Все это немало радовало Ингунн. Она принимала каждый подарок как залог того, что скоро ей вернут Улава, и тогда уж он увезет ее к себе домой. Она так тосковала по нему… И все же, когда он был с ней в последний раз, он так мало с ней говорил. Она понимала: это подсказывал ему разум; ему надобно было более думать о том, как завоевать дружбу ее родичей и сохранить имущество их обоих. Она верила – стоит ему лишь взять ее в жены, и он станет любить ее, как в прежние дни. Хотя он уже не был столь ослеплен любовью и горяч, как тогда. Став взрослым, он переменился; лишь глядя на него, она по-настоящему поняла, сколько лет прошло с тех пор, когда они детьми жили во Фреттастейне.
Когда следующей весной, после троицы, Хафтур, сын Колбейна явился получить вторую долю пени за убийство Эйнара, он привез в Берг и вести об Улаве.
Первую долю Улав велел выплатить в Хамаре на четвертой неделе великого поста. Немецкий купец из Осло привез туда серебро, а Ивар встретился с ним; Хафтур же принял пеню, чтобы передать ее отцу. Следующую долю надо было выплатить теперь, после троицы. А последнюю Улав сам намеревался вручить душеприказчикам Эйнара на летнем тинге, который собирался в Хамаре из года в год, после того, как кончался тинг в Эйдсиве. А потом уже Улав должен был получить Ингунн из рук ее родичей.
Но на сей раз никто не явился от Улава; зато Хафтур передал удивительные вести про ярла, господина, у которого служил Улав. Королева Ингебьерг, дочь Эйрика, скончалась в Бьергвине ранней весною [88], и господин Алф тут, верно, испугался, что ныне настал конец его власти в Норвегии. Молодой герцог Хокон [89] с малолетства всем сердцем ненавидел советников своей матери [90]. Теперь же он повелел передать ярлу, чтобы тот отослал в Осло наемников, которых взял на службу в Британии прошлым летом. Нанимал их господин Алф от имени норвежского короля, но содержал у себя в Берге, нанося тем самым немалый урон жителям окрестных селений и ввергая их в распри. Господин Алф послушался на свой лад: он приплыл в Осло с целым флотом кораблей и высадился на берег в городе со своими людьми – а было их более двух сотен. Сам он поселился со своей свитой в королевской усадьбе у господина Халкеля Крекеданса, военачальника герцога. Однажды вечером кто-то из этих фипортунгов [91], как прозывали британских наймитов, ворвался в усадьбу, неподалеку от города, ограбил ее и избил до полусмерти хозяина. Господин Халкель потребовал, чтоб ему выдали злодея; когда же британцы отказались выдать виновного, он повелел схватить целую ватагу, выбрать из нее пятерых наугад и повесить. После того британцы пошли войной на королевскую усадьбу, и дело дошло до открытой схватки между людьми ярла и горожанами. Город был разграблен, а та его часть, что лежит ниже по склону близ королевской усадьбы и причалов, меж церковью Святого Клементия и рекой, вовсе сожжена. Дело кончилось тем, что ярл отплыл из Фолдена [92] со всей своей дружиной, увозя плененного им рыцаря Халкеля, – ярл хотел свалить всю вину на этого военачальника. Герцог получил весть о приключившейся беде, когда находился к югу от города и возвращался с похорон матери. Он тотчас же поспешил созвать рать и захватил с собой своего брата-короля. Вскоре они перевалили через горы в Боргесюсселе; Сарнсборг и Исегран были взяты приступом, а три сотни или около того дружинников ярла, сказывают, пали или же были убиты крестьянами той округи. Хевдинга из замка Алфа в Исегране и многих из его дружины герцог повелел казнить. В народе шла молва, будто то была месть за Халкеля Крекеданса, герцогского военачальника, коего лишили жизни в здешнем замке по велению ярла. Сам же Алф-ярл с остатками рати вроде бы спасся бегством в Свею, а король Эйрик объявил его вне закона вместе с людьми, что состояли в его дружине.
Когда Хафтур спокойно и сухо поведал эти новости, обитатели Берга надолго притихли. Имя Улава он вовсе не поминал, но под конец Ивар робко спросил Хафтура, не слыхал ли тот что-нибудь о нем, – не было ли его среди павших дружинников ярла?
Чуть помедлив, Хафтур ответил: нет, Улава там не было. Случилось так, что люди, от коих Хафтур это впервые услыхал – двое белых монахов из Тунсберга, – как раз были хорошо осведомлены про Улава, сына Аудуна. В то время, когда случился пожар в Осло, он обретался в женском монастыре в Мариаскуге. Прежде чем двинуться к Осло, ярл отпустил Улава, и тот поехал на юг, в Эльвесюссель, чтобы продать кое-какие из угодий, которыми он владел в тех краях, монахам в Драгсмарке. Когда его там спросили, чем кончилось могущество ярла, Улав якобы ответил: всем, чем он ныне владеет и обрел вновь, он обязан господину Алфу. И потому не желает без его согласия расстаться с первым своим господином, коему поклялся в верности. После этого он уехал в Свею, дабы отыскать ярла.
