Извините меня за назойливость, но мы с вами ведь ничего не знаем друг о друге.
Она резко, словно защищаясь, вскинула руку.
— Доктор Фромм совсем недолго был моим мужем. Он умер вскоре после того, как мы расстались. Наш брак был ошибкой. Кроме того, доктор Фромм не англичанин и даже никогда не бывал в Англии.
— А ваш первый муж?
— Доктор Фромм взял меня в жены из родительского дома, когда мне исполнилось восемнадцать лет. Второй раз замуж я не выходила...
— Не понимаю, любезная госпожа Фромм...
— Я и сама не понимаю, — с мукой вырвалось у нее, и, словно ища у меня помощи, она повернулась ко мне, — я знала еще до того... до того дня, когда стала женой доктора Фромма, что... принадлежу другому.
— Какому-то старому англичанину, как вы сказали. Хорошо. Он что, друг вашей юности? Первая любовь?
Она энергично закивала, однако тотчас снова впала в нерешительность.
— Это не то, что вы думаете. Все совсем по-другому.
С величайшим напряжением она выпрямилась в своем кресле, высвободила руку, которую я по-прежнему сжимал, и заговорила быстро и однообразно, короткими рублеными фразами, как вызубренный наизусть урок. Я записал здесь лишь самое основное.
— Мой отец — земельный арендатор из Штирии. Росла я единственным ребенком в семье, в хороших условиях. Потом с моим отцом случилось несчастье, и мы обеднели. В детстве я много путешествовала, но это были совсем короткие поездки, только по Австрии. До замужества я была один раз в Вене. Этомое самое большое путешествие. В детстве мне часто снился какой-то замок и незнакомая местность, которую я никогда не видела наяву. Но я почему-то уже тогда знала, что и замок, и ландшафт этот находятся в Англии. А откуда знала, сказать не
могу. Легче всего было бы отнести все это к игре детского воображения, но я не раз описывала снившуюся мне местность нашему далекому родственнику, который практиковал у моего отца, а прежде у наших английских друзей; сам он, наполовину англичанин, говорил, что мне снятся, скорее всего, горные области Шотландии, а иногда окрестности Ричмонда, места эти в точности походят на мои описания — вот только многое там изменилось и не выглядит таким древним, как в моих видениях. Подтверждение этому, если можно так сказать, поступило и с другой стороны. Еще мне часто снился один старый и сумрачный город, который я запомнила с такой точностью, что со временем могла бродить по нему и уверенно отыскивать нужные мне улицы, площади и дома; вряд ли то был просто сон. Города этого наш английский родственник не знал, он даже сказал, что ничего похожего в Англии нет. Скорее всего, этот древний город находится где-нибудь на материке. Раскинулся он по берегам небольшой реки, а старинный каменный мост, по обеим сторонам которого возвышались мрачные оборонительные башни, связывал две городские половины. Над левым берегом, тесно застроенным домами, меж пышно зеленеющих холмов возвышалась огромная неприступная крепость... Однажды мне сказали, что это Прага, однако многое из того, что я описывала, либо уже не существует, либо изменилось, хотя на старинных городских планах все в точности соответствует моим описаниям. До сих пор мне так и не довелось побывать в Праге, и слава Богу — я боюсь этого города. Никогда, никогда в жизни нога моя не ступит на его каменные мостовые! Когда я вспоминаю о нем, меня охватывает дикий ужас и перед моим взором возникает человек, от внешности которого — не знаю почему — у меня кровь застывает в жилах. У него нет ушей: они отрезаны, на их месте зияют страшные дыры с кроваво-красными шрамами по краям. Для меня он злой демон этого кошмарного города. А город этот, я знаю точно, сделает меня несчастной и разобьет мою жизнь!
Когда она говорила о человеке с отрезанными ушами, ее голос дрожал от исступленной ненависти; в устах этого невинного создания она казалась настолько противоестественной, что мне стало не по себе.
Я быстро провел рукой у нее перед глазами, и это как будто вывело ее из столбняка: черты лица разгладились, взгляд стал осмысленным; она провела ладонью по лбу, словно хотела смахнуть навязчивое видение. Вся она как-то сникла; помолчав, утомленно и невнятно забормотала:
— При желании я и наяву могу переселяться в тот древний замок в Англии. Если пожелаю, могу в нем жить — часами, сутками; и чем дольше, тем лучше глаза мои привыкают к тамошнему освещению. Тогда я воображаю... «воображать» — это значит «входить в образ», не правда ли?., воображаю себя в томзамке, с моим мужем, пожилым господином. Я вижу его очень хорошо, только все там тонет в каком-то зеленоватом свечении. Как будто смотришь в старинное зеленое зеркало...
Мне кажется, госпожа Фромм снова впала в транс. Я опять резко провожу рукой у нее перед глазами и случайно задеваю липотинское зеркало, которое стоит на письменном столе. Однако она, по-прежнему глядя в одну точку, продолжает:
— Недавно я узнала, что ему угрожает опасность.
— Кому?
Выражение отрешенности на ее лице сменилось страхом. Она пролепетала:
— Моему мужу.
— Вы хотите сказать: доктору Фромму? — Я нарочно назвал это имя, надеясь, что в бессознательном состоянии она наконец проговорится.
— Нет! Ведь доктор Фромм мертв! Опасность угрожает моему настоящему мужу... Человеку, который живет в своем английском замке...
— Он что же, и сейчас еще там живет?
— Нет. Он жил там много, много лет назад.
— А все же когда?
— Не знаю. Это было очень давно.
— Госпожа Фромм!
Она встрепенулась, словно стряхивая с себя остатки сна:
— По-вашему, я не в себе?
Не зная, что ей ответить, я лишь качнул головой. Извинившись, она смущенно пролепетала:
— Когда я пыталась поделиться моими необычными ощущениями с отцом, он просил меня «прийти в себя». Он и слышать не хотел «весь этот бред». Для него это была «болезнь» — и точка. С тех пор я стараюсь об этом не говорить. Ну вот, а вамв первый же день все рассказала! Теперь и вы будете думать так же: ненормальная, да еще скрывает свою болезнь, чтобы не отказали от места, но... но я же чувствую себя здесь как раз на месте, я здесь необходима!..
В возбуждении она вскочила. Напрасно пытался я успокоить несчастную женщину. С большим трудом удалось мне заверить госпожу Фромм, что ни в коей мере не считаю ее больной
и что до тех пор, пока не вернется из отпуска старая экономка, место, разумеется, остается за
