– Анна… – прошептал он. – Ты знаешь: у колыбели каждого, кому суждено утонуть в море, стоит Дева, Несущая Смерть. Ты была еще ребенком, когда она пришла к твоему маленькому брату Алену. Ты уверена, что она слушала песню твоей матери только из-за него?
В словах его прозвучала угроза, Анна мгновенно поняла ее. Она вновь увидела его обнаженные руки, которые подняли ее из лодки на корабль, когда она не знала, хочет ли он бросить ее вверх, как беззвучный ликующий вопль упоения местью, или швырнуть в море. Но она почему-то совсем не почувствовала страха: у нее появилось ощущение, как будто Бюдок не имел над ней ни малейшей власти. Она улыбнулась: она больше не верила в Деву, Несущую Смерть.
Бюдок неотрывно смотрел на нее, она чувствовала, что он в последний раз спрашивает ее: «Ты допоешь песню до конца?» Она опять покачала головой, еще крепче прижав ребенка к груди. Бюдок побледнел еще сильнее – Анна никогда бы не подумала, что его темное лицо может стать таким бледным. Он медленно подошел к выходу и опустил парусиновый полог. Сумрак внутри шатра мгновенно сгустился почти до полной тьмы. Анна уже не могла видеть лица Бюдока, но она ощутила близость его обнаженных рук как страшную угрозу – она вдруг опять вспомнила мужчин, которые крадучись шли следом за мадам Авуаз. Ее пронзила догадка: его руки ищут ребенка! Она вскрикнула, отдернула полог шатра и выбежала на палубу, прижимая ребенка к груди. Через несколько секунд ее окружили дамы из свиты королевы.
Кто-то взял принца из ее рук. Она услышала приглушенный радостный возглас королевы, возликовавшей при виде спящего ребенка, и торжествующе-возбужденный шепот дам. На нее же в радостной суете никто не обращал внимания – ведь это был не ее ребенок, которому она подарила жизнь, это был ребенок чужой женщины, ребенок врага, сын короля-убийцы. Анна видела, как его передали юной, цветущей кормилице, и та гордо понесла его в шатер; за нею последовали остальные.
Анна вновь осталась одна под звездными сводами небесного храма, но теперь уже не она вопрошала море о юном герцоге, а море вопрошало ее о нем! И она должна была дать отчет, должна была предать себя на суд этого страшного, непостижимого моря, от которого еще несколько минут назад убежала в страхе за ребенка. Оно было необыкновенно белым – как будто в нем утонули все звезды Млечного Пути, и лик его был строг, как лик неумолимого, железного закона, и неподвижен, как всепроникающее око. Анна вновь почувствовала, что она словно вся освещена изнутри до последней, самой сокровенной складки своего «я». Она и не пыталась прятаться – как можно было спрятаться от моря? Море – как Бог! Анна вопрошала его, и оно ответило ей: оно доверило ей исполнение своего приговора – своего священного, праведного приговора. Она ни на миг не усомнилась в праведности его суда: убийство требовало отмщения! Она чувствовала себя виновной перед морем, но не испытывала раскаяния. Она словно предана была во власть другого судьи, всемогущего, как море, священного, как море, однако не только праведного, но еще и милосердного, как ее собственное сердце, – у нее было такое чувство, как будто Бог отныне стал человеком.
Но как ей свидетельствовать об этом перед судом моря? Как она может надеяться на то, что сумеет объяснить все это морю – великому, страшному и непостижимому? Ведь она еще и сама не понимает этого! И что она может предложить взамен возмездия за убийство юного герцога? Она не знала этого. В своей святой наивности она не могла ни оправдаться, ни объяснить того, что в ней происходило, – она могла лишь безропотно покориться судьбе, и она по-детски доверчиво склонила голову.
И тут она увидела на некотором отдалении темный силуэт Бюдока, выросший над бортом корабля, – и он опять показался ей обитателем морских глубин, вынырнувшим из пучины, чьим посланником он был. Бюдок поднялся на корабль и приблизился к ней.
– Лодка готова, Анна де Витре, ступай за мной! – сказал он коротко.
Лицо его было замкнутым и строгим, но голос звучал спокойно и почти бесстрастно. Анна по-прежнему не испытывала страха, у нее опять появилось чувство, будто Бюдок не имеет над ней никакой власти. Она покорно последовала за ним к носу корабля, где их ждала лодка. Маленький челн слегка покачивался – море, казалось, было охвачено едва заметным радостным волнением. Анна ощутила на лице легкий ветерок. Слабо забрезжило утро, но корабли вокруг все еще объяты были мертвой тишиной, только из королевского шатра доносился приглушенный шепот женских голосов.
Бюдок молча наклонился, чтобы помочь Анне спуститься в лодку. Она почувствовала, как сильные обнаженные руки обхватили ее колени: он поднял ее над собой, так что она опять уподобилась беззвучному ликующему воплю упоения местью – это и был беззвучный вопль упоения местью, он насладился им сполна. Несколько секунд Анна неподвижно висела над пучиной. Она еще успела увидеть самые первые, самые ранние отблески зари, увенчавшие горизонт нежно-розовой короной; она еще увидела, как над одним из кораблей вдалеке – тем самым, на котором она сюда приплыла, – поднимается парус, словно белое лебединое крыло над водой, затем Бюдок разжал руки.
Волны с шумом сомкнулись у нее над головой, Анна устремилась вниз, в бездонную глубь, туда, где все вещи имеют одно общее имя. Потом была мгновенная боль удушья, и вдруг кто-то подхватил ее на руки – она была спасена! Ей была дарована жизнь! Ревущие и стонущие воды стихли, стали кроткими, как маленькие прибрежные волны, качающие лодку; Анна услышала у самого уха голос, сладкий, как голос матери у колыбели ее маленького брата Алена: он пел ту самую песню, которую Анна только что пела сыну короля-убийцы, и он допел ее до конца.
1947
