Прозаические произведения этих лет дают возможность судить о том, как складывались черты творческого метода «парадоксального беллетриста» (как называл Шоу-романиста Ф. Энгельс) и как росло его уменье рисовать выразительные портреты людей, выявлять черты их характера в драматических столкновениях. Уже в этих ранних произведениях Шоу использует парадокс как форму обличения разительного несоответствия видимости и сущности общественных и личных отношений между людьми в условиях несправедливого общественного строя.
Взгляд Шоу-прозаика был в первую очередь обращен на социальные контрасты викторианской Англии. Не гармонию, а резкие диссонансы улавливало чуткое ухо Шоу. Романист изображал не сентиментальную идиллию уютного семейного гнезда, а неизбежно разрушающиеся «неразумные» семейные связи. Миру толстого кошелька в романах Шоу противостоит талантливая личность, идущая своим путем, — таким, например, предстает образ одаренного композитора Оуэна Джека («Любовь художников»), предпочитающего жить в бедности, чем унижаться и склонять голову перед сильными мира сего. В нарастающих конфликтах между людьми с «искрой божьей» и обществом праздности, скуки и аристократических привилегий проступают в романах Шоу гримасы уродливого быта, парадоксальные несоответствия в укладе жизни и в образе мысли людей из буржуазной среды. В романе «Социалист-индивидуалист» этот конфликт приобретает отчетливо социальный характер.
Ранние романы Шоу, при всей их незавершенности и недостатках, порой излишней растянутости и вялости действия, представляют в историко-литературном плане большой интерес: они позволяют проследить эволюцию художественной мысли Шоу на самом раннем этапе, пробуждение острого интереса писателя к постановке насущных социальных проблем. Здесь уже открывается обширное поле для завязывающихся поединков, столкновений и споров — предвестников драмы идей. В «скудные годы» материальных лишений Шоу подмечал неблагополучие в мире богатства и сословных привилегий: в повествовательном тоне рассказчика явственно слышатся юмор и ирония — он как бы примеривал доспехи сатирика, каким позже и предстал пред всем миром создатель первого цикла «неприятных пьес».
Ранние поиски Шоу, школа «парадоксального беллетриста» не прошли бесследно ни для Шоу-драматурга, ни для Шоу-новеллиста.
Пьесы Шоу сценичны и вместе с том читаются с таким же интересом, как романы. Остроумный, блестящий диалог, естественно и динамично развивающееся действие, и наряду с этим — пространные обрамления и ремарки. В пределах драматического жанра Шоу искусно использует повествовательный элемент, красочно рисующий и обстановку, и примечательные черты героев, и капризное течение действия, и по видимости неожиданные, но всегда художественно оправданные, парадоксальные перемены в атмосфере пьесы и в настроениях персонажей. Шоу-повествователь предпосылает диалогу пространную историю в «Избраннике судьбы», набрасывая выразительный портрет Наполеона и раскрывая «тайну» его возвышения, как завоевателя. В «Ученике дьявола» он рисует атмосферу борьбы Америки за независимость, в «Кандиде» — обстановку дома приходского священника Джемса Морелла. Шоу удачно использует возможности прозаического жанра для метких характеристик людей и обстановки, органически соединяя динами веский диалог с повествованием в единое художественное целое.
Шоу-драматург, как и Шоу-критик, наконец, Шоу-публицист у нас более известен, чем Шоу-новеллист. Хотя рассказы создавались писателем в разные годы на протяжении всей жизни, печатались в различных журналах, выходили отдельными сборниками и были представлены в прижизненном собрании сочинений Шоу, у нас они (за исключением повести «Приключения чернокожей девушки, отправившейся на поиски бога» и рассказа «Чудесная месть») не переводились и почти неизвестны широкому кругу читателей. Между тем новеллы и повести Шоу занимают достойное место в его обширном литературном наследии. В них, как и во всем его творчестве, находит свое выражение острая социальная критика буржуазного строя, его установлений, морали, идей и иллюзий. При всех жанровых особенностях рассказы Шоу тесно связаны с его романами и пьесами общностью реалистического художественного метода, строем образов, ироническо-сатирической манерой письма.
