На лужайке перед замком танцев не было. Приглашенные на бал фермеры не пришли в знак печали и гнева.
Оркестр заиграл вальс. Один из дежуривших возле сарая полицейских слышал его раньше. Услышав мелодию, он достал изо рта трубку и начал напевать ее. Потом постучал трубкой о пенек, на котором сидел, и эти звуки прозвучали так громко, что совсем заглушили оркестр. Второй полицейский, прислонившийся к стене сарая возле висевшего рядом фонаря, зевнул.
Гризельда разговаривала со своим кузеном Генри возле открытого окна.
— Вы когда-нибудь видели подобное ночное небо? Смотрите!.. Смотрите же!..
Вылетавшая наружу через окно музыка некоторое время кружилась вокруг них, потом уносилась в ночь. Генри не сводил глаз с Гризельды. Встреча с ней взволновала его, и ему не было дела до звездного неба. Гризельда повторила:
— Да смотрите же, Генри!..
Он с сожалением отвел глаза от прекрасного лица, позолоченного светом свечей, и посмотрел на небо. На чистом темном небе без луны сверкали миллионы звезд, походивших на только что вымытые бриллианты.
Полицейский снова зевнул.
— Пойду-ка я лучше спать, — сказал он. — А ты останешься смотреть на эти звезды?
Он поднял голову, чтобы взглянуть на звезды в последний раз. Послышался выстрел, и свинцовая картечина пробила ему шею, тогда как другие картечины разорвали в нескольких местах его тело и разбили фонарь. За первым выстрелом из охотничьего ружья последовали другие.
Симсон нарядился для бала в Гринхолле по-праздничному. На нем были башмаки с блестящей пряжкой, белые чулки, штаны из зеленого шелка, бархатный жилет такого же цвета и золотая цепь на груди. Он распоряжался шестью неопытными слугами, за которыми требовался постоянный присмотр. Его светлая бородка то и дело мелькала среди волнующейся толпы гостей. Салон освещали три большие люстры, каждая из девяти фарфоровых ламп, украшенных хрустальными подвесками.
Яркий и в то же время мягкий свет ласково касался обнаженных женских плеч кружившихся в вальсе красавиц, скромно освещая зарождавшиеся лысины на головах немногочисленных танцоров. Гораздо больше мужчин толпилось возле буфета.
Китти, расположившаяся как можно ближе к подносам с печеньем, устроила лакомствам настоящую Варфоломеевскую ночь. Стоявший рядом отец расправлялся с куском куриного мяса, держа в руке изящную белую с голубым тарелку. Он опорожнил несколько бокалов шампанского, не пытаясь сопротивляться внезапно возникшей потребности. С их помощью ему удавалось довольно успешно маскировать легкой эйфорией охватившую его печаль.
Он открыл бал, станцевав с Элен; потом уступил ее Амбруазу. После первого же танца жених и невеста незаметно покинули празднество.
Этот вальс. Он хорошо помнил его. Вальс, старый как мир… Интересно, танцевали ли вальс в Шумере? Он улыбнулся с иронией, потом вздохнул, подумав о своей работе, о своей жизни. Чего он добивался, всю жизнь склоняясь над непонятными значками? Какие тайны он хотел раскрыть? Он ничего не добился, нигде не побывал. Его библиотека оказалась судном на мертвом якоре, да и якорь этот давно заржавел. Он опустил тарелку на стол и погладил бороду. Да, время прошло, прошло. Что ему открылось в этой путанице клиновидных значков? Несколько слов? Несколько фраз? Что бы ни утверждал Амбруаз, он ничего не узнал достоверного, ни единого слова. А теперь Элен уезжает. Да, она уже уехала. Может быть, он прожил совсем бесполезную жизнь, словно во сне? А что следует считать полезным? Полезным для кого?.. Эти бесконечно повторяющиеся значки, никому ничего не говорящие, скрывающие какие- то тайны, которые, возможно, будут раскрыты завтра или когда-нибудь. Скромные дружелюбные спутники, оберегавшие столько лет его покой. И этот вальс. Что, если потанцевать немного? Может, Китти захочет станцевать с ним?
Китти, с набитым ртом, смутилась и помотала головой.
Сэр Джон взял еще один бокал шампанского. Он увидел Китти такой, какой никогда ее не видел. Немного полновата, бедняжка. Но красивые плечи, великолепная кожа. И такая ласковая. Элен уехала. Надеюсь, Амбруаз окажется. Надеюсь, но и тревожусь. Мне кажется, он мог бы быть и поумнее. Мужчина, который хочет сделать женщину счастливой, должен быть достаточно интеллигентным. Одной любви недостаточно. Но она необходима. Счастлива ли Гарриэтта?.. Кстати, где она? А Элен?.. Да, она ведь уехала. Гарриэтта!..
