— Кто улепетывает на всех четырех при приближении человека? — спросил Уэс Роджера.
— Не знаю, — ответил Роджер. — Кто?
— Крыса, — сказал Уэс, — или тот, кто опустился до уровня крысы. Фэнон запросто мог оказаться на месте этого типа. Армхольстер — никогда. Чарли Крокер — тоже. Так что делай выводы, Роджер, делай выводы…
ГЛАВА 9. Без шанса на замужество
«ДВИГАЙ БУ-У-УЛКАМИ!»
— Левий, крутить! — Хлопок.
«Двигай бу-у-улками!»
— Правий, крутить! — Хлопок.
«Двигай бу-у-улками!»
Ненавистное «булки», которое, как она только что узнала, оказалось вульгарным синонимом «задницы», ненавистное имя рэппера, Доктора Рэммера Док-Дока, чей речитатив грохотал из стереосистемы, — все это то включалось, то выключалось в голове у Марты Крокер, пытавшейся поспеть за хлопками Мустафы Ганта…
— Правий, крутить! — Хлопок.
…Марта выбрасывала левую ногу вперед, правую — назад и скручивалась вправо…
Турок Мустафа Гант когда-то был чемпионом по борьбе; он всегда ходил бритым наголо. Широкая, шире торчавших ушей шея Мустафы плавно переходила в трапециевидные мышцы плеч, крутые, как склоны его родных турецких Болкар. На Мустафе были плотно облегающие футболка с шортами — костюм олимпийского борца; когда турок хлопал под речитатив, на блестевших от пота плечах, руках и груди вздувалось столько мышц, что даже Марта, в свое время корпевшая над курсом анатомии в Университете Эмори, не могла припомнить название каждой. Мустафа стоял спиной к стеклянной стене, выходившей прямо на оживленную улицу делового Бакхеда, неподалеку от Пидмонт-роуд. Любой прохожий мог бы заглянуть через стекло — в Атланте к групповым занятиям относились без ложной скромности, — если бы стекло не запотевало от жара тридцати упорных женских тел. Мустафа свирепо зыркал на всю группу, как будто каждая в ней была в чем-то виновата, и вина эта не требовала доказательств.
Мустафа продолжал:
— Левий, крутить! — Хлопок.
«Двигай бу-у-улками!» — все вопил Доктор Рэммер Док-Док.
Упражнение называлось «широкий шаг со скручиванием». Прыжки и повороты следовало выполнять энергично и в быстром темпе, поэтому Марта уже задыхалась и хватала воздух ртом, а пот с нее тек в три ручья. Каждой женщине, приходившей на занятия к Мустафе Ганту в «Формулу Америки», полагалось место — начерченный на полу зала прямоугольник размером три на семь футов с номером посередине. У всех молоденьких женщин, окружавших Марту, была одинаковая прическа: длинные волосы с нарочито спутанными прядями — будто ураган прошелся — без всяких резинок и заколок. Такая прическа была неотъемлемой чертой Дерзкой Юности конца двадцатого века, и когда юные женщины выполняли скручивание, они встряхивали своими гривами и обдавали Марту брызгами пота. А уж скручивание им давалось, еще как давалось, очень даже… С их-то широкими плечами, узкими бедрами, длинными, стройными ногами, с развитой мускулатурой рук и спины. Они были похожи на мальчиков, только с грудями и спутанными гривами.
«Двигай бу-у-улками!» — не унимался Доктор Рэммер Док-Док.
А Мустафа все подгонял:
— Правий, крутить! — Хлопок.
Марте же хотелось одного — упасть на прямоугольник и не вставать. И только страх перед унижением заставлял ее двигаться. В свои пятьдесят три Марта была самой старшей из группы, а может, и из всей «Формулы Америки». Девица справа, настоящий «мальчик с грудями», затянутая в тонкое белое трико, нисколько не скрывавшее отменную фигуру, уже поглядывала в сторону Марты, как будто удивляясь ее дурному вкусу — появиться здесь в таком возрасте.
И все же Марта держалась. Любая женщина in tout le monde[14] сегодня понимала — упражнений не избежать. Только энергичные упражнения могут хотя бы немного приблизить фигуру к современному идеалу женственности — мальчику с грудями. И почти все знакомые Марты, кроме разве что безнадежно отсталых особ, записались в группы по фитнесу. Группы пользовались огромной популярностью, ничуть не меньшей, чем мобильные телефоны или плейеры с компакт-дисками. Надо же — мальчики с грудями! А как же роскошные, чувственные формы? Тридцать два года назад, когда Марта выходила замуж за Чарли, чувственная женщина с роскошными формами была идеалом красоты. Чувственность подразумевала округлости и плоть, мягкую женскую плоть. Марта, когда еще училась в пансионе и танцевала котильоны, была именно такой. И уж, во всяком случае, ее внешних данных оказалось вполне достаточно, чтобы свести Чарли Крокера с ума. У нее были соблазнительные плечи, пышные бедра и полные ноги — Чарли восторгался ими, насколько хватало его весьма ограниченного красноречия. И порядочный жирок тоже был — да, такой уж она уродилась! Никогда не угнаться ей за этими девчонками, утянутыми во всех местах, — за той самой формулой, о которой только и разговоров! Ох уж эта «Формула Америки»!
