— Ого! Теперь мое ружье, может, и даст иной раз осечку по дичи, но уж по синим — нет!.. Никогда!.. — сказал Налей-Жбан, с довольным видом покачивая головой.
Мари более внимательно взглянула на своего проводника и нашла, что его лицо типично для всех тех, кого она тут видела. Мыслей у этого старика шуана, видимо, было не больше, чем у ребенка. Когда он смотрел на свое ружье, щеки и лоб у него морщились от наивного удовольствия, но религиозный фанатизм придавал радостному выражению оттенок жестокости, и на мгновение на лице этого дикаря проглянули пороки цивилизации.
Вскоре путники достигли деревни, то есть четырех-пяти домишек, подобных лачуге Налей-Жбана, и, когда мадмуазель де Верней уже заканчивала свой завтрак, состоявший из хлеба, масла и молока, в деревню прибыли и вновь завербованные шуаны. Этот беспорядочный отряд вел ректор, держа в руках грубый крест, превращенный в знамя, а вслед за ним молодой шуан, преисполненный гордости, нес церковную хоругвь своего прихода. Мадмуазель де Верней пришлось присоединиться к этому войску, ибо оно тоже направлялось в Сен-Джемс и, вполне естественно, стало ее защитой от всяких опасностей с той минуты, как Налей-Жбан, по счастью для нее, проговорился, сообщив предводителю отряда, что красавица, которой он служит проводником, — подружка Молодца.
К закату солнца путешественники добрались до Сен-Джемса, маленького городка, обязанного своим названием англичанам, которые построили его в XIV веке, в пору своего владычества в Бретани. У въезда в город мадмуазель де Верней увидела странную военную сцену, но не обратила на нее особого внимания, так как боялась, что кто-нибудь из врагов узнает ее, и спешила скорее въехать в городские ворота. В поле расположилось лагерем пять-шесть тысяч крестьян. Их одежда, похожая на одежду новобранцев, убежавших в лес у Пелерины, исключала всякую мысль о войне. Это шумное скопище людей скорее напоминало большую ярмарку. Надо было присмотреться, чтобы разглядеть, что эти бретонцы вооружены, ибо различно скроенные козьи шкуры почти скрывали их карабины и самым заметным оружием были косы, заменившие многим ружья, которые им должны были вскоре выдать. В этом сборище одни ели и пили, другие дрались или громко перебранивались, но большинство спало, растянувшись на земле. Тут ни в чем не было ни порядка, ни дисциплины. Внимание мадмуазель де Верней привлек офицер в красном мундире: она предположила, что он английской службы. Подальше два других офицера, видимо, пытались обучить несколько шуанов, более смышленых, чем другие, обращению с пушками; пушек было две, и, вероятно, они составляли всю артиллерию будущей роялистской армии. Появление молодцов из прихода Маринье, которых узнали по их хоругви, встречено было громким ревом. Благодаря сумятице, вызванной прибытием этого отряда и священников, мадмуазель де Верней благополучно пробралась через лагерь в город. Она доехала до гостиницы, весьма неказистой, но находившейся недалеко от того дома, где устраивали бал. В город нахлынуло столько народу, что с великим трудом ей удалось получить в этой гостинице тесную каморку. Когда она там расположилась, пришел Налей-Жбан и, передав Франсине картонку с бальным нарядом ее госпожи, застыл у порога в неописуемой позе ожидания и нерешительности. В другое время мадмуазель де Верней позабавило бы посмотреть, как ведет себя бретонский крестьянин, очутившись за пределами своего прихода, но тут она поспешила прервать его оцепенение и, вынув из кошелька четыре экю, подала их своему проводнику.
— Вот возьми, — сказала она Налей-Жбану, — и, если хочешь сделать мне одолжение, немедленно возвращайся в Фужер. Только не проходи через лагерь и не вздумай, пожалуйста, отведать сидра.
Шуан взял деньги и, удивленный такой щедростью, посматривал то на полученные четыре экю, то на мадмуазель де Верней, но она махнула рукой, и он исчез.
— Вы отослали его? Как это можно, мадмуазель? — воскликнула Франсина. — Разве вы не заметили, что город окружен? Как нам теперь выбраться из него? И кто нас защитит?
— А разве тут нет твоего защитника? — спросила мадмуазель де Верней и с лукавой насмешкой тихонько свистнула, подражая сигналу и повадкам Крадись-по-Земле.
Франсина покраснела и печально улыбнулась веселости своей госпожи.
— Да, но где же ваш защитник? — сказала она.
Мадмуазель де Верней выхватила кинжал, и бретонка, всплеснув руками, в испуге опустилась на стул.
— Зачем же вы приехали сюда, Мари? — воскликнула она молящим тоном, не требующим ответа.
Но мадмуазель де Верней уже сгибала сорванные ветки остролиста и говорила:
— Не знаю, право, хорош ли будет в волосах остролист? Но при таком свежем цвете лица, как у меня, можно позволить себе этот мрачный убор. Как ты думаешь, Франсина?
Еще несколько подобных фраз, брошенных этой необычайной девушкой в то время, как она совершала свой туалет, указывали на полнейшую ее беззаботность. Всякий, кто услышал бы ее, с трудом поверил бы, что для нее настала решающая минута, что она играла своей жизнью. Довольно короткое платье из индийского муслина, словно смоченное водой, обрисовывало изящные линии ее фигуры. Она надела поверх него красную накидку, и множество складок, постепенно удлиняясь к бедрам, легли красивым полукругом, как греческая туника. Пышная одежда языческих жриц скрадывала нескромный характер наряда, который мода той эпохи позволяла носить женщинам. Чтобы смягчить бесстыдство моды, Мари прикрыла газом свои белые плечи, слишком обнаженные низким вырезом туники. Она свернула узлом длинные косы, заколов их на затылке, и они обрисовали неправильный конус с закругленным концом, искусственно удлиняя линии головы и придавая им особую грацию, как у некоторых античных статуй; несколько прядей выбивались завитками надо лбом и обрамляли щеки длинными блестящими локонами. В такой одежде, с такой прической Мари поражала сходством с прославленными шедеврами античной скульптуры. Она улыбкой одобрила свою прическу, ибо все эти ухищрения выделяли красоту ее лица, и, надев на голову венок из остролиста, с удовольствием заметила, что его красные ягоды удачно гармонируют с цветом туники. Загнув некоторые листочки так, чтобы видны были прихотливые контрасты в окраске верхней и нижней стороны, мадмуазель де Верней оглядела в зеркало весь свой наряд, желая оценить его эффект.
— Нет, это ужасно смело! — сказала она, словно ее окружала толпа льстецов. — Я похожа на статую Свободы!..
Она осторожно засунула кинжал за корсаж, оставив на середине груди рукоятку, украшенную рубинами: красные их переливы должны были привлекать взоры к сокровищам, столь подло оскверненным ее соперницей. Франсина не решилась отпустить свою госпожу одну. Увидев, что Мари уже собирается уходить, она нашла множество предлогов для того, чтобы проводить ее, указывая на все препятствия, какие приходится преодолевать женщине, когда она идет на праздник в маленьком городке Нижней Бретани. Кто же снимет с мадмуазель де Верней плащ и верхнюю обувь, которую пришлось надеть в защиту от грязи и навоза, хотя улицу и посыпали песком? Надо снять и газовую вуаль, закрывавшую ее лицо от взглядов шуанов, ибо любопытство, несомненно, привлекло их к тому дому, где происходило празднество. Действительно, на улице было так людно, что им пришлось идти меж двух рядов шуанов. Франсина больше не пыталась отговаривать свою госпожу; однако, оказав Мари последние услуги, оправив ее наряд, вся прелесть которого заключалась в оригинальности и свежести, она осталась во дворе, чтобы не бросить ее на произвол судьбы и в случае надобности примчаться ей на помощь: бедная бретонка видела впереди только несчастья.
В то время как Мари де Верней шла на праздник, в покоях Монторана происходила довольно странная сцена. Молодой маркиз, закончив свой туалет, надевал широкую красную ленту — отличительный знак его первенства на предстоящем собрании, как вдруг в комнату вошел встревоженный аббат Гюден.
— Идите скорее, маркиз, — сказал он, — лишь вы один можете успокоить бурю, которая почему-то поднялась среди наших начальников. Они хотят даже бросить королевскую службу. Кажется, этот дьявол Рифоэль виновник всей смуты. И всегда подобные ссоры вызывает какой-нибудь пустяк! Говорят, будто госпожа дю Га упрекнула Рифоэля за то, что он явился на бал очень плохо одетым.
— Сумасшедшая женщина! — воскликнул маркиз. — Вздумала требовать...
— Шевалье дю Висар, — продолжал Гюден, прерывая его, — ответил, что если бы дали ему деньги, обещанные от имени короля...
— Довольно, аббат... Мне все понятно. Эта сцена была подготовлена заранее. Не так ли? И вы являетесь послом...
— Я, маркиз? — снова прервал его аббат. — Напротив, я решительно стану поддерживать вас, и, надеюсь, вы будете ко мне справедливы и поверите, что восстановление алтарей во Франции, восстановление короля на троне его отцов представляют для моих смиренных трудов награду гораздо более заманчивую, нежели сан епископа Рейнского, который вы мне...
