— Цзюе-минь, ты что, нарочно мне противоречишь? — обернулась Шу-хуа и смеясь продолжала: — Больше не желаю тебя слушать. — Она зажала уши и быстро зашагала вперед.
Цзюе-минь улыбнулся, но ничего не сказал. Не успели они выйти на опушку, как услышали гневный голос Кэ-мина, доносившийся из павильона.
— Что это дядя ругается? — удивился Цзюе-минь.
Выйдя из рощи, они увидели на ступеньках павильона и под деревьями группу людей. Садовник Лао-чжао, слуга Кэ-мина Лао У, кормилица маленькой Шу-фан, тетушка Ян, Цянь-эр — служанка госпожи Ван, Цуй-хуань — служанка госпожи Чжан, Цзюе-ин и Цзюе-цюнь, двоюродные братья Шу-хуа — все были здесь.
— Цзюе-минь, Шу-хуа! — крикнул им Цзюе-цюнь. Но Цзюе-ин остановил его:
— Замолчи! — Заметив приближающихся Цзюе-миня с сестрами, он самодовольно сказал: — Хоть вы и опоздали, но на вашу долю тоже кое-что осталось.
Не обращая на него внимания, Цзюе-минь взбежал по ступенькам. Шу-хуа и Шу-чжэнь пошли за ним.
— Шу-чжэнь! — крикнул Цзюе-ин.
Шу-хуа и Шу-чжэнь обернулись. Шу-хуа первая спросила:
— Тебе что?
Я советую Шу-чжэнь не входить. Сами нарветесь на неприятность. На меня потом не пеняйте, — загадочно усмехнулся Цзюе-ин.
— Не обращай на него внимания, Шу-чжэнь. Мы пойдем туда, куда хотим, — нетерпеливо сказала Шу-хуа.
— Ладно, дело твое. Только не говорите, что я не предупреждал, — холодно улыбнулся Цзюе-ин.
Обе сестры вошли в павильон и, увидев, что все собрались б левой комнате, направились туда.
Кэ-мин сидел на кане. Одна его рука покоилась на столике, другая лежала на коленях; он был бледен и Прерывисто дышал. В углу комнаты стоял, опустив голову, Гао-чжун. Перед Кэ-мином стоял Су-фу. Рядом на стуле сидел Цзюе-синь и подле него Цзюе-минь. У окна сидел Кэ-ань. У дверей стоял второй сын Кэ-аня — Цзюе-ши, его маленькие глазки перебегали с Кэ-мина на Гао-чжуна.
В комнате слышалось только прерывистое дыхание Кэ-мина и легкое покашливание Кэ-аня.
Когда девушки вошли, все обернулись к ним, но никто не сказал ни слова. Лица у всех были строгими.
— Кто тебе поверит? Это же сущая ерунда! — закричал вдруг Кэ-мин.
— Клянусь, господин, я говорю сущую правду. Господин может наказать меня как угодно, если я лгу, — поспешно ответил Гао-чжун, подняв голову.
— Разве ты не знаешь, что этого делать нельзя, что это-преступление? — Кэ-мин стукнул кулаком по столику.
— Я не знал. Я ничего плохого не сделал. Это господин Кэ-дин приказал мне, — испуганно отвечал Гао-чжун.
— Почему же ты молчал, когда тебя спрашивали раньше? — вмешался Кэ-ань.
— Господин Кэ-дин запретил мне говорить об этом, — оправдывался Гао-чжун.
— А в дом Танов тоже ты отнес? — спросил Кэ-мин.
— Меня послал господин Кэ-дин, — почтительно отвечал Гао-чжун.
— Тебе известно, за сколько было продано? — продолжал допрос Кэ-мин.
— Слышал, что за тридцать с лишним юаней. Пять юаней было отправлено господину Тану, — ответил Гао-чжун.
Шу-чжэнь вдруг побледнела и шепнула Шу-хуа:
— Уйдем отсюда.
Шу-хуа, поняв ее чувства, молча последовала за ней.
Цзюе-ин, заметив, что они вышли, удовлетворенно спросил:
— Ну, что, обманул я? — и рассмеялся.
Шу-хуа побледнела от гнева, а Шу-чжэнь чуть не разрыдалась. Не обращая внимания на него, они направились к лужайке.
Разговор в павильоне продолжался.
— Кэ-мин, можешь не сомневаться, это Кэ-дин продал вещь. Гао-чжуна нужно отправить в полицию, — предложил Кэ-ань.
Не успел Кэ-мин ответить, как Цзюе-синь, почувствовав, что Гао-чжуна незаслужено обижают, вмешался в разговор:
— По-моему, уволить его — и дело с концом. Поскольку вещь взял не он, не стоит отправлять его в полицию.
Кэ-ань угрюмо взглянул на Цзюе-синя и ничего не сказал, Кэ-мин, помедлив, согласился:
— Правильно. Ведь ему ничего не перепало. Кэ-дин пошел по скользкой дорожке. Вещь всего юаней тридцать стоит и то хотел тайком продать. — Он помолчал и затем раздраженно сказал, ни к кому не обращаясь:
— Что это Юань-чэн не возвращается?
— Возможно, он не нашел Кэ-дина, — пояснил Кэ-ань.
— Он, наверное, спрятался. Разве можно ему после этого смотреть людям в глаза? Каков негодяй! — зло выругался Кэ-мин.
Как раз в этот момент вразвалку, с беззаботным видом вошел Кэ-дин, а следом за ним Юань-чэн.
— В чем дело? — спокойно спросил Кэ-дин.
