Он не смог бы объяснить побуждение, заставившее его прийти рыться в этом ящике ночью. Внезапно проснувшись — что с ним очень редко случалось, — он оказался сидящим на кровати без малейшей сонливости. Молодая женщина спала рядом с ним совершенно неподвижно, лицом к стене. В полумраке очертания ее были смутны, но чисто женственны.
В это время года на Самбуране не бывает москитов, и края полога были откинуты. Гейст спустил босые ноги на пол и очутился на ногах, прежде чем отдал себе отчет в своем намерении. Он не мог бы сказать, зачем встал. Он не хотел разбудить свою подругу, и легкий скрип кровати болезненно отозвался у него в ушах. Он со страхом оглянулся, ожидая движения. Но молодая женщина не шевелилась. Глядя на нее, Гейст представил себе самого себя, погруженным в такой же глубокий сон и (он в первый раз в жизни подумал об этом) совершенно безоружным. Этот совершенно новый для него страх перед опасностями сна наставил его вспомнить о револьвере. Он крадучись вышел из комнаты. При виде легкой занавеси, которую ему пришлось откинуть, чтобы выйти, и широкой двери, открытой в темноту веранды, у него появилось ощущение угрожавшей ему опасности. Он не сумел бы сказать почему. Он открыл ящик и нашел его пустым. Это вывело его из мечтательности. Он прошептал: #9632; — Не может быть! Верно, он в другом месте!
Он старался припомнить, куда мог положить эту вещь, но случайные проблески памяти не приносили успокоения. Перерыв все хранилища и все уголки, достаточно обширные, чтобы вместить револьвер, он постепенно пришел к убеждению, что его в комнате не было. Его также не было и в соседней. Бунгало состояло всего лишь из этих двух комнат с широкой верандой иокруг. Гейст вышел на террасу.
«Это, без сомнения, Уанг, — подумал он, глядя прямо перед собой, в темноту. — Он зачем-нибудь стащил его».
Ничто не мешало этому призракоподобному китайцу внезапно материализоваться под лестницей, где угодно, когда угодно и свалить Гейста меткой пулей. Опасность была настолько неизбежна, что лучше было не думать о ней, как и о ненадежности жизни вообще. Гейст обдумывал эту новую опасность. С каких нор он находился под угрозой положенного на курок тонкого желтого пальца? Понимал ли он причину, побудившую китайца украсть револьвер?
«Застрелить меня и сделаться моим наследником, — подумал Гейст. — Это очень просто!»
Между тем ум его упорно отказывался видеть в этом домовитом садоводе убийцу.
— Нет, это не то. Уанг мог нанести удар в любую минуту за последние двенадцать месяцев.
Гейст пытался убедить себя, что Уанг овладел револьвером в отсутствие своего хозяина, но его точка зрения внезапно изменилась. Он проникся глубокой уверенностью в том, что оружие похищено в конце этого же дня, быть может, даже ночью. Это был Уанг, вне всякого сомнения! Но с какой целью? Значит, опасность, не существовавшая в прошлом, целиком стояла перед ним в настоящем.
«Теперь я в его власти», — подумал Гейст без особого волнения.
Он испытывал только легкое любопытство. Забывая о себе, он словно наблюдал странное положение другого человека. Но и это подобие интереса стушевалось, когда, взглянув влево, Гейст увидел в темноте знакомые очертания других бунгало и вспомнил о появлении необычайного экипажа шлюпки. Уанг не мог отважиться на подобное преступление в присутствии других белых. Это было удивительным доказательством правила «сила в численности», которое тем не менее совершенно не нравилось Гейсту.
Он вернулся довольно мрачный и задержался у стола в глу бокой и мало утешительной задумчивости. Он только что решил I ни слова не говорить об этом своей подруге, когда услыхал позади себя ее голос. Неожиданность захватила его врасплох. Он I хотел было живо повернуться к ней, но подавил это движение 1 боясь, что она увидит на его лице волнение. Да, он был застиг j нут врасплох и не смог дать разговору того направления, в ко I тором вел бы его, если бы успел приготовиться к прямому вой 1 росу молодой женщины. «Я ровно ничего не потерял», — следо вало ему тотчас же ответить. Он сожалел, что дал разговору зай ти достаточно далеко, чтобы она встревожилась тем, что он чс го-то не находит. Он прекратил разговор, проговорив развязным тоном:
— Это не ценная вещь. Не тревожьтесь; не стоит того. Вы бы лучше легли опять, Лена.
Она неохотно повернулась и, остановившись на пороге, спросила:
— А вы?
— Я? Я, пожалуй, выкурю на веранде сигару. Мне сейчас не хочется спать.
— Хорошо, только не засиживайтесь.
