Графиня Элисабет была всем им веселой сестрой. Иногда она вкладывала свои маленькие ручки в их огрубелые лапы и, казалось, говорила им: «Посмотрите, какая я хрупкая и беспомощная. Но ты — мой старший брат, ты должен защищать меня и от других и от самого себя!» И в ее присутствии они всегда вели себя настоящими рыцарями.
Но сейчас кавалеры смотрели на нее со страхом и едва узнавали ее. У нее был такой истерзанный вид, она страшно исхудала, шея ее потеряла мягкие округлые линии, а лицо стало прозрачным. Она, вероятно, упала и расшиблась во время ночного странствия, потому что из ранки, которая у нее была на виске, капля за каплей сочилась кровь, и ее волнистые светлые волосы слиплись от крови. Платье на ней стало грязным от долгих блужданий по траве, а башмаки были стоптаны. Кавалеры испытывали какое-то тяжелое чувство при виде ее; она казалась им незнакомой и чужой. У той графини Элисабет, которую они знали, не было таких обезумевших, горящих глаз. Их бедную сестричку едва не довели до помешательства. Казалось, будто какая-то другая душа, душа из иного мира борется с настоящей душой за обладание этим измученным телом.
Но пусть кавалеры не беспокоятся о ее судьбе. Прежние мысли о покаянии просыпаются в ней. Это новое искушение для нее. Господь снова хочет ее испытать. Да, она находится среди друзей. Это правда! Но разве это может ее заставить свернуть с пути покаяния?
Она вскочила и воскликнула, что хочет уйти.
Кавалеры пытались ее успокоить. Они уверяли ее, что здесь она в безопасности, что они защитят ее от преследований.
Но она продолжала умолять их, чтобы они разрешили ей добраться до берега в маленькой лодке, привязанной к барже, чтобы она одна могла продолжать свой путь.
Но разве могли они ее отпустить? Что будет с нею? Ей лучше остаться у них. Они, правда, лишь бедные старые люди, но они непременно придумают, как помочь ей в беде.
Она ломала руки и просила их отпустить ее, но они не могли согласиться на это. Она казалась им такой жалкой и слабой; они были уверены, что она умрет где-нибудь на дороге.
Йёста Берлинг стоял в стороне и смотрел на воду. Может быть, молодая женщина будет рада увидеть его? Он не знал этого наверное, но все в нем ликовало. «Никто не знает, где она сейчас, — думал он, — и мы привезем ее в Экебю. Мы надежно спрячем ее и будем добры к ней. Она станет нашей королевой и повелительницей, и никто не узнает, где она. Мы будем ее беречь и лелеять. Она, может быть, будет счастлива среди нас, стариков, которые будут заботиться о ней, как о родной дочери».
Он никогда не решался признаться себе в том, что любит ее. Он знал лишь одно: она не могла принадлежать ему без греха, а он не хотел вовлекать ее ни во что низменное и недостойное. Но спрятать ее в Экебю и заботиться о ней, после того как другие жестоко обошлись с нею, дать ей возможность вновь наслаждаться всем тем, что есть хорошего в жизни, — о, какие мечты, какие блаженные мечты!
Вдруг Йёста очнулся, потому что молодая графиня была в полном отчаянии, и он уловил в ее словах ноты безысходного горя. Она бросилась на колени перед кавалерами и молила их отпустить ее.
— Бог еще не простил меня, — восклицала она. — Отпустите меня!
Йёста видел, что никто не осмеливается выполнить ее просьбу, и понял, что он должен сделать это сам. Он, который любил ее, должен был сделать, как она просила.
Ему стоило неимоверных усилий подойти к ней; казалось, будто каждый мускул его тела сопротивляется его воле; и все-таки Йёста, пересилив себя, подошел к ней и сказал, что перевезет ее на берег. Она быстро поднялась. Он перенес ее в лодку и, сев на весла, стал грести к восточному берегу. Он причалил прямо к узкой тропинке и помог ей выйти из лодки.
— Что же теперь будет с вами, графиня? — сказал он. Она многозначительно подняла руки и указала на небо,
и лицо ее при этом оставалось серьезным.
— Если вам нужна будет помощь, графиня...
Он не мог говорить, голос изменил ему, но она поняла его и ответила:
— Если вы будете мне нужны, я позову вас.
— Мне хотелось бы избавить вас от всего дурного, — сказал он.
Она подала ему на прощание руку, и он не мог сказать ей ни слова. Ее рука, холодная и бессильная, лежала в его руке.
Графиня едва ли сознавала все то, что происходит вокруг, но она подчинялась лишь внутреннему голосу, который гнал ее все время, заставляя идти к чужим людям. Едва ли она понимала, что в эту минуту покидает того, кого любит.
Он дал ей уйти и затем вернулся к кавалерам. Когда Йёста поднялся на баржу, он был совершенно измучен и обессилен. Ему казалось, что он проделал самую трудную работу за всю свою жизнь.
Еще несколько дней он старался казаться веселым, — до тех пор, пока честь Экебю не была спасена. Он доставил железо в Каникенэсет, где его взвесили, и тут силы и бодрость духа окончательно покинули его.
Кавалеры, пока они находились на борту, не замечали в нем никакой перемены. Он напрягал в себе каждый нерв, чтобы казаться веселым и беззаботным, ибо только веселость и беззаботность могли спасти честь Экебю. Разве удалось бы им это рискованное предприятие, если бы они приступили к нему с озабоченными лицами и тяжелым сердцем?
В народе поговаривали, что на баржах кавалеры везли больше песку, чем железа, что в Каникенэсете они беспрестанно носили взад и вперед одни и те же железные полосы до тех пор, пока наконец не было взвешено положенное количество шеппундов, что все это дело выгорело лишь потому, что весовщику и его подручным немало перепало из корзинок и погребцов, привезенных из Экебю. И если все это правда, то станет понятно, зачем нужно было казаться веселым на баржах, груженных железом.
Кто может знать наверняка, так все это было или нет? Но если это так, то Йёсте Берлингу, конечно, некогда было предаваться горю. Однако радость от приключения и сознания опасности потеряли для него свою прелесть. Как только с этим делом было покончено, он снова предался унынию.
«О Экебю, край мой обетованный, — подумал он тогда про себя, — да не померкнет никогда твоя слава!».
Получив от весовщика квитанцию, кавалеры погрузили железо на грузовое судно, курсирующее по Венерну. Обычно перевозка железа в Гётеборг возлагалась на шкипера, и владельцы вермландских заводов, получив от весовщика квитанцию, удостоверявшую, что условленное количество железа доставлено, ни о чем уже не заботились. Но кавалеры не захотели бросить дело на полпути, они решили сами доставить железо в Гётеборг.
В пути их ожидало несчастье. Ночью разразилась буря, судно потеряло управление, наскочило на мель и потонуло со всем своим драгоценным грузом. Валторна, колоды карт и неоткупоренные бутылки вина также пошли ко дну. Но если правильно оценить положение, стоит ли сожалеть о затонувшем железе? Ведь честь Экебю спасена. Железо уже взвешено на весах в Каникенэсете. Пусть майору пришлось уведомить оптового торговца из Гётеборга письмом, что он отказывается от денег, поскольку тот не получил от него железа. Это само по себе еще ничего не значит. Важно лишь то, что Экебю снова считали богатым заводом, что честь его была спасена.
Ну а если пристани и шлюзы, рудники и угольные ямы, грузовые суда и баржи начнут шептаться об этих странных проделках? Если по лесам пойдет глухая молва, что вся эта история с железом была сплошным надувательством, и по всему Вермланду пойдут разговоры, что на баржах не было ничего, кроме тех несчастных пятидесяти шеппундов, а кораблекрушение было умело подстроено? В любом случае придется признать, что смелое предприятие все-таки было выполнено и кавалерская затея блестяще удалась. А от этого честь старого завода не могла пострадать.
Но все это произошло очень давно. А может быть, кавалеры и правда купили где-нибудь железо или нашли его на каких-нибудь неизвестных ранее складах? В таких делах трудно доискаться истины. Во всяком случае, весовщик и слышать ничего не хотел о каком-то там жульничестве, а уж кто, как не он, должен был знать об этом.
Когда кавалеры вернулись домой, они услыхали новость. Брак графа Хенрика Дона подлежал расторжению. Граф послал своего поверенного в Италию для того, чтобы тот раздобыл там доказательства незаконности его брака. Поверенный вернулся оттуда летом и привез утешительные известия. В чем они заключались, этого я не знаю. Со старинными историями следует обращаться осторожно. Они похожи на отцветающие розы, которые теряют лепестки от малейшего неосторожного прикосновения. Люди говорили, будто бы венчание в Италии было совершено не настоящим пастором. Больше я ничего не знаю, но достоверно лишь то, что брак между графом Хенриком Дона и Элисабет фон Турн суд в Бру объявил недействительным.
Молодая женщина ничего об этом, конечно, не знала. Она, если только не умерла по пути, жила среди простых крестьян на каком-нибудь глухом, отдаленном хуторе.
Глава восемнадцатая
ЛИЛЬЕКРУНА И ЕГО ДОМ
