой Изабеллой. Ах, бедный Джеймс! Ну да ладно, век живи – век учись. Надеюсь, следующие твои подруги окажутся более порядочными.
Кэтрин зарделась и решительно заявила:
– Нет более порядочной подруги, чем Элеанора.
– Если так, дорогая, то осмелюсь предположить, что когда-нибудь вы снова с ней встретитесь. Не стоит расстраиваться. Десять против одного, что вы увидитесь в ближайшие годы. Вот будет радости-то!
Но миссис Морланд не удалось таким предположением утешить свою дочь. Возможная встреча в ближайшие годы заставила Кэтрин задуматься над тем, что может произойти за это время. Она никогда не забудет Генри Тилни и будет вспоминать о нем с той же нежностью, что и сейчас. Зато он может забыть ее. Что в таком случае даст ей эта встреча? Представляя себе их возобновленное в будущем знакомство, она чувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. Ее мать, заметив тщетность своих попыток успокоить дочь, предложила, для того чтобы развеяться, заглянуть к миссис Аллен.
Оба дома отделяла лишь четверть мили. Когда они шли, миссис Морланд высказала все, что думает по поводу размолвки Джеймса.
– Нам, конечно, жаль его, – проговорила она, – но, с другой стороны, в этом нет ничего плохого. Она ему не пара. Джеймсу вообще не следовало обручаться с девушкой, с которой он так мало знаком и у которой ничего нет за душой. А теперь, после такого ветреного поведения, мы и вовсе не можем отзываться о ней хорошо. Сейчас Джеймсу, понятно, приходится нелегко, но это продлится недолго. Зато, так неудачно сделав первый выбор, он, полагаю, впредь будет действовать более осмотрительно.
Вот в таком сжатом виде Кэтрин услышала мнение матери об их отношениях. Но вскоре одна лишняя фраза уже могла вывести ее из равновесия и заставить сказать что-нибудь невпопад, ибо она начала погружаться в воспоминания тех ощущений и переживаний, которые наполняли ее, когда она последний раз торопилась по этой хорошо знакомой дороге. Не прошло и трех месяцев с тех пор, как Кэтрин, одержимая приятными ожиданиями, пробегала здесь взад-вперед чуть ли не десять раз в день. Тогда она предвкушала пока не ведомые ей радости и даже не подозревала о том несчастье, которое ждало ее впереди. Три месяца назад у нее на душе было легко и спокойно, однако вернулась она совершенно другой!
Аллены, несмотря на ее внезапное появление, приняли Кэтрин с тем же радушием, что и обычно. Каким же сильным было их удивление и каким большим – их негодование, когда они узнали о том, как с ней обошлись, хотя миссис Морланд поведала им обо всем без преувеличений и без особых намерений вызвать сострадание.
– Вчера Кэтрин нас просто поразила, – сообщила ее мать. – Она всю дорогу ехала совершенно одна. Узнала о своем возвращении лишь в субботу вечером, так как генерал Тилни по какой-то непонятной причине вдруг решил от нее избавиться и чуть ли не выгнал ее из дома. Просто чудовищный поступок. Он вообще, должно быть, очень странный мужчина. Тем не менее, мы так рады, что она снова с нами! Приятно и то, что Кэтрин не такая уж беспомощная и может самостоятельно преодолеть столь большое расстояние.
Когда мистер Аллен высказал все свое недовольство и возмущение, миссис Аллен решила, что его замечания вполне справедливы и будет уместно, если она повторит то же самое. Таким образом, его изумление, его предположения и объяснения вскоре стали также и ее. Правда, чтобы заполнить любую возникающую в своей речи паузу, она использовала и одну собственную фразу:
– Этот генерал просто невыносим.
После того как мистер Аллен вышел из комнаты, «этот генерал просто невыносим» прозвучало еще два раза с неменьшей яростью и досадой. Блуждающие мысли вскоре вынудили ее произнести это остроумное замечание в третий, а затем и в четвертый раз, после чего она неожиданно добавила:
– Знаешь, дорогая, еще до того как мы уехали из Бата, мне все-таки заштопали ту ужасную дыру на моем лучшем брабантском кружеве. Да так хорошо, что починка совершенно не бросается в глаза. Надо будет как-нибудь показать тебе. А Бат, Кэтрин, – все же замечательное местечко. Лично мне совсем не хотелось возвращаться. И с миссис Торп мы так приятно проводили время, не правда ли? А вначале, помнится, чувствовали себя такими одинокими.
– Да, но совсем недолго, – ответила Кэтрин, и ее глаза заблестели, когда она вспомнила их первое знакомство.
– Точно: мы очень скоро повстречали миссис Торп, и больше нам никто не был нужен. Послушай, милая моя, как ты думаешь, эти шелковые перчатки хорошо сидят? В первый раз я надела их, когда мы ходили на бал; и, знаешь ли, с тех пор я их почти не снимаю. Ты помнишь тот вечер?
– Помню ли я? О, конечно!
– Все было очень мило, не так ли? С нами пил чай мистер Тилни, и я всегда считала его приятным добавлением к нашему обществу. Он такой любезный. Сдается мне, ты даже танцевала с ним. Впрочем, я не уверена. Зато хорошо помню, что на мне было мое любимое платье.
Кэтрин не знала, что ответить. Обсудив еще несколько предметов туалета, миссис Аллен вновь вернулась к своему восклицанию:
– Этот генерал просто невыносим! Поначалу казался таким учтивым, благородным мужчиной! Не думаю, миссис Морланд, что вам доводилось встречать в своей жизни более воспитанного человека. А номера его, Кэтрин, заняли сразу же, как он уехал. Но неудивительно, ведь Милсом-стрит, как вы понимаете…
По дороге домой миссис Морланд неоднократно пыталась внушить своей дочери то, как хорошо иметь под боком таких постоянных доброжелателей, как мистер и миссис Аллен, в то время как мимолетных знакомых типа Тилни, позволяющих себе невесть что, можно и вовсе забыть. Старые друзья все-таки надежнее. В этом наставлении было достаточно много здравого смысла, но ведь у человеческого разума существуют такие состояния, при которых здравый смысл теряет всю свою силу. Чувства Кэтрин не соглашались ни с одним советом матери. Ее нынешнее счастье зависело как раз от таких мимолетных знакомых; поэтому, пока миссис Морланд подтверждала свои выводы вескими, на ее взгляд, доводами, Кэтрин молча думала о том, что сейчас Генри, должно быть, уже вернулся в Нортенгер; скорее всего, узнал о ее внезапном отъезде; и вся семья, наверное, готовится взять курс на Херефорд.
Образ жизни Кэтрин являлся таковым, что, не имея в своем активе естественной усидчивости, она в то же время никогда не занималась трудом; однако, какими бы ни были ее недостатки в этой области до нынешней поры, сейчас ее мать с удивлением обнаружила, что они стали еще более явными. Ей не удавалось ни чинно сидеть, ни сосредоточиться хотя бы минут на десять за рукоделием. Девушка лишь снова и снова описывала круги по парку и саду, будто единственное спасение ее крылось в движении. В гостиной ей не сиделось, она предпочитала бродить по дому. Тем не менее, страшнее всего оказался упадок духа: слоняясь в безделии и тоске по окрестностям, она представляла карикатуру на самое себя, при этом ее печаль и безмолвие являлись полной противоположностью тому, чем Кэтрин была раньше.
