— Надо — научится, раз хочет близкому человеку помочь. Нельзя же все на нас переложить.
— Легко говорить. Постой, дай вытру здесь.
— Тут спорить нечего. Он все равно не сможет положить — главный врач не даст санкции. Разве что кто позвонит.
— Это верно. Но, как любит говорить Нач: «В спорах рождается истина».
— Верно, только спор идет до тех пор, пока он не начал, пока он молчит, а это бывает редко. Сергей, оттяни тут крючком, пожалуйста.
— Тяну. Рождается истина! Все так спорят, что… перевяжи здесь… она, наверное, чаще гибнет в криках и возражениях. В споре каждый раз ждешь, когда придет твоя очередь высказаться, и всегда ищешь возражение поэлегантнее, похлеще, иначе какой спор.
Рассмеялись.
— Отрезай нитки, и проверяем гемостаз.
— Ну что, можно зашивать, пожалуй. Спора у нас не будет, ибо постановили, что истина в нем гибнет.
— Будем тихо беседовать дружески и рождать истины.
— Пора кончать. Там еще аппендицит ждет.
— А ты насчет спора скажи Начальнику. Вот речь выдаст. Ну, кончаем?
— А стариков жаль. Им скоро в тот мир уходить. Плохие воспоминания останутся.
Замолчали. Оперируют молча. Но недолго:
— Интересно, у кого из уходящих остаются хорошие воспоминания? Уж если умер в старости да от болезней. У тебя нет другого иглодержателя?
Сестра молча подала.
Тихая беседа продолжала мирно катиться. Операция заканчивалась.
— А все-таки есть в этом какая-то бесчеловечность.
— Пошел ты со своей человечностью. А если некуда положить молодого, которого можно оперировать еще, — это человечно?
— А старики при чем? Гнусное ощущение у меня осталось. Бог-то небось все отмеряет.
— Затягивай лучше нитку как следует.
— Молчи, нахал. Как со старшими разговариваешь?
— Вот теперь хорошо. Теперь ты начинаешь покрикивать, как Начальник. Это уже прогресс.
— Нач же говорит, что кричит, потому что страшно, потому что боится за жизнь больного. Эй! Наркозная служба! Как давление?
— Все в порядке, — ответила сестра, которая давала наркоз.
— Ну да. Конечно. А как же! Всякий крик должен быть оправдан. А бог, он все отмеряет… Кстати, слыхал, Начальник высказался? Сказал, что верит он только в бога, потому что верит только в заведомо несуществующее, ибо все существующее всегда может подвести.
— Дурак он, твой Начальник.
— Он — и твой.
Они стали говорить шепотом, чтоб сестра не слышала.
— Не верю только я, что он так думает. Просто у него всегда на первом плане дело, а уж потом люди. И все его слова и лозунги просто для того, чтобы всех в руках удобнее держать было. Ведь чуть в сторону от дела, и он по-другому говорит. Кстати, помнишь, несколько дней назад, такой же случай, старик к нему приходил с просьбой: так он, Начальник, специально сам звонил в поликлинику, в неотложку, чтобы они выезжали по первому вызову и без разговоров. Ему-то не откажут.
— Вообще его не поймешь. Не знаю, каков он внутри, а так… Действительно, наверное, легко быть либералом в чужом департаменте.
— Ты смотри, сколько времени уже… Давай быстрей заклеивай. Нам еще истории писать до самой конференции. И вообще хватит склочничать.
Они заторопились.
После аппендицита они мылись в предоперационной и продолжали философствовать на тему: Начальник и люди. Все-таки дежурство было не из очень легких.
— Ты знаешь, почему он всех не любит? Наверное, в глубине души считает многих умнее себя, — предположил Сергей. — Он это нутром чувствует, а думает иначе. Отсюда конфликт.
— По-моему, все проще: не шибко умен он, а?
— Может, и так: ни разу не счел себя виноватым, что, пожалуй, и характерно для глупого. Умный-то старается, наверное, хоть иногда найти вину в себе сначала, да?
— Ладно, идти надо. Посчитать еще надо, сколько мы за ночь обслужили товарищей. Нам еще писать и писать.
Вышли в коридор и пошли по уже серому, а не черному ночному отделению. Девочки-сестры гоняли но палатам, будили больных, меряли и записывали температуру. Сестра, которая постарше, подбивала итоги: сколько было истрачено учитываемых лекарств, и прежде всего наркотиков. Санитарки дружно с разных концов убирали отделение. До восьми часов они должны успеть отнести в морг умершего. Нянечки перекликались:
— Мне только еще шестую убрать, и все.
— Все понесем его?
— А как же! Вдвоем-то не унести.
— И девки пусть помогут. Еще не успеем.
