Свидетель понял, что сказал не то, и беспокойно переступил с ноги на ногу. Но ничего уже нельзя было поправить. Всем сидящим внизу ответ Тома Робинсона сильно не понравился. А чтобы его получше запомнили, мистер Джилмер долго не задавал следующего вопроса.
— Итак, — заговорил он наконец, — двадцать первого ноября ты, как всегда, шёл мимо дома Юэлов и она позвала тебя и попросила расколоть гардероб?
— Нет, сэр.
— Ты отрицаешь, что шёл мимо дома?
— Нет, сэр… Она сказала, у неё есть для меня работа в доме…
— Она говорит, что попросила тебя расколоть гардероб, так?
— Нет, сэр, не так.
— Значит, ты говоришь, что она лжёт?
Аттикус вскочил, но Том обошёлся без его помощи.
— Я не говорю — она лжёт, мистер Джилмер, просто она ошибается.
Мистер Джилмер задал ещё десяток вопросов, он хотел, чтоб Том подтвердил рассказ Мэйеллы. Но Том стоял на своём: мисс Мэйелла ошибается.
— А разве мистер Юэл не выгнал тебя из дому, парень?
— Нет, сэр, не думаю.
— Что значит «не думаю»?
— Он не успел меня выгнать, я сам сразу убежал.
— Насчёт этого ты очень откровенен. А почему, собственно, ты так сразу убежал?
— Так вот, сэр, я напугался.
— Чего же ты напугался, если у тебя совесть чиста?
— Я уж говорил, сэр, чёрному опасно попасть в такую… в такую переделку.
— Но ведь ты не попал в переделку, ты утверждаешь, что устоял перед мисс Юэл. Или, может, ты убежал со страху, что она тебя поколотит, эдакого детину?
— Нет, сэр, я боялся попасть под суд, а всё равно попал.
— Боялся, что тебя арестуют, боялся, что придётся отвечать за то, что натворил?
— Нет, сэр, боялся — придётся отвечать за то, чего не делал.
— Ты это что же, парень, дерзишь мне?
— Нет, сэр, что вы!
Дальше я уже не слушала вопросов мистера Джилмера — Джим велел мне увести Дилла. Дилл почему-то расплакался и никак не мог перестать; сперва он всхлипывал тихонько, а потом громче, громче, и все вокруг услыхали. Джим сказал, если я не уведу Дилла, он меня всё равно заставит, и преподобный Сайкс тоже сказал, что надо бы мне пойти, — и я пошла. Дилл в тот день был вроде здоров, ничего у него не болело, наверно, он просто ещё не пришёл в себя после своего побега.
— Ты что, заболел? — спросила я, когда мы сошли вниз.
Мы сбежали с крыльца. Дилл изо всех сил старался взять себя в руки. На крыльце одиноко сидел мистер Линк Диз.
— Что-нибудь случилось, Глазастик? — спросил он, когда мы проходили мимо.
— Нет, сэр, — сказала я на ходу. — Только вон Дилл чего-то скис.
— Пойдём под деревья, — сказала я Диллу. — Это ты, наверно, от жары.
Мы выбрали самый тенистый виргинский дуб и уселись под ним.
— Нет, просто я не мог его слушать, — сказал Дилл.
— Кого, Тома?
— Да нет же, этого противного Джилмера, как он его мучает.
— Так ведь это его работа, Дилл. А как же. Ведь если б у нас не было обвинителей, так, наверно, и защитников не было бы.
Дилл терпеливо вздохнул.
— Знаю, Глазастик. Но он уж так придирался — оттого мне и тошно стало.
— Ему так полагается, Дилл, он вёл перекрёстный…
— Но ведь с другими он не так…
— Так то были его свидетели, а не защиты.
— А всё равно мистер Финч Мэйеллу и старика Юэла совсем не так допрашивал. А этот всё время называет Тома «парень» и насмехается над ним, и, что тот ни скажет, он всё оборачивается к присяжным — видали, мол, как врёт.
— Ну, знаешь, Дилл, в конце концов Том ведь просто негр.
— А мне наплевать. Всё равно это нечестно. Нечестно с ними так обращаться. Нельзя так разговаривать с человеком… Меня прямо тошнит.
— Да мистер Джилмер вообще такой, он со всеми так, Дилл. Ты ещё не знаешь, какой он бывает злой, а тут… знаешь, мистер Джилмер, по-моему, вовсе не так и старался. Нет, они все так, все юристы.
— Мистер Финч не такой.
— Он не в счёт, Дилл, он… — Я старалась вспомнить, как тогда хорошо сказала мисс Моди Эткинсон. Ага, вот: — Он всегда одинаковый — что в суде, что на улице.
— Я не про то, — сказал Дилл.
— Я понимаю, про что ты, малыш, — сказал кто-то у нас за спиной.
Нам показалось — это заговорил дуб, но это был мистер Дольфус Реймонд. Он выглянул из-за дерева.
— Ты ведь не плакса, просто тебе от этого тошно, так я говорю?
— Поди сюда, сынок, у меня есть одно снадобье, от которого тебе полегчает.