Кэ-мин, сохраняя каменное выражение лица, не удостоил брата даже взглядом. Но тот как ни в чем не бывало опустился на стул рядом с Кэ-анем.
— Кэ-дин, куда девался свиток лишу[1] написанный Цзинь Дун-синем? — сурово спросил Кэ-ань.
— А, вас интересует рукопись Цзинь Дун-синя? Я ее продал. Она понравилась одному приятелю, и он купил ее у меня, — спокойно отвечал Кэ-дин.
— Продал? А кто тебе разрешил? — с трудом сдерживая гнев, резко спросил Кэ-мин.
— Я сам, — легкомысленно ответил Кэ-дин, между тем как его бегающие глазки рыскали по сторонам.
— У нас, в семье Гао, нет таких порядков! Образцы каллиграфии, с таким трудом собранные отцом, уже были разделены между нами. Они не твои. Ты не имел права самовольно продавать их, — бушевал Кэ-мин, стуча кулаком по столу.
— Вещь продана, ничего не поделаешь, — сказал Кэ-дин, всеми силами стараясь скрыть страх и напуская на себя беззаботный вид.
— Рукопись Цзинь Дун-синя принадлежит нам всем. Ты не имел права продавать ее. Ты должен выкупить ее, — проговорил Кэ-ань.
— Поскольку свиток принадлежал нам всем, то там была и моя часть, — беззастенчиво оправдывался Кэ-дин.
— Тебе принадлежит только одна часть, а нам с Цзюе-синем — четыре! Ты должен выкупить эту вещь, — резко оборвал его Кэ-ань, и лицо его потемнело.
С деланно сердитым видом Кэ-дин встал, собираясь уйти.
— Выкупишь или нет? — вскочил Кэ-ань, стукнув кулаком по столу.
Кэ-дин струсил, но изо всех сил стараясь скрыть это, спокойно ответил:
— Я внесу двадцать юаней и дело с концом. Каждый получит по пять юаней, и никто не будет в обиде.
Кэ-ань удовлетворенно кивнул головой, улыбнулся и сел.
— Значит, все в порядке, я ухожу, — с облегчением промолвил Кэ-дин, обращаясь к Кэ-аню и искоса поглядывая на Кэ-мина.
— Стой! — неожиданно закричал Кэ-мин. Кэ-дин остановился, с испугом уставившись на него.
— На что мне твои деньги! Ты верни мне вещь, — потребовал Кэ-мин.
Кэ-дин был так ошарашен неожиданным вмешательством Кэ-мина, что не проронил ни звука.
— Я слишком часто смотрел на все твои выходки сквозь пальцы, и ты окончательно распустился! — гремел Кэ-мин. — Не воображай, что я тебя боюсь. Если только ты не вернешь свитка, клянусь — я проучу тебя как следует перед поминальной таблицей отца. На этот раз я тебе не дам спуску!
Кэ-дин по-прежнему молчал. Лицо его постепенно менялось, принимая растерянное и жалкое выражение.
— Слышишь, Кэ-дин? Собираешься ты вернуть свиток или нет?… У меня терпения не хватает разговаривать с тобой. Идем в зал! — Кэ-мин решительно поднялся с кана и с суровым видом направился к Кэ-дину.
— Принесу. Сейчас же принесу, — залебезил перепуганный Кэ-дин.
— Даю тебе срок до вечера. Слышишь? — не меняя выражения лица, приказал Кэ-мин.
— Хорошо. Я принесу, — с притворным раскаянием отвечал Кэ-дин. Он видел, что на лицах Кэ-мина и Кэ-аня нет и тени улыбки, а во многих взглядах, обращенных на него, сквозит презрение.
Не собираясь больше оставаться здесь и решив, воспользовавшись благоприятным моментом, улизнуть, Кэ-дин сказал:
— Я сейчас пойду. — Он давно уже заметил Гао-чжуна, который стоял в углу, подавленный, с поникшей головой, и окликнул его: — Гао-чжун, сходи скажи там, чтобы приготовили паланкин. Мне надо отправиться кое куда.
Гао-чжун с готовностью ответил: «Слушаюсь» и, выскользнув из комнаты, бросился на улицу.
— Я уволю Гао-чжуна, — бросил Кэ-мин.
— Почему? Ведь у меня нет другого слуги, — натянуто улыбнулся Кэ-дин.
— Раз свиток будет возвращен, то и Гао-чжуна незачем увольнять. Да и у Кэ-дина слуг больше нет, — вступился за Гао-чжуна Кэ-ань, уже изменивший свое мнение и теперь поддерживавший Кэ-дина.
Хотя на сердце у Кэ-мина скребли кошки, он, видя полное смирение Кэ-дина, решил, что его престиж восстановлен. Чувствуя себя совершенно разбитым и не желал больше тратить сил, он произнес со вздохом:
— Ладно, идите. Мне хочется немного отдохнуть.
Кэ-дин только этого и желал и тут же выскользнул из комнаты. Кэ-ань тоже поднялся и спокойно вышел. Цзюе-ши выбежал вслед за отцом. Юань-чэн и Су-фу последовали за ним. В комнате остались только Кэ-мин, Цзюе-синь и Цзюе-минь. Кэ-мин тяжело дышал и вдруг закашлялся.
— Дядя, ты очень устал. Иди-ка домой, отдохни, — заботливо промолвил Цзюе-синь. Кэ-мин, наконец, откашлялся. Он смотрел на Цзюе-синя почти неподвижным взглядом и после долгого молчания с трудом произнес:
