— Слинсби, — сообщил ему ничуть не напуганный Билл, — мошенник и негодяй. Я с самого начала его заподозрил, но вы утверждали, что он — само совершенство.
— Слинсби — мошенник? Что ты несешь?
По мере того как Билл рассказывал, манера мистера Парадена менялась самым разительным образом. Ярость выходила из него, как воздух из лопнувшего баллона. Несколько минутой молчал, потом глубоко вдохнул.
— Мне нужна сиделка, — объявил он. — Вот что мне нужно. Меня нельзя оставлять одного.
Билл расплылся в ободряющей улыбке.
— На самом деле, — сказал он, — вам нужен толковый молодой человек, вроде меня, который вел бы ваши дела.
Мистер Параден глядел на него с непривычным смирением.
— Ты хотел бы войти в мое дело, Билл? — жалобно спросил он.
— Я готов учиться.
— Тогда давай. Назови свое жалованье.
— Сколько скажете, дядя. Только чтоб хватило на двоих. Мне надо кормить жену.
Мистер Параден сморгнул.
— Жену!
— Да. Кажется, вы ее знаете. Это племянница вашего друга Синклера Хэммонда.
— Что? Когда это случилось?
— Пока это тайна, но, может, вы мягко подготовите нашу с ней тетю. Это случилось вчера.
— Вчера!
— Да.
— Вчера она должна была выйти за другого.
— Да. Но я ее встретил, мы поговорили, и она вышла за меня. Мы, молодые бизнесмены, действуем быстро. Время — деньги. — Он нагнулся под стол. — Кстати, дядя, кажется, это — ваше.
Как ни часто мистер Параден разглядывал книги, которые выложил перед ним Билл, он никогда на смотрел на них так пристально. Казалось бы, большего изумления невозможно себе представить — но нет, когда он поднял глаза на Билла, то выглядел еще более ошарашенным.
— Где… откуда… как они к тебе попали?
— Ну, я случайно увидел, как ваш приемный сын Гораций передает их в окно своему дружку. И тут, и там — всюду я! Очень неприятно говорить, но Гораций — член воровской шайки. Его нарочно подсунули вам, чтобы украсть книги.
Мистер Параден глубоко вздохнул.
— Сиделку! — пробормотал он. — Сиделку…
Они помолчали.
— Билл, — убитым голосом произнес мистер Параден, — я беру назад все, что сгоряча говорил о родственниках. Конечно, они — обормоты, но ты с лихвой перевешиваешь остальных. С этой минуты, — произнес он, вставая, — я без тебя ни на шаг.
— Тогда вам придется побыть здесь еще. Я обещал жене, что дождусь ее. Она вот-вот будет. Может, останетесь, поболтаете?
Мистер Параден покачал головой.
— Другой раз, Билл, — сказал он. — Передай ей мой самый теплый привет, но сейчас я не могу. Еду в Уимблдон. — Он воинственно взмахнул палкой. — Да, я выставил себя круглым дураком, но эту работу надо довести до конца. Я сделаю Горация достойным членом общества, даже если мне придется каждый день до конца жизни самолично его сечь. Отправлю в хорошую школу, найму десять гувернеров с обрезами присматривать за ним на каникулах. Он у меня еще станет героем поучительных книжек! До свидания, Билл. Заходи как-нибудь и Клуб букинистов, пообедаем. Ты — молодчина!
. — Дядя Кули, вы забыли книги.
Мистер Параден, который уже подошел к дверям, вернулся.
— Так и есть, — смиренно произнес он. — Так и есть. Мне точно нужна сиделка. Если знаешь хорошую, пришли мне.
Флик, приехавшая через несколько минут, увидела своего мужа, который таращился в стенку. Недавняя беседа подействовала на него, как хорошая доза наркотика. Потребовалось присутствие жены, чтобы напомнить о реальности мира.
— Ну? — с жаром спросила Флик.
Билл снова улыбнулся, все так же остекленело глядя перед собой.
— Все замечательно, — сказал он. — Лучше не бывает. Дядя Кули ушел, пообещав мне несметные богатства и считая меня самым великим человеком на свете.
— Ты такой и есть, — сказала Флик. Билл задумчиво нахмурился.
— Не знаю, — сказал он. — Самый счастливый — это да. Посмотришь на тебя — и все ясно. А великий… Видишь ли, я вот тут думал: ведь с начала и до конца я ничего не сделал сам. Ты первая вышла на след Слинсби. Джадсон познакомил меня с Лилией Бум. Лилия Бум сказала, где Слинсби закопал тело. Гораций любезно выбросил книги из окна в тот самый момент, когда я случился рядом. Джадсон в последнюю минуту убрал с пути Родерика…
Флик нежно взъерошила ему волосы.
— По-моему, тут нечего думать, — сказала она. — Разве ты не знаешь? Главный признак поистине великого человека — в том, что все на него работают. Возьми Пирпонта Моргана, Генри Форда, Селфриджа,[23] да кого хочешь. Они не работают. Они сидят, а за них все делают остальные. Поэтому и видно, что они — великие.
— Что-то в этом есть, — благодарно сказал ее муж. — Да, несомненно, что-то в этом есть… — Он притянул ее к себе.
Рассыльный Генри, который стоял на табуретке и подглядывал в щелочку, тихонько вздохнул. Он любил трогательные сцены.
Перевод с английского Н. Трауберг
Солнце пронзило дымку, окутавшую Лондон. Лучи его упали на Флит-стрит, свернули направо, остановились у издательства «Мамонт» и, проникнув сквозь одно из верхних окон, нежно обласкали лорда Тилбери, основателя и владельца этой фабрики дешевого чтива, когда он просматривал газеты, услужливо предложенные секретарем. Секрет его успеха в немалой степени сводился к тому, что он держал под личным контролем всю свою продукцию.
Солнце и Лондоне — приятная редкость, и потому, казалось бы, великий человек хоть улыбнется ему. Но нет. Он нажал кнопку. Явился секретарь. Лорд Тилбери, без единого слова, указал ему на окно. Секретарь задернул штору и выгнал солнце, заглянувшее без приглашения.
— Простите, лорд Тилбери…
— Да?
— Звонила леди Джулия Фиш.
— М-да?
— Хочет вас видеть.
Лорд Тилбери стал мрачен. Леди Джулию он помнил, они мило общались в Биарице, но здесь — не курорт, в конце концов, а Тилбери-хауз.
— Что ей нужно?
— Не знаю, лорд Тилбери.
— Так.
Секретарь удалился. Хозяин вернулся к газетам. Под руку ему попалась прелестная газета «Мой малыш», и он углубился в нее, но сердце было не с нею. Приключения Пинки, Винки и Попей в Стране Лентяев оставили его холодным. Не тронула его и Лора Дж. Смедли, сообщавшая, как хорошая девочка может помочь маме. Раздраженно хрюкнув, он отшвырнул газету и в третий раз за это утро занялся письмом, которое выучил наизусть. Людям свойственно бередить свои раны.
Письмо было коротким. Предки автора, заполнявшие века два назад по дюжине листочков, огорчились бы, увидев его; но, несмотря на краткость, оно сумело испортить день великому издателю. Что же в нем было? Вот что:
«Бландингский замок Шропшир
Глубокоуважаемый лорд Тилбери!
Возвращаю аванс за «Мемуары». Я подумал и решил не издавать их.
Искренне Ваш
Г. Трипвуд».
— Хр-р! — сказал лорд, как говорил обычно в минуты тяжкого стресса. Он встал и принялся ходить по комнате. Небольшой, квадратный, плотный, он напоминал Бонапарта, а сейчас, конкретней, — Бонапарта, совершающего утренний моцион на острове Святой Елены.
Однако многие в Англии взвыли бы от радости при виде этого письма. Что там, многие зажгли бы костры, зажарили быка для верных селян. Несколько слов, которые вы только что прочитали, оросили бы радостью земли от Камберленда до Корнуолла. Поистине, все на свете зависит от точки зрения.
Несколько месяцев назад, когда Англия узнала, что Галахад Трипвуд, брат лорда Эмсворта, вспоминает свою жизнь, почтенные представители правящего класса испытали страшное потрясение. Добродетельные виконты и чистые сердцем графы трепетали при мысли о том, какие скелеты вылезут теперь из шкафов.
Прекрасно зная друга своей беспутной юности, они живо представляли, какую книгу он напишет. Именно это, подсказывали им стареющие кости, критики именуют «собранием занятнейших случаев». Многие, в частности сосед Эмсворта сэр Грегори Парслоу-Парслоу из Митчингем Холла, чувствовали себя так, словно ангел, отмечающий наши грехи, решил издать свои записи.
Лорд Тилбери смотрел на дело иначе. Уж он-то знал, сколько денег приносит такая словесность. Успех газетки, посвященной сплетням и слухам, блестяще это доказывал. Перси Пилбем, ее редактор, ушел и открыл небольшое агентство, но она как была, так и осталась золотыми приисками. Галахада Трипвуда он тоже знал, не близко, но вполне достаточно для того, чтобы жадно желать его мемуаров. Он ощущал, что книга станет скандальной сенсацией:
Теперь мы поймем, что чувства виконтов и графов, при всей своей остроте, уступали его нынешнему горю. У великих людей есть слабое место: у Ахилла — пята, у лорда Тилбери — карман. Деньги уходили на глазах; так удивимся ли мы, что владелец «Мамонта» не мог сосредоточиться на детской газете?
