На одном из полей широченной зеленой громадиной ползал ростовский гигант — «Дон-1500". В конце загона он остановился, несколько секунд посвистел, извещая о том, что его бункер полон зерна, повизжал, вращая крыльями широкого забрала и, выключив двигатель, затих.
«Ну и жара! — подумал Петр, — и где Павлик запропастился? Осталось каких-то три-четыре гектара, и мы в дамках. Дождику бы надобно, пропадут, сгорят подсолнухи и кукуруза, на овощи воды не напасешься».
Тишина, только ветер гудит в стойках кабины, сметая светло-серую пыль с комбайна, а иногда, порывами, так бьет по жестяной грязно-зеленой обшивке, что вся громадная махина степного корабля качается из стороны в сторону, нещадно скрепя высохшими соединениями.
«Ф-у-у-у! Ф-у-у-у, ф-у-у-у», — гудит ветер, качая громадные, словно руки-грабли, ворота полупустого копнителя, вырывая, даже изнутри, полову и бросая ею о начищенные до бела соломой боковины, издавая глухой неповторимый звук: «Бубух, бу-бу-х».
«Суховей, сколько о нем сказано-пересказано, писано-переписано, — все разложено по полочкам в докторских и кандидатских диссертациях, а он тут как тут. Загудит, завоет, и хорошо, если летом, как сейчас, понесет он по полям светло-серую пыль перемешанную с мелкой соломой или половой, а если весной? Страшное бедствие на Дону — суховей! И лесными полосами защищались, что только ни придумывали, — ничего не помогало. А если и помогало, то не очень. Вода нужна, только вода может противостоять ему, поганому. А где она? Глубоко в земле». — Думал Петр, просматривая горизонт, откуда должен был появиться грузовик Павла.
А вода была, действительно, глубоко. Когда буровики сказали, на какой глубине есть большое озеро, Петр с Павлом, подсчитав стоимость бурения скважины, за головы взялись. Все продать, и того не хватит! Значит, нет иного выхода, как пока брать верхнюю воду из колодца. А ее нещадно мало.
«А солнце палило,
А ветер гулял
И нес по полям он пылюку, — вспомнил Петр стихи Павла. — Да, действительно,
Если б ты знал,
Тебя удавил бы, гадюку!»
Но на горизонте что-то запылило густой, почти черной пылью, и из балки вынырнул грузовик, а за ним, метрах в двухстах, светлая легковушка. Ветер сносил пыль в сторону, поэтому автомобили хорошо просматривались.
«Что за чертовщина, кто это к нам пожаловал? — подумал Петр и даже протер глаза. Действительно, шло две машины: впереди «Урал» Павла с прицепом, а дальше — иномарка. Минут через пять машины, срезав угол, понеслись по золотистой стерне прямо к комбайну. «Урал» сходу заехал под рукав шнека выгрузки зерна, а иномарка остановилась в ста метрах, возле свежей копны. Из нее вышли двое: парень и девушка. В юноше Петр сразу узнал Егора. Выпрыгнув из кабины, он побежал в их сторону, а Павел, будто ни в чем не бывало, залез в кабину комбайна, запустил двигатель и стал наполнять грузовик зерном. Гудел и махал крыльями комбайн, скрежетал шнек, и мощной струей падало в кузов машины вызревшее зерно. Ветер тут же отвевал полову и нес ее над нескошенной полосой. А у иномарки обнимались братья. Но потом Егор побежал в сторону «Урала», прыгнул в кабину, проехал несколько метров, подставив под зерно прицеп. И вновь зашуршало, зашумело водопадом донское зерно о железный прицеп, и опустился низко к земле под его весом автомобиль. А через три минуты, храпя и фыркая дизелем, «Урал» пополз к проселку, ведомый «летчиком-вертолетчиком» — Егором Исаевым, а царь полей — «Дон-1500", стуча, гремя и рыча поплыл по загону и, уменьшаясь в размерах, окутанный пылью, уходил все дальше и дальше. А Петр со Светланой вели неспешный разговор:
— Надо же, вот тебе и Егорка, а нам — ни слова. Когда же это вы успели?
— А чего успели-то?
— Ну, все это: жениться, приехать к нам.
— А кто женился? Вы, что ли? Вы кто? Петр?
— Да, я Петр, а второй — Павел, я что-то не пойму, Егор в таких вещах не шутит, он же мне четко сказал: познакомься — жена!
— Ага, жена, только чья?
— Ну, вы даете! И когда же вы из города?
— Я из Воронежа, а Егор — не знаю, откуда. Он с неба свалился.
— Ну, ладно, потом разберемся. Вы кушать хотите? Есть молоко, мясо, хлеб. Я, например, ужас, как есть хочу.
— Нет, мы недавно возле могилок были, там всех помянули и покушали.
— А, понятно. А нам вот некогда даже могилки убрать. Как же вы узнали, где мы?
— Женщина одна показала.
