Лакей из «Фейтозы» — он сидел у ручья и крошил табак — вскочил на ноги, завидев фидалго, и, улыбаясь, поспешил взять под уздцы его кобылу. Гонсало не бывал тут с детства; он шел по тропинке, протоптанной в траве, смотрел по сторонам и дивился романтической, песенной прелести уголка, когда под аркой портала появились дамы. Дона Мария, в клетчатом платье с огромными буфами, подчеркивающими ее изящную худобу, замахала, со свойственной ей живостью, клетчатой омбрелькой. А рядом с ней, в лучах солнца, тихо стояла дона Ана, закутанная в мягкие складки черной шерсти и черного флера, под густою черной вуалью, сквозь которую смутно белело ее спокойное, чувственное лицо.
Гонсало поспешил к ним, приподнял шляпу и забормотал:
— Какая встреча!
Но дона Мария не дала ему развить эту выдумку.
— Ах, кузен, какой вы нехороший, какой нехороший!
— Кузина, за что?
— Вы же знали, что мы здесь, я же вам писала! И не приехали вовремя, чтобы принять гостей как подобает!..
Он защищался, как всегда, непринужденно. Дом принадлежит вовсе не ему, а господу богу! Это господь должен был радушно принять гостей — любезно встретить каким-нибудь чудом столь прелестных паломниц!..
— Что же пришлось вам тут по вкусу? Понравились вам руины, сеньора дона Ана? Занятные, не правда ли?
Она медлительно проговорила — черная вуаль как будто затрудняла ее речь.
— Я тут бывала. Мы сюда ездили с бедным Саншесом, царствие ему небесное.
— А…
При упоминании о покойном, вежливый Гонсало согнал с лица улыбку. На помощь кинулась кузина Мария; она взмахнула худою рукой, словно прогоняя навязчивую тень:
— Ах, кузен, вы и представить не можете, как я взволнована. Монастырь меня прямо очаровал! И этот ржавый меч над гробницей!.. Меня так трогает, так трогает старина! Только подумать, кузен, — ведь там наши предки!
Гонсало улыбнулся приветливо и лукаво, — он улыбался всегда, когда дона Мария жадно примазывалась к роду Рамиресов. И мило пошутил. Предки? О нет, всего лишь горсточка праха. Не так ли, дона Ана? Ах, можно ли вообразить, что кузина Мария — такая милая, остроумная, изящная — происходит от горсточки праха, заключенной в каменной урне! Нет! Столь полное бытие не вяжется с небытием и смертью! Дона Ана сочувственно улыбалась; обе ее руки — сильные, затянутые в черную лайку — крепко сжимали костяную ручку омбрельки, и фидалго заботливо спросил:
— Вы не устали, сеньора дона Ана?
— Нет, я не устала… Мы еще собираемся зайти на минуточку в часовню… Я никогда не устаю.
И ему показалось, что ее голос уже не так противен, что траурное кружево вуали приглушило, смягчило его, как приглушают листва и мгла грубые дневные звуки. Зато дона Мария устала до изнеможения! Ничто не утомляет ее так сильно, как старина. К тому же ее растревожили мысли о древних героях!..
— He присесть ли нам на эту скамейку? Еще рано ехать домой, правда, Аника? Здесь так тихо, прохладно…
Каменная скамья стояла под старой, увитой плющом стеной. Освещенные августовским солнцем, пестрели в густой траве лужайки последние златоцветы. Нежный запах жасмина, переплетавшегося с плющом, пропитал тихий, предвечерний воздух. На ветке тополя, у входа в часовню, дважды просвистел дрозд. Гонсало аккуратно обмахнул скамейку носовым платком, сел на краешек, рядом с кузиной, и тоже похвалил прохладу и тишину прелестного уголка… Подумать только, он и не догадывался, как хорошо в этом священном месте, по сути дела — в собственном доме; ему даже ни разу не пришло в голову устроить тут буколический пикник… Ну, теперь-то он будет частенько заезжать сюда, чтобы выкурить сигару-другую и мирно поразмышлять под сенью дубов, неподалеку от дедовских останков…
— Да, кузина! — вдруг вспомнил он. — А что же подземелье?
— Ах, подземелья нет!.. Вернее, оно есть, но там один мусор, никаких древностей, никаких могил. Служка сказал: «Не стоит пачкать юбки…»
— Кстати, Аника, ты дала ему на чай?
— Дала пять тостанов. Это не мало?
Гонсало заверил, что это очень много. Если бы он знал наперед, что дона Ана проявит такую щедрость, то прихватил бы связку ключей, надел бы черную сутану и сам показал бы руины — чтобы разжиться деньжатами…
— Что ж вы, кузен? — воскликнула дона Мария, сверкнув глазами. — Вы непременно получили бы пять тостанов! Уж вы-то нам объяснили бы лучше, чем этот увалень! Мямлит, ничего не знает… Мне так хотелось разузнать побольше про эту открытую могилу с разбитой плитой! А он заладил свое: «Старые это дела, вы уж фидалго спросите…»
Гонсало рассмеялся:
— Как раз эту историю я случайно знаю, кузина Мария! Из поэмы Видейриньи «Фадо о Рамиресах».