— Успеем. Неужто не успеем, — успокоительно и тише, чем остальные, ответила санитарка, которая мыла линолеум у самой лестничной площадки.
РАЗМЫШЛЕНИЯ, ЗАСЕДАНИЯ, РАЗГОВОРЫ
Начальник хотел перейти в другую клинику. Но клиникой этой заведовал старый профессор. А у профессора сейчас были неприятности. Неприятности могли кончиться увольнением. Но переходить на «живое место»! Упаси бог! Нет, так нельзя.
Начальник сидел в такси и думал, как бы ему все-таки перебраться на это новое место, в клинику, где он будет более самостоятельным, чем даже сейчас, где прекрасная аппаратура, помещения; клиника, руководитель которой и по традиции имеет совсем иной, больший общественный вес. Но первое условие врачебной этики — не вреди. Профессору вредить нельзя. Хотя, наверное, его ничто уже не спасет — ему каюк, по-видимому. Ну, посмотрим, как дело пойдет.
Начальник вспомнил сегодняшнюю конференцию. Правильно он говорил. Очень хорошо. Так и надо. Нельзя потакать этой манере искать ошибки у других врачей. Надо давать отпор этому больничному снобизму и верхоглядству. Сидят в больнице и выискивают ошибки поликлинических врачей. Сами бы там поработали. Не понимают: пришел врач к больному на десять минут — и решай. Нам-то в больнице легче — мы и анализ можем сделать, и подождать, понаблюдать. Так ведь сегодня мы поликлинику обругаем, а завтра они нам воздадут сторицею. Ведь почти все судебные дела против врачей, по существу, созданы коллегами — не прямо, так косвенно. «Рука руку рубит».
Начальник думал, что если удастся перебраться в новую клинику, то там тоже надо будет прививать доброжелательность друг к другу. Там ведь даже на собственного шефа жалобы пишут. Такая обстановка до добра не доведет. Но надо, чтобы доброжелательность эта не переходила в беспринципную доброту. Немалую твердость и гибкость надо проявить, чтобы стать хорошим руководителем такой клиники. Это хозяйство не чета его теперешнему. Но он был твердо уверен — справится. Ведь как он сумел сказать опоздавшему сегодня на доклад, что, позволив себе опоздать, тот проявил уважение к своему времени, но не подумал о времени других, а вот его, Начальниково, время, например, дороже, хотя бы в денежном исчислении. Вот так и в этой клинике надо воспитывать уважение к другому, к коллеге, а к подчиненным проявлять твердость, справедливость и показывать свою заинтересованность в деле, а не в личностях.
Начальник понимал, что уход старого профессора, Романа Васильевича, и будет первым шагом к цели. И тем не менее он должен защищать старика в комиссии, раз черт его туда занес, в эту комиссию. Все-таки средства хотя бы должны оправдать его цель. Как он не уберегся!
Начальник сделал хороший доклад на том заседании хирургического общества, а потом в раздевалке глупо попался на глаза, и его загребли в комиссию по проверке работы Романа Васильевича. Надо же, чтобы Дмитрий Михайлович его поймал тогда. А тут еще и старика он встретил, — старый и в глазах уже тоска выгнанного — «не жилец».
Начальник предвкушал радость, которую дает защита одинокого и загнанного. Конечно, он по малодушию только сначала хотел отвертеться от работы в комиссии. Пусть им будут недовольны, но он выступит сегодня в защиту старика. Да и действительно! — ну вот проверили его работу — то же, что и везде. Лично бы он, конечно, не так вел себя. Лично бы он крепче держал в руках своих подчиненных. Больно они все в этой клинике самостоятельные.
Начальника охватило какое-то неприятное, гнетущее ощущение, как будто виноват в чем-то. Он решил отвлечься от гнетущего и неприятного и стал думать о том, какие порядки заведет на новом месте работы. Если Романа Васильевича проводят на пенсию, а это практически предрешено, — всем ясно, кто единственный, во всяком случае наиболее вероятный, кандидат на освободившееся место. И сходные научные тематики обеих клиник, и личные качества Начальника как начальника, и все предыдущие его работы… И опять вернулся почему-то к проблеме необходимости защищать старика, подумал: «Не бороться со злом, а добро приумножать — злу места меньше будет в мире; старика защитит — добра прибавится».
Начальник пришел на заседание, когда все уже были в сборе, сидели, мирно беседовали и ждали назначенного часа. Увидев его, Дмитрий Михайлович сказал, что им нет нужды обязательно ждать указанного времени, так как комиссия уже в полном составе. После краткого делового вступления Дмитрия Михайловича все по очереди стали докладывать свою часть проверочной работы, заканчивая речь выводами и предложениями.