Но ведь именно с такой штучкой и сбежал Чарли, именно таким мальчиком с грудями и была Серена. Мысли об этом все крутились и крутились у Марты в голове, еще со вчерашнего дня, когда она достала из почтового ящика очередной номер журнала «Атланта». Однако Марта решила не вспоминать о той проклятой фотографии…
«Двигай бу-у-улками! Двигай бу-у-улками!»
Хватая воздух ртом, Марта скручивалась то в одну, то в другую сторону и волей-неволей упиралась взглядом в идеальные фигуры первых рядов. Девчонки с маленькими точеными ягодицами, затянутыми в трико, под которым просвечивали тонкие полоски высоких, вынутых трусиков, прыгали и скручивались до предела. Стыд им был неведом. Им хотелось, чтобы прохожие рассматривали их через стекло. Чтобы Мустафа тоже как следует разглядел их. Марта ненавидела всех этих девиц. Всех, за исключением Джойс, занимавшейся в первом ряду, среди самых молодых. Джойс Ньюман стала единственной подругой Марты в «Формуле Америки». Несмотря на низкий рост, Джойс и сама была тем самым мальчиком с грудями. Однако ей было сорок два, и, как и Марта, она развелась с мужем после долгих лет совместной жизни. Джойс постоянно подшучивала над их общей судьбой.
«Двигай бу-у-улками!» — продолжал выкрикивать Доктор Рэммер Док-Док, угрожая насилием безымянной жертве. Однако Мустафа больше не хлопал в такт речитативу и не гаркал: «Левий, крутить! Правий, крутить!» Огромный турок, красуясь, приподнялся на цыпочках, расправил плечи, втянул живот — талия сразу сделалась тонкой, грудь и плечи раздались, проступили косые мышцы живота. Грозно сдвинув брови, турок выбросил левую руку в ту сторону, где над дверью зала висела табличка «Выход». Марта глазам своим не поверила — неужели после зверских пыток с прыжками-поворотами придется пройти еще и через это? Но неумолимый турок гортанным голосом скомандовал:
— Лесица! Лесица! Оп! Оп! Оп!
Все тридцать женщин тут же сорвались с места, ринувшись к выходу. Марта была уверена, что не сможет и шагу ступить, но ее попросту смело табуном затянутых в трико и костюмы. Толпа просачивалась воронкой через металлический дверной проем, выбегая к пожарной лестнице, — бедро к бедру, локоть к локтю. Лестничный колодец недавно покрасили в бежевый (под цвет компьютерного кожуха), он был освещен, но слишком тесен для целого стада из тридцати опьяненных эндорфинами женских особей, несшихся во весь опор.
— Лесица! Лесица! Оп! Оп! Оп!
И они мчались — оп! оп! оп! — вверх по лестнице из пяти пролетов. Те, что помоложе, скакали по ступенькам как горные козочки. Они красивыми прыжками — оп! оп! оп! — устремлялись вверх, только кроссовки поскрипывали. Марта вдруг почувствовала два легких толчка — сначала один, потом второй. Это две девицы из первого ряда стремительно обогнали Марту на узкой лестнице, задев ее заплывшие жиром плечи и бедра. Марта видела перед собой их аккуратные попки, удачно подчеркнутые узенькой полоской трусиков, врезавшихся в ложбинку между ягодицами. Девицы даже не догадывались, что только что толкнули саму Марту Старлинг Крокер. Для них она была всего лишь… женщиной за пятьдесят. Вдруг — ох! — резкий толчок в ребра. Острый локоть… грива разметавшихся рыжих волос… узкие бедра… девица умчалась вперед. Потом с Мартой поравнялась резво прыгавшая по ступенькам Джойс. Улыбнулась ей и, как бы извиняясь, пожала плечами: «Что делать… мы с тобой в одной лодке!»
От всего этого кружилась голова. По лестнице быстро распространился острый запах пота вперемешку с тяжелыми волнами дорогах духов. Марта отчаянно хватала воздух ртом. После третьего пролета она оказалась в самом конце. На четвертом пролете ей уже повстречались скакавшие вниз предводительницы стада — сущие мальчики с грудями. Копуше вроде нее ничего не оставалось, как вжаться в перила и уступить дорогу Юности.
К тому времени как Марта одолела-таки пять пролетов, она вся взмокла от пота. Уже стоя на своем месте, она все еще часто и громко дышала. Ей показалось, что на нее смотрят, и она подняла голову. Две девицы, спереди и справа, косились на нее и переглядывались друг с другом. Обе блестели от пота, но дышали ровно, не задыхаясь, и чувствовали себя превосходно. Да, именно так — превосходно. (Марте опять вспомнилась та оскорбительная фотография из журнала — так и стоит перед глазами! Однако ей удалось избавиться от навязчивой картинки.) У «совершенства» справа сквозь белую ткань трико четко проглядывали соски вздымавшихся и опадавших грудей — «совершенство» ничуть не запыхалось. Девица посмотрела на Марту и голоском капризной южанки, который Марта терпеть не могла, протянула:
