– Вы знали, что Борису нужно пять тысяч франков?
– Нет, – сказал он. – Нет, не знал. А что, ему нужно пять тысяч?
Лола продолжала смотреть на него. Она раскачивалась взад-вперед, Матье видел два огромных зеленых глаза с крошечными зрачками.
– Я ему отказала, – сказала Лола. – Он говорит, что это для Пикара. Но почему он не обратился к вам?
Матье засмеялся.
– Он знает, что у меня ни гроша.
– Значит, вы не в курсе? – недоверчиво спросила Лола.
– Конечно, нет!
–Вот как, – сказала Лола. – Странно. Создавалось впечатление, что сейчас она опрокинется, как старое, потерпевшее кораблекрушение судно, или же ее рот разорвется, исторгая истошный вопль.
– Он приходил к вам сегодня?
– Да, часа в три.
– Он вам ничего не сказал?
– А что здесь удивительного? Он мог встретить Пикара после.
– Он так и сказал.
– Ну и что?
Лола пожала плечами.
– Пикар весь день работает в Аржантее. Матье безразлично проговорил:
– Если Пикару нужны деньги, он мог зайти к Борису в гостиницу. Там он его не нашел, а потом, выйдя на бульвар Сен-Мишель, случайно встретил его.
Лола посмотрела на него с иронией.
– Подумайте, как Пикар мог пойти к Борису за пятью тысячами, когда у того в месяц всего триста франков на карманные расходы?
– Право, не знаю, – раздраженно буркнул Матье. Ему хотелось сказать: «Эти деньги для меня». Таким образом все бы сразу закончилось. Но это было невозможно из-за Бориса. «Она на него ужасно разозлится, она сочтет его моим сообщником». Лола барабанила по столу кончиками ярко-красных ногтей, уголки ее губ резко приподнимались, подрагивали и опускались вновь. Она исподтишка следила за Матье с тревожной настойчивостью, но под этим настороженным гневом Матье угадывал большую мутную пустоту. Ему хотелось рассмеяться.
Лола отвела глаза.
– Может быть, это была проверка?
– Проверка? – удивленно переспросил Матье.
– Да, разве нет?
– Проверка? Какая странная мысль.
– Ивиш постоянно ему говорит, что я скупердяйка.
– Кто вам это сказал?
– Вас удивляет моя осведомленность? – торжествующе сказала Лола. – Просто он честный мальчик. Не следует воображать, будто можно говорить ему гадости обо мне, а я об этом не узнаю. Всякий раз я это понимаю уже по его глазам. Или по тому, как он меня о чем-то спрашивает с самым невинным видом. Вот и подумайте, могу ли я не заметить, как он подбирается издалека. Это сильнее его, и когда он хочет что-то выяснить, то непременно себя выдает.
– Ну и что?
– Он захотел убедиться, скупердяйка я или нет, и придумал эту историю с Пикаром. Если только его не надоумили.
– Кто же мог его надоумить?
– Не знаю. Многие считают, что я, старуха, вцепилась в мальчика. Достаточно посмотреть на рожи здешних проституток, когда они видят нас вместе.
– Вы думаете, его волнуют их пересуды?
– Нет. Но есть люди, которые полагают, что действуют ради его блага, когда восстанавливают его против меня.
– Послушайте, – сказал Матье, – не стоит церемониться: если вы намекаете на меня, то ошибаетесь.
– Что ж, – холодно произнесла Лола, – возможно. Наступило молчание, затем она резко спросила:
– Почему, когда вы с ним сюда приходите, всегда происходят сцены?
– Не знаю. Я ничего для этого не делаю. Кстати, сегодня я не хотел приходить... Думаю, что он привязан к каждому из нас поразному, и он нервничает, когда видит нас двоих одновременно.
Лола мрачно и напряженно смотрела перед собой. Наконец она сказала:
– Запомните хорошенько: я не хочу, чтоб его у меня отобрали. Я знаю, что не причиняю ему зла. Когда я ему надоем, он меня бросит, это случится довольно скоро. Но я не хочу, чтоб у меня его отняли другие.
«Она откровенничает», – подумал Матье. Безусловно, под влиянием наркотика. Но было и другое: она ненавидела Матье, и все-таки то, что она ему сейчас говорит, она не посмела бы сказать другим. Между нею и им, несмотря на ненависть, было нечто вроде солидарности.
– Я тоже не хочу, чтобы его у вас отняли, – сказал он.
– Ой ли? – недоверчиво проговорила Лола.
– Ваши подозрения безосновательны. Ваши отношения с Борисом меня не касаются. А если бы они меня и касались, я бы их одобрил.
– У меня была такая мысль: он считает себя за Бориса ответственным, потому что он его преподаватель.
Она замолчала, и Матье понял, что не убедил ее. Казалось, она подыскивала слова.