Самые ранние рассказы относятся к периоду восьмидесятых годов прошлого века: они следуют за «романами несовершеннолетия». Создавая свои рассказы, Шоу всегда выступал против надуманных сюжетных «конструкций», сковывающих художественную мысль писателя. Шаблонным сюжетным схемам, в которые насильственно втискивается жизненное содержание, он противопоставлял естественное развитие «истории», которая должна заключать в себе богатое содержание и развиваться так же натурально, как натурально распускается бутон цветка, — все в нем прекрасно и вместе с том взаимосвязано и закономерно: он — явление живой жизни.
Рассказы Шоу обладают вполне определенной композицией, строго взвешенной, художественно логичной, хотя порой и парадоксальной. Отвергая мертвые искусственные схемы, рыхлую аморфность, Шоу-новеллист никогда не пренебрегал формой: просматривая его рукописи, убеждаешься, как иного Шоу над ними работал, стремясь сделать художественную мысль яркой и выпуклой.
Шоу-новеллист занимателен и ироничен. Читатель ясно чувствует лукавую усмешку повествователя, принимающего различные позы и парадоксально сталкивающего житейски-повседневное, обыденное и необычное. Рассказ ведется то от лица самого автора, то от имени героя — именно того героя, которому наиболее естественно вести повествование. Реально-бытовой аспект изображаемой жизни порой сочетается со сказочно-фантастическим, гротескно подчеркивающим черты реальной действительности, как в рассказе «Новая игра — воздушный футбол» (1907). Традиционные библейские мотивы предстают в парадоксально-полемическом освещении: рассказчик — разрушитель установившихся мифов и представлений. Мотивы некоторых новелл («Дон-Жуан объясняет», 1887) предвосхищают появление таких больших социально-философских полотен, как «Человек и сверхчеловек» (1903). Эта перекличка с мотивами пьес заметна и в других новеллах и миниатюрах-юморесках. Некоторые из них перерастают рамки новеллы и приближаются к форме философской повести, как повесть-памфлет «Приключения чернокожей девушки, отправившейся на поиски бога» (1932).
Повествуя о частных эпизодах, о необычайных происшествиях, носящих порой анекдотический характер, Шоу-рассказчик (как и Шоу-драматург) широко использует метод контрастного сопоставления, позволяющий обнаружить реальные противоречия действительности, противоречия между ложным и истинным, между показной ханжеской позой и подлинной человеческой сущностью, противоречия между идеалами и их истинным воплощением. Шоу-рассказчик остро ощущает контрасты в образе жизни и в образе мыслей своих героев, показывая душевную скудость и душевную щедрость, свергая привычных идолов, высмеивая власть обманчивых иллюзий и суеверий.
На столкновении невозможного, невероятного и обыденного построен ранний рассказ Шоу «Чудесная месть», переносящий читателя в глухую Ирландию, гдо Джон Булль умело использовал (и до сих пор использует) в своих корыстных целях власть темных предрассудков, поддерживая, в частности, религиозную нетерпимость и вражду между протестантами и католиками. Лишь в атмосфере религиозного фанатизма люди могут поверить в невероятные «чудеса», совершающиеся по воле провидения, в «странствие» могил. В основе этой «чудотворной» новеллы — забавный анекдот, поведанный с мефистофельской усмешкой, с доведением до абсурда церковных посылок. Благочестивые монахини-урсулинки не захотели покоиться на одном кладбище с кузнецом Адским Билли, богохульником и бунтовщиком. Новеллист превращает парадоксально-анекдотическую ситуацию в веселую, иронически-саркастическую издевку над церковью и ее чудесами. Необычное и фантастическое здесь подчеркивают удручающую неприглядность реального. Удачен, образ рассказчика Зенона Легге, молодого человека с достаточно высоким интеллектуальным уровнем: он атеист, увлечен искусством и музыкой, проявляет интерес к «Фаусту» Гете, которого Шоу и сам очень высоко ценил. Его считают безумцем, но он вполне здравомыслящий человек, и то, что для отца Хики — чудо, для него — дикое безумие. «Вечно женственное» начало в образе племянницы отца Хики увлекает его, и это придает романтическую окраску повествованию.
Весьма примечательный штрих — рассказчик, приехавший из Лондона в Дублин к дяде кардиналу и выполняющий его задание — обследовать «чудо», — на всякий случай захватил револьвер. Интересно и то, что в качестве антагониста церкви, папы и королевы выступает не только богохульник, но и бунтарь из семьи бунтарей.
