— Ну а почему вы не послали за ним еще раз?
— Не послали! Как будто мы не посылали за ним каждый день! Но разве он мог прийти, если был занят, сооружая кегельбаны и беседки для Экебю.
Тут Йёсте становится ясно, что ничего хорошего не сулит ему эта поездка.
Он поехал дальше на север, к заводу Бьёрниде. Это тоже было красивое, чудесное место, которое вполне бы подходило для замка. Большое здание в центре полукруглой долины, окруженной с трех сторон высокими горами; с четвертой стороны открывается вид на северную оконечность Лёвена. И Йёста знает: где, как не здесь, мечтать при луне, прогуливаясь по дорожкам вдоль берега мимо водопада, к кузнице, вырубленной прямо в огромной скале. Но железо... есть ли там хоть сколько-нибудь железа?
Нет, конечно нет. У них не было угля, они так и не добились денег из Экебю, чтобы нанять углежогов и возчиков. Всю зиму завод не работал.
И вот Йёста снова отправляется на юг. Он едет по восточному берегу Лёвена к Хону, а затем добирается до Лёвстафорша, расположенного в чаще лесов. Но и там дела обстоят не лучше: нигде нет железа; и оказывается, что во всем виноваты кавалеры.
Йёста возвращается в Экебю, и кавалеры с мрачным видом осматривают те пятьдесят шеппундов железа, которые остались на складе Экебю, и голова у них идет кругом от забот. Им кажется, будто вся природа насмехается над Экебю, вся земля содрогается от рыданий, деревья гневно им угрожают, а луга и поля скорбят о былой славе Экебю.
Но к чему столько слов, столько недоуменных восклицаний? Вот оно, железо из Экебю!
Его уже погрузили на баржи и сейчас отправят вниз по Кларэльвену в Карльстад, где его взвесят, а оттуда на судах по озеру Венерн — в Гётеборг. Итак, честь Экебю спасена.
Однако возможно ли это? Ведь во всем Экебю не найдется и пятидесяти шеппундов, а на шести остальных заводах и того меньше. Откуда же взялись эти доверху нагруженные баржи, которые повезут такую массу железа в Карльстад? Спросите об этом самих кавалеров.
На борту тяжело нагруженных, неуклюжих барж стоят кавалеры. Они сами взялись доставить железо из Экебю в Гётеборг. Они не доверили бы этого драгоценного груза ни одному барочнику, ни одному смертному. Они захватили с собой бутылки и корзины с провизией, валторны и скрипки, ружья, удочки и игральные карты. Ради своего драгоценного железа они готовы на все; они не покинут его до тех пор, пока оно не будет разгружено на пристани Гётеборга. Они сами будут разгружать баржи, они сами будут управлять парусом и рулем. Только они одни и способны справиться с таким трудным делом. Разве найдется хоть одна песчаная отмель в Кларэльвене или хоть один риф в Венерне, которых они бы не знали? Разве не владеют они парусом и рулем так же искусно, как смычком и вожжами?
Ничем на свете они так не дорожат, как этим железом. Они обращаются с ним, как с самым хрупким стеклом, они бережно прикрывают его брезентом. Ни единый кусочек железа не должен оставаться под открытым небом. Этим тяжелым серым полосам суждено восстановить былую честь Экебю. Никто не должен их видеть. О Экебю, край обетованный, да не померкнет слава твоя!
Ни один из кавалеров не остался дома. Даже дядюшка Эберхард оставил свою рукопись, а кузен Кристоффер выполз из своего угла возле камина. Даже кроткий Лёвенборг и тот отправился в плаванье. Да и кто может остаться в стороне, когда на карту поставлена честь Экебю.
Но Лёвенборгу вредно смотреть на воды Кларэльвена, вот уже тридцать семь лет он не видел реки и столько же времени не плавал ни на одном судне. Он ненавидит зеркальную гладь озер и быстрые реки. Вид воды пробуждает в нем слишком тяжелые воспоминания, и поэтому он старается быть вдали от нее. Но сегодня он не может остаться дома. Вместе со всеми он должен спасать честь Экебю.
Тридцать семь лет назад на глазах у Лёвенборга утонула его невеста в Кларэльвене, и с тех пор рассудок его помутился.
И теперь, когда он стоял на барже и смотрел на воду, в его одряхлевшем мозгу стало расти беспокойство. Серая струящаяся река, подернутая мелкой сверкающей рябью, — это большая змея с серебристой чешуей, которая притаилась и поджидает жертву. Желтые высокие песчаные откосы, среди которых река проложила путь, — это стены ловушки, а на дне притаилась змея. Широкая дорога, которая упирается в откос и по глубокому песку пробирается вниз к переправе, где стоят баржи, — это жерло, ведущее прямо в ужасную, гибельную пропасть.
Бедный старик пристально всматривается вдаль своими маленькими голубыми глазками. Его длинные седые волосы развеваются по ветру, а лицо, обычно покрытое лишь легким румянцем, сейчас побледнело от ужаса. Он словно предчувствует, что вот сейчас на дороге появится человек и бросится в пасть притаившейся змеи.
