Однажды утром — это было вскоре после проведенной в Раю субботы — Кейти опоздала в школу. Она никак не могла найти свои вещи. Ее учебник алгебры, как она выразилась, куда-то «запропастился и провалился», ее грифельная дощечка тоже пропала, а от шляпки оторвалась одна ленточка. Кейти бегала по дому, отыскивая свои вещи и хлопая дверями, пока не вывела из терпения тетю Иззи.
— Что до твоей алгебры, — сказала она, — то если это та ужасно грязная книжка без задней обложки и с исчирканными страницами, ты найдешь ее под кухонным столом. Фил сказал перед завтраком, что это свинья; и неудивительно — у нее такой вид, что иначе не скажешь. И как ты, Кейти, умудряешься приводить свои учебники в такой вид, не могу даже представить. Не прошло и месяца с тех пор, как отец купил тебе новую алгебру, а посмотри на этот учебник теперь — противно в руки взять. Когда только ты поймешь, что книги стоят денег!.. Про твою грифельную дощечку ничего не знаю, но вот твоя ленточка от шляпы, — заключила она, вынимая ленточку из кармана.
— О, спасибо! — сказала Кейти, торопливо прикалывая ее булавкой к шляпке.
— Кейти! — почти взвизгнула мисс Иззи. — Что ты делаешь? Прикалывать булавкой завязки к шляпе! Господи помилуй! Какую еще глупость ты выдумаешь? Стой смирно и не вертись! Никуда не пойдешь, пока я не пришью ее как следует.
«Стоять смирно и не вертеться» было нелегко, так как тетя Иззи разволновалась и не переставала отчитывать Кейти, то и дело по неосторожности тыкая своей иголкой ей в подбородок. Но та терпела как могла, лишь непрерывно переминаясь с ноги на ногу и иногда издавая короткое фырканье, словно нетерпеливая лошадь. Освободившись, она в ту же минуту влетела в кухню, схватила свой учебник алгебры и вихрем помчалась к воротам, где ее терпеливо ожидала давно собравшаяся и ужасно боявшаяся, что они опоздают, Кловер.
— Придется бегом! — воскликнула уже запыхавшаяся Кейти. — Тетя Иззи меня задержала. Такая противная!
Они бежали быстро, но время бежало еще быстрее, и часы на башне пробили девять, когда девочки были на полпути. Всякая надежда успеть была потеряна. Это очень рассердило Кейти, так как хотя она часто опаздывала, но всегда горячо желала прийти рано.
— Ну вот, — сказала она, резко останавливаясь. — Я скажу тете Иззи, что это она виновата. Какая досада! — И она зашагала дальше в глубоком раздражении.
День, который начинается таким образом, скорее всего и кончится плохо — это известно большинству из нас. Все утро дела шли скверно. Кейти дважды ошиблась на уроке грамматики и скатилась в результате на более низкое место в классе. А когда она переписывала свое сочинение, рука у нее так дрожала, что почерк, и без того не очень красивый, стал почти неразборчивым, и миссис Найт сказала, что придется переписывать заново. От этого Кейти рассердилась как никогда и, прежде чем успела подумать, шепнула Кловер: «Вот досада!» А потом, когда перед большой переменой всем, «кто шептался», ведено было встать, ее охватил такой приступ раскаяния, что она вскочила вместе с другими и увидела, как черная галочка появилась в списке напротив ее фамилии. Слезы подступили к ее глазам от огорчения, и из опасения, что другие девочки заметят это, она, как только прозвенел звонок, стрелой помчалась через двор, влезла на крышу дровяного сарая и села там совсем одна, спиной к школе, пытаясь справиться со слезами и придать лицу обычное выражение, прежде чем подойдут остальные.
Часы мисс Миллер примерно на четыре минуты отставали от часов миссис Найт, и потому соседний двор оставался пустым. День был теплый и ветреный, и неожиданный порыв ветра сорвал с головы Кейти шляпку, ленты которой были плохо завязаны. Шляпка покатилась по крыше.
Кейти попыталась схватить ее, но было слишком поздно. Шляпка подпрыгнула — раз, другой, третий — и затем исчезла за забором, так что мчавшаяся следом за ней Кейти увидела ее уже в самом центре вражеского двора — примятый сиреневый комок.
Это было ужасно! Ужасно было не то, что она лишилась шляпки, ибо Кейти была совершенно равнодушна ко всему, происходившему с ее одеждой, но то, что она лишилась ее таким образом! Через минуту ученицы мисс Миллер выйдут во двор. И Кейти казалось, что она уже видит, как они исполняют воинственные танцы вокруг злосчастной шляпки, надевают ее на шест, играют ею в футбол, размахивают ею над забором и во всем остальном обходятся с ней как индейцы с захваченным в бою пленником. Вынести такое? Никогда! Лучше умереть! И с чувством человека, который решился скорее встретить гибель, чем потерять честь, Кейти стиснула зубы, быстро соскользнула с крыши, ухватилась за забор и одним решительным прыжком перенеслась во двор мисс Миллер.
