На гауптвахту его отвел капрал Вишою. Он представил Штефанеску дежурному офицеру — им оказался старший лейтенант — и подал сопроводительную записку. Сурово сдвинув густые брови, старший лейтенант коротко бросил капралу:
— Оставь его здесь. Свободен!
Штефанеску пришлась ждать более получаса, и за все это время офицер, что-то конспектируя из уставов, не удостоил его взглядом. Штефанеску покашливал, переминался с ноги на ногу и проклинал все на свете. Наконец в дверь постучали. Вошел незнакомый капрал с автоматом за спиной. Не ожидая разрешения, он непринужденно поздоровался с офицером, которого, вероятно, уже видел в тот день.
— Поступает в твое распоряжение, — проговорил старший лейтенант, не отрывая глаз от тетрадки. — Оформляй документы — и на работу в огород.
Капрал кивнул и открыл дверь, красноречивым жестом пропуская вперед арестованного. Только в коридоре он холодно спросил:
— Ты откуда?
— С «МО-7».
— Я имею в виду, откуда родом.
— А-а, из Бухареста.
— О, столичный житель! Тебе повезло, товарищ матрос. Ты, наверное, даже пользоваться мотыгой не умеешь.
— Я окончил лицей точной механики.
— Сейчас направо, — показал капрал. — За что наказан?
— Поссорился с боцманом.
— Ну еще бы! Таким, как вы, на флоте все не нравится. У меня уже побывали двое твоих земляков. Входи сюда. Сними ремень, из карманов все выложи. Себе оставить можешь только туалетные принадлежности и носовой платок. Все личные вещи положено предъявлять к осмотру, — пояснил он. — Куришь?
— Нет.
— Это хорошо. Раньше на гауптвахте бывал?
— Нет. Даже подумать не мог, что за такую мелочь меня посадят под арест.
— Не виновен, конечно. Все, кто сюда попадают, считают себя невиновными. Подпиши вот здесь, рядом с моей подписью, что я тебя принял. Хорошо. Личные вещи заберешь, когда будешь уходить отсюда. Напомню тебе некоторые уставные требования. Военнослужащий, наказанный арестом, привлекается на работы и изучает уставы, чтобы впредь их не нарушать. Арест преследует воспитательную цель, как тебе известно. Кто попадает на гауптвахту, получает возможность хорошо обдумать свои проступки, чтобы не повторять их в будущем. Устав предусматривает, что в случае нерадивого отношения арестованного к порученной работе и недисциплинированного поведения срок пребывания на гауптвахте может быть увеличен по решению коменданта. Предупреждаю, мне бы не хотелось иметь тебя на своей шее лишние сутки.
— И мне тоже, — улыбнулся Штефанеску.
— Теперь пойдем вниз, а дальше на работу в огород. Получишь возможность познакомиться с сельским хозяйством. Через несколько часов работы ты уже будешь смотреть на мир другими глазами…
И действительно, целый день ему пришлось махать мотыгой под неусыпным взором капрала. По другую сторону забора шли по тротуару люди — гражданские и военные, дети бежали из школы, проносились автомобили. Одним словом, жизнь шла своим чередом, только Штефанеску махал мотыгой на этих бесконечных грядках подсобного хозяйства, изредка посматривая на капрала, который, прислонившись к забору, что-то насвистывал, не переставая наблюдать за ним. Вечером жесткая койка без подушки показалась Штефанеску вершиной комфорта. Мышцы ныли от усталости. Заснул он мгновенно.
На второй день все повторилось. На третий день, в воскресенье, он проснулся полный надежд. Капрал открыл дверь и мрачно сказал:
— Если бы не ты, меня бы сегодня домой отпустили. Кроме тебя, арестованных нет. А на будущей неделе товарищ старший лейтенант уходит в отпуск, и тогда меня и вовсе не отпустят.
— Я не хотел причинить вам неудобства.
— Понимаю. Сегодня ты не пойдешь работать в огород. Будешь драить полы в коридорах на первом и втором этажах, а затем натрешь паркет в клубе. А после обеда собирай вещи и чтоб духу твоего здесь не было.
Штефанеску засмеялся:
— Мне и самому не очень хотелось бы возвратиться сюда, хотя вы хороший человек.
— Значит, я был к тебе недостаточно требователен. В будущем, я имею в виду твою сегодняшнюю работу, постарайся, чтобы я не разочаровался в твоем прилежании, — сказал капрал, протягивая ему метлу. — Сюда редко кто попадает во второй раз. Сначала все хорошо подмети, а потом возьмешь ведро под лестницей…
И хотя все это уже в прошлом, сейчас, ворочаясь в постели без сна, Штефанеску думал, что виноват во всем, несомненно, военный мастер Панделе. Штефанеску десятки раз вспоминал обстоятельства конфликта, за который был наказан. Ну что он такого сделал? Бросился разблокировать якорную цепь, иначе бы было плохо. Но у военного мастера, когда он увидел, как наклонился через борт матрос, видно, сердце екнуло, недаром он так часто рассказывал о случаях, когда по неосторожности матросы падали за борт.
