— Будь дусенькой, возьми на место Понса Гаранжо; он мальчик способный и без гроша в кармане; а я обещаю оставить тебя в покое.
— Да подожди хоть, пока Понс умрет... может, он еще поправится.
— Ох, уж это нет, сударь, — вмешалась тетка Сибо. — С той ночи, как стал заговариваться, он так в себя и не приходит, жаль бедняжку, долго он не протянет.
— Возьми Гаранжо хоть временно! — не отставала Элоиза. — За него вся печать...
В эту минуту вошел кассир с двумя билетами по пятьсот франков.
— Передайте деньги этой даме, — сказал Годиссар. — До свидания, голубушка, ухаживайте получше за нашим старичком да скажите ему, что я навещу его, завтра или как-нибудь на днях... Как только выберу время.
— Да, его песенка спета, — сказала Элоиза.
— Ах, сударь, таких добрых людей, как вы, только в театре и встретишь. Да благословит вас бог!
— По какой статье прикажете провести? — спросил кассир.
— Я подпишу чек. Проведите как наградные.
Уходя, тетка Сибо церемонно присела перед танцовщицей; уже в дверях она услышала, как Годиссар спросил свою бывшую любовницу:
— А Гаранжо за двенадцать дней накатает музыку к балету «Могикане»? Вот если он меня выручит, я возьму его на место Понса!
Привратница, вознагражденная за все свои злодеяния куда более щедро, чем за доброе дело, соверши она таковое, лишила обоих друзей доходов и отняла у них все средства к существованию, в случае если бы Понс выздоровел. Хитрые происки тетки Сибо должны были в ближайшие же дни привести к желаемым результатам — к переходу в руки скупщика Элиаса Магуса картин, на которые он так зарился. Чтобы осуществить этот грабеж, тетке Сибо надо было усыпить бдительность страшного человека, с которым она связалась, — адвоката Фрезье, и добиться полного молчания от Элиаса Магуса и Ремонанка.
Овернцем мало-помалу овладела одна из тех сильных страстей, которым часто поддаются люди малообразованные, пришедшие из захолустья в Париж и одержимые какой-нибудь заветной мыслью, взлелеянной в деревенской глуши; эти темные и примитивные люди не знают удержу своим желаниям, которые постепенно тоже превращаются в навязчивую идею. Мужеподобная красота тетки Сибо, ее находчивость и бойкий язык торговки запали в душу старьевщика, который стал мечтать о сожительстве с ней; в Париже такого рода двоемужие явление более распространенное среди низших классов общества, нежели это думают. Но жадность, словно мертвая петля, день ото дня все туже сжимала его сердце и в конце концов заглушила доводы рассудка. И Ремонанк, сообразив, что от них с Элиасом Магусом привратница получит около сорока тысяч франков, перешел от греховных помыслов к преступлению. Он пожелал взять тетку Сибо в законные жены. Любовные мечтания, которым он предавался, куря трубку за трубкой на пороге лавки, довели его до того, что он стал желать смерти хилому портному. Мысленно он уже видел свой капитал чуть ли не утроенным, он воображал, какая превосходная коммерсантка выйдет из тетки Сибо, которая, уж конечно, не ударит в грязь лицом даже в самом роскошном магазине где-нибудь на бульваре. Такая двойная страсть пьянила Ремонанка. Вот он уже снимает помещение под лавку на бульваре Мадлен, вот уже перетаскивает туда лучшие экземпляры из собрания покойного Понса. Он засыпал на золотой перине, убаюканный видением миллионов, пригрезившихся ему в голубых кольцах дыма, который струился из его трубки, а наутро, открывая лавку и выставляя в витрине товары, он сталкивался нос к носу с хилым портным, как раз в это же время подметавшим двор, крыльцо и улицу, ибо, с тех пор как заболел Понс, Сибо заменял жену, исполняя обязанности, в свое время добровольно взятые ею на себя. И овернец считал тщедушного, захиревшего портного, который весь потемнел и усох, единственной помехой своему счастью и ломал себе голову, как бы от него избавиться. Разгоравшаяся с каждым днем страсть овернца льстила тетке Сибо, так как она достигла того возраста, когда женщины начинают понимать, что рано или поздно состаришься.
И вот однажды утром тетка Сибо, выйдя на улицу, мечтательно посмотрела на Ремонанка, расставлявшего в витрине всякие товары, и решила проверить силу его любви.
— Ну, как дела, — спросил овернец, — все устраивается по вашему желанию?
— Вот только вы меня беспокоите, — ответила тетка Сибо. — Боюсь, как бы вы не осрамили меня перед соседями, скоро все заметят, что вы на меня глаза пялите.
Она отошла от подъезда и шмыгнула в лавку к овернцу.
— Вот еще чего придумали! — отозвался Ремонанк.
