— О-ох! — выдохнула Несси. Глаза ее наполнились слезами.
— На следующий день в столице поднялся большой шум: в город вошло войско в тысячу воинов под предводительством Эогана Дунрахта. Воины отмечали торжество, ударяя мечами по щитам. Король отдал ее Дейрдру Эогану, и тот повез ее на колеснице под грохот, производимый его воинами. Но Дейрдра вырвалась из рук Эогана и бросилась с колесницы головой вперед. Она разбила голову, и ее кровь смешалась с землей Ирландии.
— О, бедная Дейрдра! О, наша несчастная Ирландия! — стонали служанки.
— И тогда воины Эогана внезапно стали сражаться друг с другом. И все враги Конхобара дружно восстали против короля; когда некоторые знатные вожди вступились за короля, началась междоусобная война, в которой король был побежден и убит. Королевский дворец сожгли. Тем не менее, битвы продолжались еще несколько столетий, что стало большим несчастьем для Ирландии. И причиной всех бед была кровь, пролитая Дейрдрой.
Несса сдерживалась изо всех сил, но все же не смогла справиться с горем. Страх и боль вырвались наружу, и ее крик походил на вой волка лунной ночью. Раздавшийся снаружи продолжительный стон был ему ответом.
Эми сразу поняла, в чем дело, и громко закричала:
— Это Фарендорн! Скорее закрывайте окна! Везде! Не позволяйте ему войти в дом!
Это действительно был Фарендорн, неподвижный ветер, приносящий беду.
Служанки разбежались по всему дому, по всем комнатам. Несмотря на мягкую обувь, их топот слышался повсюду. Хлопали створки окон, скрежетали задвижки. Тем временем стенания Фарендорна превратились в рычание. Призрачный ветер носился над островом, словно стая голодных волков. Казалось, ничто не может устоять против него; он мог срывать крыши с домов и ломать вековые деревья. Время от времени рычание сменялось жалобными стонами; ветер, крутившийся вокруг дома, на мгновение отступал от него, потом с новыми силами бросался на окна.
Во время нападения Фарендорна все разговоры в столовой прекратились. Сидевшие за столом дружно повернулись к окнам; их изо всех сил удерживали служанки, не позволявшие ветру вдавить рамы внутрь помещения. Но даже во время самой свирепой атаки ветра на кронах дубов возле дома не шевельнулся ни один листок.
Потом рев урагана сменился жалобным рыданием, и, когда оно внезапно оборвалось, все деревья в лесу разом затрепетали. Потом их ветви спокойно закачались под легким вечерним бризом. Служанки, защищавшие окна в столовой, перекрестились, распахнули створки и удалились.
Сэр Джон повернулся к Амбруазу, машинально теребя цепочку с фигурками единорогов.
— Мой дорогой Амбруаз, вы сейчас имели возможность наблюдать одно необычное явление, характерное для этой местности. Оно действительно впечатляет, и я не удивлен, что с ним связано множество предрассудков. Я давно пытаюсь найти ему логичное объяснение. Скорее всего, мы имеем дело со звуковым миражом. При определенных условиях мы слышим на Сент-Альбане эхо далекой бури, отразившееся от поверхности моря. Следовательно, мы имеем дело с.
В этот момент в комнату через открытые окна ворвался звон колокола, заставивший замолчать сэра Джона. Когда-то, еще в детстве, он уже слышал этот колокол, и связанные с ним яркие воспоминания навсегда сохранились у него. Это были звуки монастырского колокола, укрепленного сэром Джонатаном на вершине каменного столба высотой в шесть ярдов[23] рядом с полуразрушенной башней. Забраться на гладкий столб было невозможно. Веревки, позволявшей привести в движение язык колокола, не было. Впрочем, сам язык тоже не сохранился.
Удар колокола раздался еще раз. Это был ясный, резкий звук, звук не столько призыва к молитве, а скорее тревоги. Тысячу лет назад часовой на башне принимался звонить в колокол, чтобы предупредить монахов, работавших в поле, что с моря к острову приближаются морские разбойники. И монахи бросали лопаты и брались за мечи.
— Наверное, кто-то нуждается. — пробормотал сэр Джон.
Колокол прозвонил в третий раз. Он звучал так, словно кто-то ударил молотом по чугунному котлу. В это же время с материка ему ответил колокол церкви в Тиллибруке. Потом послышались колокола в Муллантре, Друммитре, Бруклине. Очевидно, звонили колокола и в других городках; их нельзя было услышать, но можно было почувствовать. И все они, близкие и далекие, медленно, подобно текущим слезам, сообщали разными голосами о чьей-то смерти.