— Ты что, не в своем уме? Ну-ка отдай ключ! — набросился он на Штефанеску.
Он казался тогда скорее испуганным, чем рассерженным. Конечно, испугался он от того, что понимал все возможные последствия его неосторожности.
— А что я такого сделал? — пытался защититься Штефанеску.
— Если бы все стали делать то, что кому в голову взбредет! А я за каждым должен следить? Отдай ключ и вон отсюда! — Военный мастер вырвал у него из рук ключ, да еще подтолкнул: — Вон отсюда, мне пацаны здесь не нужны!
Об этой перепалке доложили командиру. Штефанеску тогда еще верил, что командир, как человек умный, во всем разберется, ведь он ничего плохого не сделал. Но когда командир вызвал его на беседу, то видно было, что он с трудом сдерживает раздражение. Кто знает, что наговорил ему военный мастер. Ясно одно: Панделе имел зуб на Штефанеску. Мало того, что он, Штефанеску, отсидел трое суток на гауптвахте, а военный мастер преспокойно оставался на корабле, так тот еще съехидничал по его возвращении:
— Ну как, Штефанеску, поостыл? Теперь ты уже не скажешь: прослужил на флоте и не узнал, что такое гауптвахта!
«Какая ж это служба, если не узнал, что такое гауптвахта?» — есть, кто так думает. Но он, Штефанеску, не хотел сидеть под арестом. А во всем виноват военный мастер Панделе. Зачем он вырвал ключ и затеял этот скандал? Теперь об отпуске и не мечтай, а у Корины после туристической поездки еще половина отпуска остается. Как было бы хорошо на два-три денька махнуть к ней! Он снова вздохнул и повернулся лицом вниз.
— Что с тобой? Чего ты все вертишься? — послышался голос соседа.
— Ничего, просто не могу заснуть.
— Ты что, на гауптвахте выспался?
— Не пожелал бы я тебе оказаться на моем месте… Послушай, Драгомир, а почему наказали только меня?
— Спроси у командира, а мне дай поспать. Перебил сон своими глупостями.
Штефанеску приподнялся на локте. В кубрике все спали. Слышалось ровное дыхание матросов.
— Драгомир, я серьезно. Ну скажи, все равно я уже перебил тебе сон, разве справедливо наказывать меня одного?
— Не знаю. Поговорим завтра.
— До завтра у меня голова от мыслей лопнет. Послушай, а что, если обратиться к старшему начальству?
— Прямо сейчас? Ночью? Дурак!
— При чем здесь ночью? Завтра напишу рапорт на имя…
— И что дальше? Подумай сначала хорошенько. И оставь меня в покое, я уже все тебе сказал.
Послышались шаги, бесшумно открылась дверь. Штефанеску положил голову на подушку. «Хорошо бы сейчас стоять на вахте! Можно было бы поговорить с вахтенным офицером, — подумал он. — Сейчас на меня все пальцем показывают. Стал чем-то вроде паршивой овцы…»
— Митикэ, вставай! — послышался голос открывшего дверь.
— Оставь меня.
— Вставай, слышишь? Тебе пора на вахту.
— Что за жизнь? Такой сон приснился…
«Значит, уже двенадцать ночи, — догадался Штефанеску. — Лучше бы мне дежурить вместо этого Митикэ…»
Митикэ уронил ботинок на пол и замер на мгновение. Но никто не проснулся. Митикэ продолжал медленно одеваться. Послышался щелчок застегиваемого ремня, затем пахнуло свежим воздухом. Дверь захлопнулась довольно громко, но опять-таки никто не проснулся. Ровное дыхание, рассеянный синий свет… Штефанеску нашел удобное положение для головы и заставил себя ни о чем не думать. Надо заснуть, чтобы завтра утром, когда он проснется…
Ему снилось, будто он покупает в железнодорожной кассе билет до Бухареста. Вот он звонит Корине и сообщает, что он в Бухаресте. Но отвечает не она… Потом он почему-то докладывает командиру, что любит Корину. Затем просит прощения за свой проступок у командира, помощника командира, военного мастера… Он просит разрешения отлучиться в Бухарест повидаться с Кориной. И опять все сначала — железнодорожная касса, билет, Бухарест, а Корины нет… Картинки во сне повторялись все те же, а Корину он так и не увидел…
* * *
— Что с тобой, Бебе, творилось ночью? — спросил Драгомир, надраивая проволочной щеткой крышку погреба, расположенного на носу корабля. — Ты так ворочался, словно тебя черти на сковородке поджаривали.