– Везет же Улаву с покровителями, которых он себе выбирает, – сухо сказал Хафтур. – Все они кончают опалой: сперва епископ, а после ярл… Но это у Улава в роду: слыхал я, будто у них в Хествикене во времена его предков свили себе гнездо баглеры [93].
– Да ведь «логовом баглеров» и "гнездом риббунгов [94]" звались в народе в стародавние времена и Хув, и Галтестад, и другие из наших отчин, Хафтур, – попытался было обратить все в шутку Ивар, но слова его звучали не очень-то твердо.
Хафтур пожал плечами.
– Да… Улав, может статься, сам по себе и неплох, да только ему, видно, суждено стоять на стороне тех, кто проигрывает битву. Моим другом ему не бывать; друзей же его, кому он по душе, я понять могу. Но ежели Ингунн собирается дожидаться Улава, придется ей набраться терпения.
Ивар возразил, что на сей раз, может статься, дело Улава быстро уладится. Но Хафтур в ответ лишь пожал плечами.
Ивар-то и сказал Ингунн: мало надежд на то, что Улав увезет ее летом к себе домой. Ему и в голову не приходило подробно говорить с молодой женщиной о бунте Алфа-ярла. Ведь Ивар почитал ее не шибко умной, да и легкомысленной. Потому-то Ингунн сначала не поняла, что дела Улава были ныне столь же плохи, как и до того, когда он нашел покровителя в лице Алфа, сына Эрлинга. Но только теперь все толки об ее замужестве разом смолкли. Ивар и фру Магнхильд немного растерялись. Они взялись уладить брачную сделку племянницы с превеликим рвением и приняли Улава столь радушно, что им трудно было отречься от него, когда он нежданно-негаданно попал в новую беду. Вот они и порешили выбрать из двух зол меньшее – вообще молчать об этой свадьбе.
Колбейн, сын Туре, жил дома в своей усадьбе и по большей части лежал в постели – с ним случился удар. Потому-то Ингунн и не довелось узнать о том, что он говорил об этом деле. Молчал и Хафтур. Он получил половину пени за убийство Эйнара в звонкой британской монете, и теперь ему казалось невыгодным пытаться порушить замирение. Кроме того, ему было немного жаль двоюродную сестру и он думал, что хорошо бы Улаву в конце концов взять ее в жены и увезти подальше в другие края. Родичам от нее ни чести, ни пользы. Когда старая фру Оса умрет, Ингунн будет только в тягость сестре и братьям. А он, Хафтур, был ныне приемным отцом Халварда и Йона, сыновей Стейнфинна, и добрым другом мальчиков. Хокон же, сын Гаута, затеял тяжбу и с юными своими шуринами.
И вот Ингунн снова была предоставлена самой себе, сидела молчком у бабушки в углу. Первую осень она все же еще занималась кое-какими делами: пряла, ткала и шила свое приданое. Но мало-помалу она утратила вкус, к этой работе. Никто теперь не вспоминал о ее будущем. Она потеряла надежду, что Улав вскорости вернется, а после ей уже казалось, будто она никогда в это не верила. Их свидание в те дни, когда он был здесь в последний раз, оставило в ее сердце безотчетное разочарование. Улав словно стал для нее наполовину чужим. Ей не удавалось связать его облик с прежней мечтой о жизни с ним в его усадьбе, где они заправляли хозяйством и где у них было полным-полно малолетних детей. И все же они были теми же, как тогда, когда любили друг друга во Фреттастейне…
Потом она хваталась за воспоминание о единственном часе, когда в тот последний день они сидели вдвоем внизу, на валу, – лицом к лицу, губы к губам. В мечтах она домысливала их беседу и его единственную жаркую и страстную ласку – когда он, осыпая жгучими поцелуями, прижал ее затылком к земле. Она воображала, будто он уступил своему страстному желанию и ее мольбам и взял ее с собой. Тут на Ингунн нахлынули воспоминания о том, что рассказывала матушка в ночь перед смертью – о своем свадебном путешествии через горы. Ныне дочь Ингебьерг сказывала ее историю на свой лад… На другое лето, уже второе после приезда Улава, ей довелось сопровождать фру Магнхильд высоко в горы, в Гудбрандсдален, на свадьбу в Рингабу. Они провели там несколько недель у родичей в Эльдридстаде, а те повезли их на горный сетер, дабы фру Магнхильд полюбовалась, сколь богаты они рогатым скотом. Впервые в жизни поднялась Ингунн так высоко в горы, что оказалась над вершинами леса. Она видела прямо перед собой голые плоскогорья, лишь кое-где поросшие ивняком, низкими березками да серовато-золотистым мхом. А позади громоздились скалы одна за другой до самой огляди на севере, где в расселинах одетых снегом гор прятались тучи.