Мистер Дольфус Реймонд был нехороший человек, и его приглашение мне не очень понравилось, но я пошла за Диллом. Почему-то мне казалось, Аттикусу не понравится, если мы заведём дружбу с мистером Реймондом, а уж о тёте Александре и говорить нечего.
— На, — сказал он и протянул Диллу бумажный пакет с двумя торчащими соломинками. — Глотни-ка, тебе сразу полегчает.
Дилл пососал соломинку, улыбнулся и стал тянуть вовсю.
— Ха-ха, — сказал мистер Реймонд; видно, ему нравилось совращать ребёнка.
— Ты поосторожней, Дилл, — предостерегающе сказала я.
Дилл отпустил соломинку и ухмыльнулся.
— Да это просто кока-кола, Глазастик.
Мистер Реймонд сел и прислонился к дубу. Раньше он лежал на траве.
— Только смотрите, малыши, теперь не выдайте меня, ладно? Не то погибло моё честное имя.
— Так что же, вы пьёте из этого пакета просто кока-колу? Самую обыкновенную кока-колу?
— Совершенно верно, мэм, — сказал мистер Реймонд. От него хорошо пахло: кожей, лошадьми, хлопковым семенем. И на нём были высокие сапоги, таких в Мейкомбе никто больше не носил. — Только это я и пью… как правило.
— Значит, вы просто притворяетесь пья… — Я прикусила язык. — Прошу прощенья, сэр. Я не хотела быть невеж…
Мистер Реймонд фыркнул, он ни капельки не обиделся, и я постаралась найти слова повежливее:
— А почему же вы так всё делаете не так?
— Почему… а, ты хочешь, знать, почему я притворяюсь? Что ж, это очень просто, — сказал он. — Некоторым не нравится, как я живу. Конечно, я могу послать их к чёрту: не нравится — и не надо, мне плевать. Мне и в самом деле плевать. Но я не посылаю их к чёрту, понятно?
— Нет, сэр, непонятно, — сказали мы с Диллом.
— Понимаете, я стараюсь дать им повод, чтоб они не зря бранились. Людям куда приятней браниться, если у них есть повод. Приедешь в город — а приезжаю я не часто, — идёшь и качаешься, нет-нет да и отхлебнёшь вон из этого пакета, ну, люди и говорят: опять этот Дольфус Реймонд под мухой; где же пьянице отказаться от своих привычек. Где уж ему с собой сладить, вот он и живёт не как люди.
— Это нечестно, мистер Реймонд, представляться ещё хуже, чем вы есть…
— Верно, нечестно, зато людям так куда удобней. Скажу тебе по секрету, мисс Финч, не такой уж я пьяница, но ведь им вовек не понять, что я живу, как живу, просто потому, что мне так нравится.
Наверно, мне не следовало слушать этого грешника, ведь у него дети — мулаты, а ему даже не совестно, но уж очень мне было интересно. Никогда ещё я не встречала человека, который нарочно возводил бы на себя напраслину. Но почему он доверил нам свой самый большой секрет? Я так и спросила.
— Потому что вы дети и можете это понять, — сказал он, — и потому что я слышал вон его…
Он кивнул на Дилла.
— Ему ещё пока невтерпёж смотреть, если кому-то плохо приходится. Вот подрастёт, тогда не станет из-за этого ни плакать, ни расстраиваться. Может, ему что и покажется, ну, скажем, не совсем справедливым, но плакать он не станет, ещё несколько лет — и не станет.
— О чём плакать, мистер Реймонд? — Дилл вспомнил, что он мужчина.
— О том, как люди измываются друг над другом и даже сами этого не замечают. О том, как белые измываются над цветными и даже не подумают, что цветные ведь тоже люди.
— Аттикус говорит, обмануть цветного в десять раз хуже, чем белого, — пробормотала я. — Говорит, хуже этого нет ничего на свете.
— Ну, бывает и хуже, — сказал мистер Реймонд. — Мисс Джин Луиза, твой папа не такой, как все, ты этого ещё не понимаешь, ты пока слишком мало видела на своём веку. Ты даже наш город ещё толком не разглядела, но для этого тебе достаточно сейчас вернуться в зал суда.
И тут я спохватилась: ведь мистер Джилмер, наверно, уже всех допросил. Я поглядела на солнце, оно быстро опускалось за крыши магазинов на западной стороне площади. Я сама не знала, что выбрать, что интереснее — мистер Реймонд или пятая сессия окружного суда.
— Пошли, Дилл, — сказала я. — Ты уже ничего?
— Ага. Рад был познакомиться, мистер Реймонд, спасибо за питьё, оно отлично помогает.
Мы перебежали площадь, взлетели на крыльцо, потом по лестнице и пробрались на галерею. Преподобный Сайкс сберёг наши места.
В зале было тихо, и я опять подумала, куда же подевались все младенцы? От сигары судьи Тейлора виднелся только один кончик; мистер Джилмер за своим столом что-то писал на жёлтых листках, кажется, он старался обогнать секретаря — у того рука так и бегала по бумаге.
— Ах, чтоб тебе! — пробормотала я. — Прозевали.
Аттикус уже сказал половину своей речи. У него на столе лежали какие-то бумаги — наверно, он их достал из своего портфеля, который стоял на полу возле стула. И Том Робинсон теребил их.