Дона Мария воздела к небу тощие руки. Как можно! Знать историю своих предков из какого-то фадо! Неужели кузену не стыдно?
— Что же тут стыдного, кузина? Сочинение Видейриньи основано на подлинных документах, в пересказе падре Соейро. Вся историческая часть — на совести падре, Видейринья ее только зарифмовал. В конце концов, некогда летописи писались стихами, их пели под звуки лиры. Что ж, хотите узнать историю открытой могилы по Видейринье? Я все равно расскажу, только не вам, а доне Ане — она не так придирчива…
— Нет! — воскликнула дона Мария. — Если Видейринья верен истории, расскажите и мне, ведь я как-никак тоже из рода Рамиресов!
Гонсало кашлянул и с шутливой важностью провел платком по усам:
— Итак, приступим! В этой могиле обитал — разумеется, после смерти — один из моих предков. Не помню, как его звали, Гутьеррес или Лопо. Кажется, Гутьеррес… Лежал он там, лежал, пока не случилась битва при Навас-де-Толоса… Вы, конечно, знаете, кузина, об этой битве, о пяти мавританских царях и обо всем прочем. Откуда мой Гутьеррес о ней узнал, у Видейриньи не сказано. Но как только к нему в могилу донесся запах крови, он разбил могильную плиту, пронесся через этот дворик, выкопал из земли своего коня, — вон оттуда, где теперь дубы, — вскочил на него в полном вооружении, и вот мертвый рыцарь мчится на мертвом коне через всю Испанию, врывается в Навас, обнажает меч и наголову разбивает мавров… Что скажете, сеньора дона Ана?
Он обратился к доне Ане, надеясь вызвать в ее прекрасных глазах проблеск внимания и любопытства. А она, сквозь пристойную обстоятельствам печаль, улыбнулась — рассказ ей понравился — и тихо проговорила:
— Очень интересно!
Дона же Мария чуть не свалилась с каменной скамьи, восклицая в экстазе:
— Прелесть! Прелесть! Сколько поэзии!.. Какая очаровательная легенда.
Ей хотелось, чтобы Гонсало покрасовался еще, рассказал и другие предания славного рода. — Рассказывайте, кузен, рассказывайте… Он вернулся, наш предок?
— Кто, кузина? Гутьеррес? Не такой он дурак! Вырвался из могилы — и поминай как звали? Могила стоит пустая, сами видите, а он рыщет по Испании в поисках славы. Представьте только! Мертвый выбрался чудом из гробницы, из этой вечной тюрьмы, такой тесной, такой мрачной!..
Он оборвал себя на полуслове, вспомнив о Саншесе, покоящемся в свинцовом гробу под роскошной плитой в Оливейре. Дона Ана, опустив глаза, шевелила траву кончиком омбрельки. А многоопытная дона Мария, чтобы отогнать назойливую тень, снова вставшую между ними, загорелась нетерпеливым любопытством:
— Ах, я все забываю спросить! У нас есть родственники во Франции. Может быть, кузен, вы и об этом не знали?
Нет, и об этом он случайно знает, хотя Видейринья и не воспевал его французской родни.
— Тогда расскажите! Только, прошу вас, что-нибудь повеселей!
Веселого тут мало. Один из Рамиресов, некий Гарсия Рамирес, сопровождал инфанта дона Педро * в его прославленных походах. Кузина, вероятно, слыхала об этом инфанте, сыне дона Жоана, объехавшем семь частей света… Дон Педро и его рыцари, возвращаясь из Палестины, провели целый год во Фландрии вместе с герцогом Бургундским. Они коротали время в пирах и забавах, а один их праздник, длившийся семь дней, вошел даже в учебники французской истории. Где танцы, там и любовь. Наш предок отличался смелостью и богатством воображения. Это он под стенами Иерусалима, в долине Иосафата, предложил договориться о пароле, чтобы инфант и рыцари узнали друг друга в Судный день. К тому же он был красив и носил изящную остроконечную бородку… Словом, он женился на сестре герцога Клевского, прекраснейшей из дам, приходившейся племянницей герцогу Бургундскому и Брабантскому. Позже одна из девиц Рамирес тоже вышла замуж за француза, графа де Танкарвиль. Эти Танкарвили, крупнейшие магнаты Франции, владели красивейшим в Европе замком…
Дона Мария, смеясь, захлопала в ладоши:
— Браво! Браво!.. И вы еще хвастались, кузен, что ничего не смыслите в истории нашего рода! Смотрите, он знает досконально все об этих династических браках! Что скажешь, Аника? Живая летопись, да и только!