Кавалеры уже собираются отчаливать и берутся за длинные шесты, чтобы, оттолкнувшись от пристани, вывести баржи на середину реки, но слышат предостерегающий крик Лёвенборга:
— Постойте! Говорю вам, постойте!
Кавалеры, конечно, понимают, что покачивание баржи на волнах вызывает у него беспокойство, но они невольно задерживают в воздухе поднятые шесты.
Лёвенборгу продолжает казаться, что река стережет свою жертву, что скоро кто-нибудь обязательно появится на дороге и бросится в реку, — и он делает предостерегающий жест, указывая на дорогу, словно он вдруг увидел кого-то.
И вот произошло одно из тех совпадений, какие иногда бывают в жизни. Тому, кто еще не утратил способности удивляться, может показаться невероятным, что кавалеры оказались со своими баржами у переправы на Кларэльвене именно в то утро, когда графиня Элисабет отправилась в свое странствие на восток. Но, несомненно, было бы еще более удивительным, если бы молодой женщине никто не помог в ее беде. Случилось так, что она, проблуждав всю ночь, вышла на дорогу, ведущую к переправе, именно в тот момент, когда кавалеры собирались отчалить. Они остановились и не спускали глаз с незнакомки, пока она договаривалась с перевозчиком, а тот отвязывал лодку. На ней было крестьянское платье, и поэтому они не узнали ее. Но они все смотрели и смотрели на нее, потому что в ее облике было что-то знакомое им. Пока она разговаривала с перевозчиком, на дороге показалось облако пыли, а из облака вскоре появилась большая желтая карета. Графиня Элисабет тотчас же догадалась, что эта карета из Борга: ее ищут и вскоре настигнут. Она поняла, что лодка перевозчика не спасет ее теперь, и единственное место, где она может укрыться, — это баржа кавалеров. Она бросилась к ним, не думая о том, что это были за люди. И хорошо, что она не узнала их, потому что иначе она бы скорее бросилась под копыта лошадей, чем искала бы спасения на барже.
С криком: «Спрячьте меня, спрячьте меня!» — взбежала она на палубу, но споткнулась о железные брусья и упала. Кавалеры старались ее успокоить и тут же быстро отчалили от берега. И в тот момент, когда баржа выходила на середину реки, направляясь к Карльстаду, карета подъехала к переправе.
В экипаже сидели граф Хенрик и графиня Мэрта. Граф выскочил из кареты, чтобы спросить у перевозчика, не видел ли тот его жены. Но поскольку графу Хенрику было немного неудобно расспрашивать о сбежавшей жене, он стал задавать вопросы следующим образом:
— У нас кое-чего не хватает!
— Ах, вот оно что! — сказал перевозчик.
— Да, кое-чего не хватает. Я хотел бы знать, не видели ли вы чего-нибудь здесь?
— О чем вы спрашиваете?
— Это не имеет значения! Но кое-чего у нас не хватает. Я спрашиваю вас, не перевозили ли вы сегодня чего-нибудь на ту сторону?
Однако ему так и не удалось ничего разузнать, и графине Мэрте пришлось самой разговаривать с перевозчиком. Не прошло и минуты, как она уже знала, что беглянка находится на борту одной из барж, медленно скользящих вниз по течению.
— А что это за люди там, на баржах?
— Да это кавалеры, как их называют здесь.
— Вот и прекрасно, Хенрик, — проговорила графиня. — Что ж, твоя жена теперь в надежных руках. Мы можем спокойно ехать домой.
Но напрасно думала графиня Мэрта, что на барже радуются случившемуся. Пока желтая карета не скрылась из вида, молодая женщина неподвижно сидела на куче железа, не произнося ни слова, и не отрываясь смотрела на берег.
По всей вероятности, она узнала кавалеров уже после того, как желтая карета уехала. Она вскочила и, казалось, снова хотела куда-то бежать, но стоявшие вокруг кавалеры остановили ее, и она с жалобным стоном опять опустилась на кучу железа.
Кавалеры не решались заговорить с ней и не задавали вопросов. У нее был такой вид, словно она сошла с ума.
Эти беззаботные люди почувствовали на себе всю тяжесть ответственности. Железо и то было достаточно тяжелым бременем для их непривычных плеч, а тут еще приходилось опекать молодую знатную даму, сбежавшую от мужа.
Встречая эту молодую даму зимой в обществе, некоторые из них вспоминали о своей маленькой сестренке, которую они когда-то любили. Когда они играли или боролись с ней, им приходилось быть осторожными, а когда они болтали с ней, то старались избегать грубых слов. Если случалось, что чужой мальчик обижал ее во время игры или распевал перед ней нехорошие песенки, то они яростно набрасывались на него и задавали основательную трепку, потому что их маленькая сестра не должна была слышать ничего дурного, не должна была терпеть обиды и соприкасаться со злом и ненавистью.