— Возле нашей хижины? Это наша бабулечка, мы ее в городе подобрали, милостыню просила, а у нас прижилась. Ну и как вам тут? — говорил Петр, одновременно раскладывая на копне соломы хлеб, мясо, вытащил громадный термос,– может, молочка все же попробуете?
Светлана взяла большую алюминиевую кружку.
— Только чуть-чуть.
Петр брызнул из термоса густого жирного бледно-желтоватого молока.
— Очень хорошо! Красота! А хлеб какой! Сроду такого не ела! И где же вы его покупаете?
Петр чуть не подавился. Он прыснул, поперхнувшись, и засмеялся.
— Чего покупаем? Все свое, все сами делаем! Вот тут — зерно, там, дома, — уже мука, потом — опара, дрожжи, потом — печь и, наконец, хлеб. А молоко — это еще проще. А вы где родились?
— В тюрьме!
— Как? — опешил Петр.
— Очень просто — в тюрьме, папа мой там работает. Да вы не бойтесь, я не злая, наоборот, меня все ругают «за слабость характера», как они говорят.
— А кто эти — «они»?
— Так все наши: папа, мама, старший брат.
— А чья же вы тогда жена, если не Егора?
— Пока — ничья!
— А как же с Егором?
— Так я же вам говорю: еду я, мечтаю, как на пляже буду загорать, и вдруг, шлеп с неба, с огромным рюкзаком, прямо мне под колеса, и вот я здесь.
— Как в сказке! А я думал: вот дает Егор, такую красавицу отхватил! Везет же некоторым!
— Смотрите, молотилка едет!
— Это комбайн!
— Как же вас мамка различает, вы же совершенно одинаковые!
— А по зубам. У Павла — тридцать шесть, а у меня — тридцать восемь!
— Ну, да, так я и поверила!
С шумом, скрежетом и писком приближался комбайн.
Глава двадцать вторая
— Егор звонил, — сказала малая Оксана, — по-моему, он уже там, на Дону.
— Почему на Дону? Он должен был заехать вначале сюда, тут что-то не так. Прошла неделя, как он уехал из Саратова, ну, день-два — в Москве, день — ехать сюда, выходит, что он еще два дня назад должен быть дома! Вот и пойми вас! — сокрушалась мать. — Тогда завтра надо выезжать, чего больше ждать. Надо Силиным позвонить, они же хотели с нами ехать, уже поздно, может, и спят.
— Ну да, Силины ложатся не раньше одиннадцати, это мы — с заходом солнца, — возразила Оксана.
Когда мать вышла из кухни, Андрей спросил:
— Ну, как успехи, сестренка, на личном фронте?
— Да никак! Рано еще мне!
— Ну да, я так и поверил, ты мамку можешь провести, только не меня, я по губам вижу.
— Чего ты видишь? Ну, целовалась-миловалась!
— А кто против, только с кем, я же должен знать? Или как?
— Может, не обязательно? Ты-то их не знаешь.
— Прямо — «их», а сколько «их»? Смотри, Оксана, влипнешь — сама будешь разбираться!
Вернулась на кухню мать.
— Ума не приложу, что делать?
— Какие проблемы?
— Силины все хотят ехать. Это две машины. Только с их стороны четверо, да нас трое, семь, да Егор — восемь, как же такую ораву прокормить?!
— Чепуха, вот Оксана еще кого-то пригласить хочет, правда, сестренка? Оксана обалдело смотрела то на брата, то на мать.
— Ага, хочу, даже троих!
— Как троих, вы что — сдурели?!
— Ничего, мамка, все будет «хокей», я представляю, как обрадуются Петр с Павлом, им же сейчас рабсила нужна, ой как нужна! Ты даже не представляешь, что я задумал!
Оксана малая бочком, бочком, подморгнув Андрею, выскочила из тесной кухни, и по хлопнувшей входной двери брат понял, что сестренка куда-то понеслась.
— И что же ты задумал?
— Нет, мамка, секрет, вот, приедем к братьям — увидишь. А то, вдруг, не получится!
— Ладно, давай решать, что берем с собой. У тебя права-то есть?
— Какие права? Водителя? Обижаешь, мать, чтобы у следователя и прав не было!
— Я же рассчитывала на Егора. Едем без прицепа. Зачем он нам.
— Нет, как раз он и будет нужен. Мы сделаем из нашей «Тойоты» хозяйку. Она будет возить завтраки, обеды. Там есть столик, скамейки, даже вентилятор. Вот бы Оксана умела ездить на ней, был бы класс! Жаль мужчин отрывать на это плевое дело.
— Может, я еще смогу!
— Нет, мамка, ты у нас будешь семейным врачом, а заодно на пищеблоке помогать будешь. Стольких прокормить — надо искусство иметь!
— Где семь, там и десять, почти никакой разницы!
— Ну да, тут только одной посуды, надобно — море, а потом — на чем готовить? На обыкновенной плите не пойдет! Надо соображать!
— Соображай, не соображай, а больше ничего не придумаешь. Если у братьев газовых баллонов нет, остается плита.