— Подите-ка сюда, что я вам скажу, — продолжала тетка Сибо. — Наследники господина Понса скоро зашевелятся, пожалуй, мы с ними хлопот не оберемся. Кто его знает, вздумают еще прислать сюда своих поверенных, и те, как ищейки, всюду станут свой нос совать. Я хочу уговорить господина Шмуке продать несколько картин, но только если вы меня достаточно любите и будете молчать как могила... хоть вас ножом режь, ничего не скажете: ни откуда вам достались картины, ни кто их продал. После смерти господина Понса уже не важно, если у него вместо шестидесяти семи картин окажется пятьдесят три, никто их не считал! А может, господин Понс их еще при жизни продал, кому какое дело!
— Мне-то что, — ответил Ремонанк, — но господин Элиас Магус потребует расписок, чтобы все в полком порядке было.
— Ладно уж, и вы тоже расписку получите! Сама я их, что ли, писать буду? Нет, господин Шмуке напишет! Но только, чур, чтоб ваш еврей тоже молчал.
— Оба будем молчать, как утопленники. В нашем деле иначе нельзя. Я читать умею, а вот писать не научился, потому мне и нужна такая образованная и умная женщина, как вы!.. Раньше я только об одном и думал — как бы на старость денег поднакопить, а теперь мне захотелось наследников... Бросьте вы своего Сибо!
— Вот ваш еврей идет, — заметила привратница, — сейчас бы и договорились.
— Ну, как дела? — спросил Элиас Магус, который наведывался через день, с самого утра, ибо ему не терпелось узнать, когда можно будет купить картины.
— Никто вас о господине Понсе и его старье не расспрашивал? — поинтересовалась тетка Сибо.
— Я получил письмо от какого-то адвоката, — ответил Элиас Магус, — но, по-моему, он большая бестия и сутяга, а от таких людей лучше держаться подальше, я ему даже не ответил. Через три дня он пришел сам и оставил свою визитную карточку; я велел привратнику не принимать его, если он явится снова.
— Вы просто прелесть что за еврей! — воскликнула тетка Сибо, не знавшая как осторожен Элиас Магус. — Ну, мои золотые, на днях я уговорю господина Шмуке продать вам семь или восемь картиночек, может быть, даже десяток; но с двумя условиями: первое — не проболтаться. Пригласил вас господин Шмуке, верно? Предложил вас господину Шмуке в качестве покупателя господин Ремонанк. Словом, что бы ни вышло, я тут ни при чем. Вы согласны дать сорок шесть тысяч франков за четыре картины?
— Что с вами поделаешь, — вздохнув, ответил еврей.
— Отлично, — сказала привратница. — Второе условие такое: вы покупаете картины у господина Шмуке за три тысячи, а остальные сорок три отдаете мне, Ремонанк покупает четыре картины за две тысячи франков, а что сверх того — отдает мне... А затем я устрою вам с Ремонанком очень выгодное дело, дорогой господин Магус, с условием, что барыши мы поделим на троих. Я сведу вас к этому адвокату, или адвокат придет сюда. Вы определите стоимость собрания Понса по той цене, которую можете предложить, пусть господин Фрезье убедится, что наследство настоящее. Только нельзя его пускать сюда до продажи картин, понимаете?
— Понимаю, — сказал еврей, — но осмотреть и оценить коллекцию наспех нельзя.
— В вашем распоряжении будет полдня. Как я это устрою, не ваша забота. Поговорите промеж себя, золотые мои, и тогда послезавтра дело будет сделано. А я схожу к Фрезье, он все, что здесь творится, через доктора Пулена знает, и удержать этого голубчика, чтоб он нос сюда не совал, настоящая морока.
На полдороге между Нормандской улицей и улицей Перль тетка Сибо встретила г-на Фрезье, направлявшегося к ней, — ему не терпелось всесторонне, по собственному его выражению, изучить дело.
— Ишь ты! А я к вам шла, — сказала тетка Сибо.
Фрезье пожаловался, что Элиас Магус его не принял, но привратница загасила искру недоверия, вспыхнувшую во взгляде ходатая по делам, сказав, что Магус был в отсутствии и недавно только вернулся и что послезавтра самое позднее она устроит ему свидание со старым евреем на квартире у Понса для оценки картин.
— Не лукавьте со мной, — сказал Фрезье. — По всей вероятности, я буду представлять интересы наследников господина Понса. При этом условии мне будет гораздо легче помочь вам.
Это было сказано настолько сухим тоном, что тетка Сибо вздрогнула. Изголодавшийся ходатай, несомненно, вел свою игру точно так же, как она свою, и тетка Сибо решила поторопиться с продажей картин. Она не ошиблась в своих предположениях. Адвокат и врач заказали в складчину новый костюм, чтобы Фрезье мог явиться в приличном виде к супруге председателя суда, г-же Камюзо де Марвиль. Время, потребовавшееся на обмундирование, только и задерживало этот визит, от которого зависела судьба обоих друзей. Фрезье предполагал, повидав тетку Сибо, отправиться на примерку фрака, жилета и панталон. Костюм был уже готов. Фрезье вернулся домой, надел новый парик, около десяти часов нанял кабриолет и отправился на Ганноверскую улицу, так как надеялся, что супруга председателя суда его примет.
