На лице миссис Парджитер вдруг выразилось удовлетворение. Она задумчиво устремила взгляд на чистую скатерть, которая только что напомнила ей о счете из прачечной.
— Тетя Эжени… — сказала она. — Я прекрасно помню, — ее голос стал живее и полнозвучней, — день, когда объявили о ее помолвке. Мы все были в саду; пришло письмо, — она помолчала, а затем повторила: — Пришло письмо, — и опять некоторое время ничего не говорила. Судя по всему, перебирала воспоминания. — Милый мальчик умер, но, не считая этого… — опять пауза.
Сегодня она выглядит слабее, подумала Делия, и через все ее существо пробежала волна радости. Фразы матери стали еще более бессвязными, чем обычно. Какой еще мальчик умер? Ожидая, когда миссис Парджитер заговорит, Делия начала считать складки на покрывале.
— Все кузены и кузины летом собирались вместе, — вдруг продолжила мать. — Там был твой дядя Хорас…
— Со стеклянным глазом, — сказала Делия.
— Да. Он повредил глаз, упав с коня-качалки. Тетушки очень ценили Хораса. Они говорили… — последовала долгая пауза. Миссис Парджитер никак не могла найти нужных слов. — Когда Хорас придет… не забудь спросить его о двери в столовую.
Миссис Парджитер наполнила необъяснимая радость. Она даже засмеялась. Вероятно, вспомнила какую-то старинную семейную шутку, предположила Делия, глядя на улыбку, которая померцала и угасла на губах матери. Воцарилось полное молчание. Мать лежала с закрытыми глазами; кисть с единственным кольцом, белая и дряблая, покоилась на покрывале. Слышно было, как в камине потрескивает уголь, как уличный торговец нудит вдалеке. Миссис Парджитер не сказала больше ни слова. Она лежала совершенно неподвижно. Через какое-то время она глубоко вздохнула.
Открылась дверь, и вошла сиделка. Делия встала и удалилась. Где я? — спросила она себя, уставившись на белый кувшин, который заходящее солнце окрасило в розовый цвет. На мгновение она почувствовала себя на границе между жизнью и смертью. Где я? — повторила она, глядя на розовый кувшин, потому что все вокруг выглядело очень странно. Затем она услышала сверху шум льющейся воды и топот ног.
— А, это ты, Рози, — сказала няня, подняв глаза от колеса швейной машины, когда вошла Роза.
Детская была ярко освещена. На столе стояла лампа без абажура. Миссис С., которая раз в неделю приносила выстиранное белье, сидела в кресле с чашкой в руке.
— А ну, принеси свое шитье, будь умницей, — сказала няня, когда Роза пожала руку миссис С., — иначе не успеешь к папиному дню рождения. — Няня расчистила место на столе.
Роза выдвинула ящик стола и достала мешочек для обуви, который она вышивала синими и красными цветами ко дню рождения отца. В нескольких местах розы еще были нарисованы карандашом, и их предстояло доделать. Она разложила мешочек на столе и стала разглядывать, а няня тем временем продолжила рассказывать миссис С. о дочери миссис Кёрби. Но Роза не слушала.
Тогда я пойду одна, решила она, расправляя мешочек. Если Мартин не хочет, я пойду сама.
— Я оставила швейную коробку в гостиной, — громко сказала Роза.
— Так сходи принеси, — отозвалась няня, не вникая в суть дела. Она хотела досказать миссис С. про дочь бакалейщицы.
Приключение началось, сказала себе Роза, прокравшись на цыпочках в детскую спальню. Теперь надо позаботиться об оружии и припасах. Во-первых, стащить нянин ключ. Но где он? Каждый вечер няня прятала его в новом месте, чтобы не нашли воры. Он либо под ящиком для носовых платков, либо в коробочке, где она держит золотую цепочку от часов своей матери. Вот он. Так, оружие есть, подумала она, доставая собственный кошелек из собственного ящика, и припасов вдоволь, подумала она, перекидывая через руку пальто и беря шляпку, — хватит недели на две.
Она тихонько пробралась мимо детской и спустилась по лестнице. Проходя мимо классной, навострила уши. Надо быть осторожнее — не наступить на сухую ветку, не дай Бог, затрещит, говорила она себе, идя на цыпочках. Около материнской спальни она опять остановилась и прислушалась. Тишина. На лестничной площадке она помедлила, глядя вниз, в переднюю. Там никого не было. Из гостиной слышались приглушенные голоса.
Роза очень осторожно повернула ключ в замке входной двери и закрыла ее за собой почти без щелчка. До угла она кралась на корточках вдоль стены, чтобы никто ее не увидел. И только на углу, под ракитником, выпрямилась.
— Я Парджитер, командир кавалеристов, — сказала она, взмахнув рукой. — Я скачу на помощь!
Она отчаянно скачет сквозь ночь на выручку осажденному гарнизону. При ней секретная депеша — она сжала в кулаке кошелек, — которую надо передать лично генералу. Их жизни зависят от нее. Британский флаг еще реет над главной башней: главная башня — это магазин Лэмли; генерал стоит на крыше магазина Лэмли, приставив к глазу подзорную трубу. От нее, скачущей по вражеской территории, зависит, жить им всем или умереть. Она несется галопом по пустыне. Так, перешла на рысь. Начинает темнеть. На улице зажигают фонари. Фонарщик просовывает свой шест в маленькую дверцу. Деревья в садиках перед домами отбрасывают колышущиеся сетчатые тени на мостовую. Мостовая простирается перед Розой — широкая и темная. Перекресток, а напротив — на магазинном островке — лавка Лэмли. Надо только пересечь пустыню, перейти вброд реку, и она будет в безопасности. Выставив руку с пистолетом, она пришпорила коня и пошла галопом по Мелроуз-авеню[8]. Пробегая мимо почтового ящика, она увидела, что под газовым фонарем вдруг появился мужчина.
— Враг! — крикнула Роза сама себе. — Враг! Бабах! — воскликнула она и спустила курок своего пистолета, посмотрев врагу прямо в лицо, когда поравнялась с ним. Лицо было ужасное. Белое, голое, рябое. Он ухмыльнулся ей. И протянул руку, как будто собираясь остановить ее. Чуть не поймал. Она проскочила мимо. Игра кончилась.
Она опять стала самой собой — девочкой, которая ослушалась сестры и бежит в тапочках искать убежища в магазине Лэмли.
Румяная миссис Лэмли стояла за прилавком и складывала газеты. Она смотрела на грошовые часики, картонки с прикрепленными к ним инструментами, игрушечные кораблики, коробочки с дешевыми канцелярскими товарами и, видимо, думала о чем-то приятном, потому что улыбалась. Тут ворвалась Роза. Миссис Лэмли вопросительно подняла голову.
— Здравствуй, Рози! — воскликнула она. — Чего желаешь, моя дорогая?
Руку она так и оставила лежать на кипе газет. Роза стояла, тяжело дыша. Она забыла, зачем пришла.
— Мне коробку с уточками с витрины, — наконец вспомнила Роза.
Миссис Лэмли вразвалку отправилась за уточками.
— Не поздновато ли для девочки гулять одной? — спросила она, посмотрев на Розу так, будто знала, что та улизнула из дому в тапочках, ослушавшись сестры. — Всего хорошего, моя дорогая, и беги домой, — сказала миссис Лэмли, вручая Розе коробку.
На пороге девочка заколебалась: она стояла и смотрела на игрушки под висячей масляной лампой. Потом нехотя вышла.
Я отдала депешу лично генералу, сказала она себе, очутившись опять на тротуаре. А это — трофей, добавила, сжав коробку под мышкой. Я возвращаюсь победительницей, с головой предводителя мятежников, воображала она, окидывая взглядом Мелроуз-авеню, которая простиралась перед ней. Я должна пришпорить коня и поскакать галопом. Но вдохновение покинуло ее. Мелроуз-авеню осталась Мелроуз-авеню. Роза посмотрела вдаль. Впереди лежала просто длинная пустая улица. Тени деревьев дрожали на мостовой. Фонари стояли далеко один от другого, а между ними залегли куски тьмы. Роза пошла быстрым шагом. Вдруг, проходя мимо фонаря, она опять увидела того мужчину. Он прислонился спиной к фонарному столбу, газовый свет мерцал на его лице. Когда Роза поравнялась с ним, он несколько раз втянул губы и выпятил обратно. И мяукнул. Но руки к ней не протянул; руками он расстегивал свои пуговицы.
Роза побежала что было сил. Ей казалось, что он преследует ее. Она слышала, как его ноги мягко топали по тротуару. Она бежала, а все вокруг тряслось; розовые и черные точки прыгали перед ее глазами, когда она подлетела к порогу, вставила ключ в замок и открыла дверь в переднюю. Ей было все равно, шумит она или нет. Она надеялась, что кто-то выйдет и заговорит с ней. Но никто ее не услышал. Передняя была пуста. Собака спала на коврике. В гостиной все так же гудели голоса.
— А когда загорится, — говорила Элинор, — станет слишком жарко.
Кросби сгребла уголь в большую черную гору. Над ней угрюмо вился желтый дымок. Пока уголь только тлел, но, когда он загорится, станет слишком жарко.
— Она видит, как няня ворует сахар, по ее словам. Она видит ее тень на стене, — говорила Милли. Речь шла об их матери. — Да еще Эдвард, — добавила Милли, — забывает писать.