Как раз в этот момент прозвучал звонок, и маленькие «миллеритки», сидевшие у окна и вот уже две секунды умиравшие от желания сообщить остальным волнующее известие, запищали: «Кейти Карр в нашем дворе!»
«Миллеритки», большие и маленькие, повалили во двор. Их гнев и негодование, вызванные этим дерзким вторжением, не поддаются описанию. С криками ярости они ринулись на Кейти, но та была не менее проворной, чем они, и, сжимая в руке спасенную шляпку, уже лезла на забор.
Есть моменты, когда очень хорошо быть высоким. И в данном случае длинные руки и ноги Кейти сослужили ей отличную службу. Никто, кроме паука-долгоножки, никогда не карабкался так быстро или так отчаянно, как Кейти на этот раз. В одну секунду она очутилась на заборе. Но в самое последнее мгновение одна из подскочивших «миллериток» схватила ее за ногу, еще остававшуюся на вражеской стороне забора, и почти стянула с нее ботинок. Почти, но не совсем, благодаря прочности нитки, которой тетя Иззи пришила к ботинку пуговицы. Неистово дрыгнув ногой, Кейти освободилась, с удовлетворением увидев поспешное отступление противника, и с криком торжества и испуга стремительно нырнула в группу столпившихся у забора родных «найтш». Те с открытыми ртами прислушивались к шуму в соседнем дворе и теперь, остолбенев, взирали на одну из соучениц, вернувшуюся живой и невредимой из стана врага.
Я не в состоянии описать последовавшие за этим гвалт и суматоху. «Найтши» были вне себя от гордости и торжества. Все целовали и обнимали Кейти и заставляли ее снова и снова рассказывать, как это было. Ликующие девочки расселись рядами на крыше дровяного сарая, чтобы торжествовать над посрамленными «миллеритками». А когда позднее враги собрались с силами и начали выглядывать из-за забора и отвечать оскорблениями на оскорбления, одна из высоких девочек подняла на руках Кловер, вооруженную деревянным молотком, и та била врагов по костяшкам пальцев, лишь только они появлялись на верхней перекладине забора. Она трудилась с таким рвением, что «миллеритки» были рады поскорее упасть с забора в свой двор и лишь бормотали о мести с безопасного расстояния. В целом это был великий день для школы, день, которому суждено было запомниться надолго. Что же до самой Кейти, то она, возбужденная своим приключением, а также похвалами и ласками старших девочек, с каждой минутой становилась все более безрассудной и едва ли сознавала, что говорит или делает.
Многие ученицы жили слишком далеко от школы, чтобы ходить домой во время большой перемены. Поэтому они обычно приносили свои завтраки с собой в корзинках и оставались в школе весь день. Кейти и Кловер принадлежали к их числу. В этот день, после того как завтраки были съедены, кто-то предложил поиграть во что-нибудь в классной комнате, и несчастливая звезда Кейти навела ее на мысль изобрести новую игру, которую она назвала «Игрой в реки».
Играть в нее надо было так: каждая девочка выбирала себе название реки и прокладывала свой путь через комнату, пробираясь между партами и скамьями и издавая при этом низкий, ревущий звук, напоминающий шум воды. Сиси стала Платт; Марианна Брукс, очень высокая девочка, — Миссисипи; Элис Блэр — Огайо, Кловер — Пенобскотnote 6 и так далее. Им было приказано время от времени наскакивать друг на друга, потому что, как объяснила Кейти, «реки так делают».
Сама же Кейти стала «отцом-океаном» и, устрашающе рыча, металась по возвышению у доски, где обычно сидела миссис Найт. То и дело, когда остальные оказывались в дальнем конце класса, она вдруг выкрикивала: «Реки сливаются!», после чего «реки», подпрыгивая, толкаясь и визжа, поворачивались и бежали к «отцу-океану», а он рычал громче их всех, вместе взятых, и метался туда и сюда, изображая движение волн на морском берегу.
Такого шума, какой производился во время этой прекрасной игры, не слыхивали в Бернете ни до, ни после. Он напоминал мычание быков, визг поросят, бормотание индюков и хохот гиен — все сразу; к этому добавлялся грохот опрокидываемой мебели и топот множества ног по голому деревянному полу. Проходившие мимо школы люди останавливались в изумлении, дети плакали, какая-то старушка спрашивала, почему никто не бежит за полицейским; а девочки мисс Миллер слушали все это со злорадством и сообщали каждому, что ученицы миссис Найт «всегда поднимают такой шум во время перемены».
