— Вот и чудесно. А после ужина я сделаю предложение Филлис Миллс.
— Что?
— Я знаю, что тебя смутило. Она родственница Обри Апджона, подумал ты про себя. Но, с другой стороны, Берти, разве это ее вина?
— Пожалеть, а не осуждать?
— Именно. Нужно шире смотреть на вещи. Она милая, славная девушка, не то, что некоторые медноволосые Далилы, не буду уточнять, кого я имею в виду. Мне она очень нравится.
— Мне казалось, вы едва знакомы.
— Вовсе нет, в Швейцарии мы много времени проводили вместе. Мы с ней большие друзья.
Тут я понял, что пора, наконец, открыть миру благую весть.
— На твоем месте, Селедка, я не стал бы делать предложение Филлис Миллс. Бобби это может не понравиться.
— Но в этом-то весь смысл — показать этой змее, что на ней свет клином не сошелся, и, если ей я не нужен, кое-кто думает иначе. Чего это ты ухмыляешься во весь рот?
На самом деле на моем лице играла едва заметная улыбка, но я решил не цепляться к мелочам.
— Слушай, Селедка, — сказал я. — Я расскажу тебе одну занимательную историю.
Не знаю, доводилось ли вам когда-либо принимать «Желчегонную микстуру доктора Гордона» — «дает мгновенное облегчение при расстройствах печени, обладает чудодейственным лечебным эффектом и вызывает приятное ощущение теплоты внутри». Самому мне не доводилось, потому что состояние моей печени всегда держится на одном и том же, пусть и не лучшем, уровне, но я видел рекламный плакат. На нем изображен печеночный страдалец до и после приема микстуры, сначала с перекошенным лицом и ввалившимися глазами, кажется, он вот-вот прилюдно продемонстрирует все, что съел за обедом, потом — весь излучающий энергию, довольство и то, что французы называют bien etre.[75] Я это все к тому, что занимательная история, которую я рассказал Селедке, произвела на него такое же действие, как суточная доза для взрослых. Он тотчас воспрянул духом, он весь пришел в движение, он снова ощущал струение жизни под килем и, хотя вряд ли прибавил несколько фунтов, как было обещано в рекламе, но мне показалось, что он на глазах расправляется, точно резиновый утенок, которого надувают, прежде чем пустить в ванну.
— Что б мне сдохнуть! — воскликнул он, когда я выложил карты на стол. — Да я теперь… я просто не знаю, что готов сделать!
— Не сомневаюсь.
— Господи, ну что за умница! Много ли найдется девушек, у которых так варит серое мозговое?
— Считанные экземпляры.
— Да, это то, что я называю спутница жизни! В смысле служения друг другу и сотрудничества. Ну и как, по-твоему, план уже действует?
— По-моему, пока все идет как по-писанному. Прочитав объявление в «Таймс», Уикем-старшая забилась в истерике, а потом грохнулась в обморок.
— Ты ей не нравишься?
— Такое у меня сложилось впечатление. Впоследствии оно было подкреплено адресованными Бобби телеграммами, где она называет меня дебилом и имбецилом. Кроме того, она считает, что я олигофрен.
— Но ведь это же прекрасно! Похоже, после тебя она примет меня, как… Господи, прямо вертится на языке…
— Как освежающий фруктовый десерт?
— Именно. Ставлю десять фунтов против пяти, что в финальных кадрах фильма мы увидим, как леди Уикем заключает меня в объятия, целует в лоб и выражает уверенность в том, что я сделаю ее девочку счастливой. Берти, Берти, как представлю себе, что она скоро станет моей — я имею в виду, конечно, Бобби, а не леди Уикем — и что сегодня после захода солнца я буду наворачивать за обе щеки яства Анатоля, мне хочется станцевать сарабанду. Кстати, как ты думаешь, у меня есть шанс получить здесь не только стол, но и кров? В «Путеводителе для автомобилистов» неплохо отзываются о «Безрогом быке», но я не очень доверяю этим деревенским трактирам. Я предпочел бы остаться в «Бринкли-Корте», с которым у меня связано столько счастливых воспоминаний. Не мог бы ты замолвить за меня словечко перед тетушкой?
— Ее сейчас нет. Уехала ухаживать за Бонзо, он в школе заболел корью. Но она сегодня звонила и велела послать тебе телеграмму с просьбой приехать в «Бринкли».
— Шутишь!
— Считай это официальным приглашением.
— Но с чего она вдруг обо мне вспомнила?
— Хочет тебя кое о чем попросить.
— Она получит все, о чем просит, — хоть полцарства. А что, собственно… — Он умолк, и по его лицу пробежала тревожная тень. — Только не говори, что она просит меня вручать призы в местной школе, как некогда Гасси.