– Я... я знаю, что я немолода, – с трудом вымолвила она, – я и без вас это понимаю. Но именно поэтому я могу ему помочь: есть кое-что, чему я могу его научить, – с вызовом добавила она. – Да и кто вам сказал, что я слишком стара для него? Он меня любит такой, какая я есть, он счастлив со мной, когда ему не вбивают в голову обратного.
Матье молчал. Лола крикнула с горячечной неуверенностью:
– Вы, однако, должны бы знать, что он меня любит! Он вам непременно об этом сказал бы, потому что он вам говорит все.
– Я уверен, что он вас любит, – сказал Матье.
Лола устремила на него тяжелый взор.
– Я видывала виды и не строю иллюзий, но я вам вот что скажу: этот мальчик – мой последний шанс. А в общем, делайте, что хотите.
Матье ответил не сразу. Он смотрел на танцующих Бориса и Ивиш, он хотел сказать Лоле: «Не будем спорить, вы ведь сами видите, что мы одинаковы». Но это сходство, по правде говоря, вызывало у него отвращение; в любви Лолы, несмотря на ее неистовство, несмотря на ее стойкость, было нечто дряблое и ненасытное. Однако он пробормотал:
– Вы говорите это мне... Но я это знаю так же хорошо, как и вы.
– Почему так же хорошо, как и я?
– Мы с вами похожи.
– Что вы имеете в виду?
– Посмотрите на нас и посмотрите на них.
Лола презрительно скривилась.
– Мы не похожи, – отрезала она.
Матье пожал плечами, и, так и не примиренные, они замолчали. Оба смотрели на Бориса и Ивиш: те танцевали, они были жестокосердны, даже не зная об этом. А может быть, просто мало знали. Матье сидел рядом с Лолой, они не танцевали, потому что это совсем не подобало их возрасту. «Нас должны принимать за любовников», – подумал он. Он услышал, как Лола про себя шептала: «Если б только я была уверена, что это для Пикара».
Борис и Ивиш вернулись. Лола с усилием встала. Матье подумал, что сейчас она упадет, но она оперлась о стол и глубоко вздохнула.
– Пойдем, – сказала она Борису, – мне нужно с тобой поговорить.
– Ты не можешь сделать это здесь?
– Нет!
– Тогда подожди, когда заиграет оркестр, и мы потанцуем.
– Нет, – сказала Лола, – я устала. Пойдем в мою гримерную. Простите меня, моя маленькая Ивиш.
– Я пьяна, – любезно хихикнула Ивиш.
– Мы сейчас вернемся, – пообещала Лола, – впрочем, скоро мой выход.
Лола ушла, Борис неохотно последовал за ней. Ивиш упала на стул.
– Я правда пьяна, – сказала она, – на меня накатило во время танца. Матье промолчал.
– Почему они ушли? – спросила Ивиш.
– Им надо объясниться. И потом Лола только что приняла наркотик. Знаете, после первого приема в голове лишь одна мысль – принять еще.
– Думаю, мне понравились бы наркотики, – мечтательно проговорила Ивиш.
– Естественно.
– Ну и что? – возмутилась она. – Если я обречена всю жизнь оставаться в Лаоне, нужно ведь чем-то увлекаться.
Матье замолчал.
– А-а, поняла! – сказала она. – Вы на меня злитесь, потому что я пьяна.
– Нет.
– Да. Вы меня осуждаете.
– С чего бы? К тому же вы не так уж и пьяны.
– Я чу-до-вищ-но пьяна, – с удовлетворением проскандировала Ивиш.
Люди начинали расходиться. Вероятно, было уже часа два ночи. В своей гримерной, грязной, обитой красным бархатом комнатенке со старым зеркалом в позолоченной раме, Лола угрожала и умоляла: «Борис! Борис! Борис! Ты меня сводишь с ума». А Борис опускал голову, боязливый и упрямый. Длинное черное платье, кружащееся среди красных стен, черное посверкиванье платья в зеркале, всплеск прекрасных белых рук, извивающихся со старомодной патетикой. А потом Лола внезапно зайдет за ширму и там, в самозабвении, запрокинув голову, как бы останавливая кровотечение из носа, вдохнет две щепотки белого порошка. Лоб Матье блестел от испарины, но он не смел его вытереть, ему было стыдно потеть в присутствии Ивиш; она без передышки танцевала, но оставалась бледной и сухой. Сегодня утром она сказала: «Мне противны эти влажные руки», – и он уже не знал, что делать со своими руками. Он чувствовал себя слабым и уставшим, у него не осталось ни одного желания, он ни о чем больше не думал. Время от времени он говорил себе, что скоро взойдет солнце, что нужно будет снова что-то предпринимать, звонить Марсель, Саре, прожить от начала до конца новый день, и это казалось ему невероятным. Он предпочел бы бесконечно оставаться за этим столом, под этим искусственным освещением, рядом с Ивиш.