Он не ответил. Он стоял неподвижно, его лоб пересекали глубокая складка; Лена медленно опустила занавеску.
Прежде чем выйти на веранду, Гейст действительно закурил сигару. Он взглянул на небо, поверх навеса крыши, чтобы опрс делить время по звездам. Оно подвигалось очень медленно. Гей ста это, неизвестно почему, рассердило, хотя ему нечего было ожидать от утра; но вокруг себя он чувствовал всякого рода непостоянные и нежелательные вещи; он ощущал какую-то неясную необходимость, нечто вроде обязательства, и нигде не находил указаний на ту линию поведения, которой ему следовало держаться. Это положение вызывало в нем высокомерное раздражение. Внешний мир произвел на него нападение. Он не знал, что он сделал плохого, чтобы вызвать такое озлобление или отвратительную клевету, искажавшую его поступки в отношении несчастного Моррисона. Потому что он не мог забыть этой клеветы. Она дошла до слуха женщины, для которой всего важнее было сохранить полную веру в его порядочность.
— А она верит мне только наполовину, — вздохнул он с чувством мрачного унижения.
Можно было подумать, что этот удар в спину отнял у него часть сил, словно физическое ранение. Он не чувствовал желания действовать и так же мало думал о том, чтобы убедить Уанга отдать револьвер, как и о том, чтобы узнать от незнакомцев, кто они и как очутились в этом ужасном положении. Он бросил зажженную сигару в темноту ночи. Но Самбуран перестал быть пустыней, в которой он мог давать волю всякой прихоти. Красноватая черта, которую описала в воздухе сигара, была замечена с другой веранды, в каких-нибудь двадцати метрах от него. Это был важный симптом для наблюдателя, все чувства которого были жадно напряжены в ожидании какого-либо знака; он так насторожился, что, казалось, мог расслышать, как растет трава.
Этим наблюдателем был Мартин Рикардо. Для него жизнь |›ыла не пассивным отречением, а чрезвычайно деятельной (юрьбой. Он не питал к жизни ни недоверия, ни отвращения и еще менее склонен был подозревать ее разочарования, но очень хорошо знал все шансы неудачи. Будучи очень далек от пессимизма, он в то же время не был исполнен безумных иллюзий. Он не любил неуспеха не только за его неприятные и опасные последствия, но и потому, что неуспех вредил уважению, кото- |юе он питал к Мартину Рикардо. В настоящем случае предстояло особое дело его собственного измышления, дело совершенно новое и, так сказать, не входившее в его обычную компетенцию; самое большее он мог бы заниматься им с моральной точки зрения, что было совершенно невероятно. Все эти причины не давали спать Мартину Рикардо.
После нескольких приступов озноба, сопровождавшихся возлияниями горячего чая, мистер Джонс, по-видимому, погрузился в глубокий сон. Он явно противился всем попыткам своего верного ученика вызвать его на разговор. Рикардо прислушивался к его ровному дыханию. Патрону хорошо было спать. Он видел во всей этой истории какую-то игру. Джентльмен не мог смотреть на нее иначе. А между тем это было большое и щекотливое дело, с которым надо было справиться во что бы то ни стало, ради спасения чести, как и ради спасения жизни. Рикардо неслышно поднялся и вышел на веранду. Он не мог лежать и оставаться неподвижным. Ему хотелось воздуха, и, казалось, что самая сила его желания заставит темноту и тишину доверить ему кое-какие тайны.
Он увидел звезды и отступил в густую тень, подавляя в себе все усиливавшееся желание подкрасться к другому бунгало. Было бы безумием бродить ночью по незнакомому месту. И зачем — если не для того, чтобы освободиться от этого гнета? Неподвижность давила на его члены, как свинцовая оболочка. Тем не менее он не решался отказаться от своей бесцельной вахты. Обитатель острова не шевелился.
В эту минуту глаза Рикардо увидели мимолетный светящийся след огонька сигары. Это было поразительное доказательство бессонницы Гейста. Он не мог удержаться, чтобы не прошептать: «Так! так!» — и в обход направился к двери вдоль стены.
Как знать, не наблюдал ли теперь тот за их верандой? В дейст вительности Гейст, бросив сигару, вернулся в дом, как человек, отказывающийся от бесцельного занятия. Но Рикардо послыша лись легкие шаги на поляне, и он быстро вбежал в комнату. Tyi он перевел дух и с минуту раздумывал. Потом, поискав на кон торке спичек, зажег свечу. Мнения и рассуждения, которые он хотел сообщить своему патрону, были так важны, что он дол жен был следить за произведенным ими на патрона впечатлени ем по выражению его лица. Сначала он думал, что вопросы эти могут подождать до утра, но бессонница Гейста, так удивитель но обнаруженная, внезапно убедила его в том, что ему в эту ночь не заснуть.