Поставив на стол бокал, он отправился на поиски жены, к которой неожиданно почувствовал большую нежность, испугавшись ее одиночества. Пробиваясь сквозь толпу, он краем глаза замечал кружившиеся в вальсе фигуры в разноцветных платьях — небесно-голубых, соломенно-желтых, бледно-зеленых, розовых, белых… Увидев жену, он остановился.
Леди Гарриэтта сидела в группе дам, энергично работавших веерами и непрерывно болтавших. Заметив приближающегося мужа, она ласково улыбнулась ему. Он помахал ей в ответ рукой, потом машинально нащупал единорогов на цепочке и погладил их. Затем вернулся к буфету.
Джейн танцевала. Она была в восторге и одновременно сильно разочарована. Да, она не пропустила ни одного танца, но ее партнерами при этом были только пожилые мужчины.
Элис, в конце концов согласившаяся побывать на балу, осталась в своем черном платье. Умиротворенная, счастливая, она стояла у окна в небольшой пустой комнате, смотрела на ночь и слышала Бога. Она внимала доносившимся как будто издалека звукам вальса, но они казались ей эхом всемирного круговорота Творения. Каждый звук был для нее гласом Божьим.
Леди Августа решительно направилась через зал к белой бородке Симсона. Ей показалось, что сквозь музыку и разговоры гостей она услышала нечто странное. Ее могучие плечи белели над платьем из зеленой тафты, издававшей при каждом ее движении шум, похожий на шум ветвей, сотрясаемых ветром. Декольте с трудом сохраняло порядок на ее груди, несмотря на корсет.
— Симсон! Что происходит? Я же сказала: фейерверк будет в полночь!
Но она уже поняла, что дело было не в фейерверке.
Гризельда увидела вспышки выстрелов раньше, чем услышала их. Потом она услышала вопли раненых и крики фениев, устремившихся к сараю.
Она вскрикнула и изо всех сил вцепилась в руку Генри.
— Не стоит оставаться здесь! — И он попытался отвести ее от окна.
Гризельда оттолкнула его:
— Пустите меня!
Она дрожала от возбуждения. У нее на глазах происходило нечто невероятное. Слышались крики, ругательства, удары по дереву, новые выстрелы.
В это время гости, услышавшие стрельбу, перестали танцевать и столпились возле окон. Оркестр, представленный роялем, тремя скрипками и одной виолончелью, продолжал играть. Звуки вальса, вылетавшие из окон над головами и обнаженными плечами, кружились в ночи, смешиваясь с выстрелами и стонами раненых. Только одна пара продолжала танцевать: женщина в белом платье и мужчина в синем фраке. Это были Джейн и сэр Росс Баттерфорд. Ему было пятьдесят девять лет, и он был холостяком. И еще он был глуховат на оба уха. Он все время пялился на Джейн и непрерывно молол языком. Танцевал он так, словно проглотил аршин. Со стороны казалось, что он танцует, держа в руках конфетку. И очень хочет съесть ее.
Троим полицейским удалось укрыться в сарае, но фении атаковали со всех сторон, проникая в сарай через задние ворота, через курятник, через проем для сена. Их было много, и они хорошо знали, что найдут в сарае самое нужное для них — ящики с оружием и боеприпасами.
Они знали потому, что капитан Фергюсон сознательно поделился этой важной информацией сначала с леди Августой, а потом с сэром Лайонелем, постаравшись, чтобы слуги-ирландцы могли услышать его. Он рассчитывал, что среди слуг наверняка найдется кто-нибудь, связанный с фениями, и он обязательно предупредит их.
Фении так нуждались в оружии… А тут столько необходимого для них остается на ночь под охраной нескольких человек. Они просто не могли не воспользоваться такой благоприятной ситуацией.
Капитан рассчитывал, что он сможет захватить лучших бойцов противника, может быть, даже их вождя. Он не сомневался, что руководитель повстанцев обязательно будет сам командовать такой важной операцией.
Фергюсон хорошо представлял, что мало рассказать о находящемся в сарае снаряжении. Он даже постарался показать его, приказав охранникам заниматься чисткой и смазкой новых ружей на открытом воздухе, на глазах всех любопытных. Это действительно были ружья нового образца, снабженные зарядным устройством на три патрона. Но с такими ружьями в сарае имелся только один ящик; остальные ящики были пустые. И капитан надеялся, что мятежники не успеют воспользоваться новым оружием, так как собирался быстро уничтожить их или взять в плен. Таким образом он рассчитывал окончательно покончить с мятежом в графстве Донегол. Подобные расчеты характерны для профессиональных военных, для которых мятежники значат не больше, чем гирьки на чаше весов. И капитан Фергюсон действовал очень решительно, с размахом генерала.