Он имел в виду нашего общего друга, Гасси Финк-Ноттла, на которого престарелая родственница возложила прошлым летом эту почетную миссию, а он назюзюкался в хлам и выставил себя во всей красе, подняв планку ораторского искусства на высоту, недостижимую для завистливых потомков.
— Нет, ничего похожего. Призы в этом году будет вручать Обри Апджон.
— Слава Богу, прямо гора с плеч. Кстати, как он? Ты с ним уже виделся?
— Да, мы встречались. Я облил его чаем.
— И правильно сделал.
— Он отрастил усы.
— Это утешает. По крайней мере не придется смотреть на отвратительное голое пространство над его верхней губой. Помнишь, как мы все умирали со страху, когда он начинал подергивать верхней губой? Интересно, что он запоет, когда ему придется иметь дело не с одним бывшим учеником, а сразу с двумя, причем именно с теми, кто являлся ему в ночных кошмарах на протяжении последних пятнадцати лет. Я готов в бой хоть сейчас, скажи только слово.
— Его сейчас здесь нет.
— Ты же сказал, он в «Бринкли».
— Правильно, он был здесь и снова будет, но сейчас он уехал в Лондон.
— Но кто-то же здесь остался?
— Конечно. Филлис Миллс…
— Милая барышня.
— …и миссис Хомер Артроуз из Нью-Йорка, штат Нью-Йорк, с сыном Уилбертом. И в этой связи я хочу рассказать, о чем тебя просит тетя Далия.
Я просветил его насчет проблемы Уилберт — Филлис и той роли, которую ему предстоит сыграть, и с облегчением отметил, что он, кажется, не собирается воспользоваться правом. Он внимательно выслушал мой рассказ и сказал, что будет рад сделать все, что в его силах. Совсем незначительная услуга для человека, столь глубоко уважающего тетю Далию; с тех самых пор, как она с таким гостеприимством принимала его в своем доме два года назад, он только и думал, чем бы ей отплатить.
— Можешь рассчитывать на меня, Берти, — сказал он. — Мы не допустим, чтобы Филлис связала свою судьбу с человеком, который на поверку может оказаться законченным шизиком. Я буду находиться рядом с Артроузом денно и нощно, буду следить за каждым его шагом. Всякий раз, когда он заманит несчастную девушку на Тенистую поляну, я уже буду там, притаюсь за лютиком или ромашкой, неожиданно выскочу из засады и прерву матч, как только увижу, что он готов перейти к телячьим нежностям. А теперь покажи мне, пожалуйста, мою комнату, чтобы я успел принять ванну, переодеться и предстать бодрым и свежим на сегодняшнем ужине. Скажи, Анатоль по-прежнему готовит биточки из телятины с рисом в кляре по-тулузски?
— И сильфиды с раками под взбитыми сливками.
— Никто не может с ним сравниться, — сказал Селедка, облизнувшись, как волк, заметивший на опушке леса русского мужика. — Нет ему равных…
Поскольку я понятия не имел, какие комнаты в доме свободны и где можно разместить Селедку, пришлось вызвать папашу Глоссопа. Я нажал кнопку звонка, он тотчас же явился и, едва войдя в комнату, бросил на меня заговорщический взгляд — так секретарь тайного общества глядит на приятеля, фамилию которого недавно обнаружил в членских списках.
— Это мистер Сельдинг, Макпалтус, — сказал я, в свою очередь бросая на него заговорщический взгляд, потому что привык отвечать любезностью на любезность. — Приехал посетить наши Палестины.
Он поклонился в пояс, хотя определить, где именно у него пояс не так-то просто.
— Добрый вечер, сэр.
— Он у нас погостит. Где мы его пристроим?
— Позволю себе предложить красную комнату, сэр.
— Решено, Селедка, ты будешь жить в красной комнате.
— Прекрасно.
— Я жил в этой комнате в прошлом году. «Колодцы глубже и церковные двери шире, но довольно и этой»[76], — вспомнил я присказку Дживса. — Макпалтус, вы не проводите мистера Сельдинга?
— Хорошо, сэр.
— И не могли бы мы после этого переговорить с вами в буфетной? — сказал я и бросил на него заговорщический взгляд.
— Разумеется, сэр, — сказал он и послал мне еще более заговорщический взгляд в ответ. Это было похоже на конкурс заговорщических взглядов.
Мне не пришлось долго ждать, и как только он появился в буфетной, я выразил свое восхищение тем, как прекрасно он играет свою роль. Я был покорен всеми этими его «хорошо, сэр», «разумеется, сэр» и поклонами в пояс. Я сказал, что даже Дживс не прочел бы текст с большей убедительностью, и он просиял от удовольствия и со скромным видом ответил, что перенял эти профессиональные ухватки от собственного дворецкого.