В перекличку звенящей бронзы вмешался какой-то другой голос, сначала почти неслышный ропот, постепенно усиливавшийся, наконец, превратившийся в рычание на высоких нотах. Приблизившись, он поднялся по аллее, ведущей от дамбы: шум, производимый самодвижущимся механизмом, металлическим насекомым. Завороженно застывшие у окон зрители увидели пару желтых глаз, приблизившихся к дому и остановившихся у подножья лестницы, и услышали тяжелые шаги. Кто-то поднялся по лестнице, громыхнул дверными створками, прошел через холл, приблизился к столовой.
Словно завороженная, Гризельда вскочила и повернулась к дверям. Двери распахнулись.
Это была леди Августа. Воздев к потолку руки, она потрясла сжатыми кулаками и крикнула:
— Они повесили его!
Словно отвечая на повисший в тишине непроизнесенный вопрос пораженных присутствующих, она добавила:
— Повесили Брайана О’Маллагина! Он и так умирал! Но его повесили вместе с тремя другими мятежниками! В Дублине! Англичане! Эти свиньи!
Замолчав на мгновение, она обратилась к Амбруазу более спокойным тоном:
— Господин Онжье, я сама англичанка. Но в то же время я ирландка! И это удваивает мои страдания! Я переживаю за несчастную Ирландию! И мне стыдно за Англию!.. Джон, налейте мне что-нибудь!..
Она рухнула в кресло, затрещавшее под ней, словно под грузом каменной глыбы. Леди Гарриэтта позвонила и приказала прибежавшей служанке подать в столовую бутылку порто.
— Нет!.. Виски!.. — крикнула вдогонку служанке леди Августа. — Вы слышите эти колокола? Их оплакивает вся страна!.. А завтра заговорят ружья. К несчастью — или к счастью, — у них мало оружия. Не знаю, что было бы лучше. Все это ужасно. Но у них есть вилы. Если б эти свиньи подождали хотя бы два-три дня! Нет, они поступили так специально, чтобы сорвать мой бал! Кому теперь захочется танцевать? Но я не могу отменить приглашения! Столько женщин неделями трудилось над туалетами! Они должны показать их, независимо от того, что происходит в стране! Отмени я бал, и они возненавидят меня! Впрочем, уже поздно отменять что-нибудь.
И она залпом выпила виски.
— Короче, мы все равно будем танцевать!.. За наших убитых!.. Чтобы показать, что ничто не сможет погубить Ирландию!.. И Англию тоже!.. Бал состоится! Я приехала, чтобы сказать вам это. Боже, храни королеву и отправь ее министров в ад! — Она резко вскочила. — Так вы едете, Амбруаз? Я отвезу вас!..
Непреодолимая сила подтолкнула Гризельду к окну. Она разглядела в темноте очертания автомобиля, но на сиденье водителя никого не было. Тоска стиснула сердце Гризельды железной рукой, на ее глазах выступили слезы. Милый автомобиль, дорогой дракон, механическое насекомое, машина для путешествий в мечту и любовь. Ах, Шаун, Шаун!.. Где ты? Ухватившись за соломинку невероятной надежды, она спросила у леди Августы, повернувшись вполоборота, чтобы скрыть влажные глаза:
— Но кто привез вас, тетушка Августа? Вернулся ваш шофер?
— Что ты говоришь!.. Я сама вожу машину!.. Шаун, это животное, показал мне, как нужно управлять. Ничего особенного! Раз! И ты едешь налево! Два! И ты едешь направо! Но если что-нибудь испортится, я пропала! Амбруаз, нам придется ночевать в канаве!
Она засмеялась, словно заржала лошадь.
— Интересно, чем сейчас занят Шаун? Взял и уехал! Исчез! Надо признать, эти ирландцы — порядочные свиньи!..
* * *
Шесть полицейских, оставшихся в сарае, наблюдали за праздником в замке, наслаждаясь теплой ночью.
Капитан Фергюсон выполнил обещание и переселил основную часть своего отряда накануне, а остатки — сегодня утром. Но захватить с собой сразу все снаряжение полицейские не смогли, и капитан оставил нескольких человек для охраны оставшегося имущества, которое, как он сказал, будет вывезено на следующий день.
В одном из сараев, находившемся в стороне от остальных, на расстоянии около 200 ярдов от замка, немного в стороне от подходившей к замку дороги, остались фургон, несколько лошадей и ящики с разным скарбом.
Полицейские видели, как гости подъезжали к замку, слышали, как к пению вечерних птиц добавились звуки скрипок; через широко распахнутые окна салона на втором этаже они видели силуэты танцоров, плавно скользящие, кружащиеся, подпрыгивающие, кланяющиеся, сходящиеся и расходящиеся. Поскольку звуки оркестра доносились до полицейских с небольшим запозданием, им казалось, что танцоры двигаются невпопад с музыкой.
