— Я переведу звонок в кабинет управляющего, — и он поспешил к двери кабинета.
Когда он заговорил по телефону, голос его окрасился множеством эмоций. Это уже не был прежний, заученно-ровный голос официанта. В нём звучали тревога и нетерпение. На лбу, под седеющими волосами выступили бисеринки пота.
— Алл, алло! Да, это я! — Он почти кричал. — Девочка, значит? Да, да, очень хорошо! Как она? Вы уверены? Они обе? Она что-нибудь просила передать? Правда? Точно? О, это отлично. Я приеду в десять утра. Премного вам благодарен. Да, я уверен. Спасибо. И скажите ей, что я очень рад, не забудьте, пожалуйста. Да, в десять утра. Еще раз благодарю вас.
Положив трубку, он глубоко вдохнул, шумно выдохнул, вытер лоб и вышел из кабинета.
— Все в порядке, — сообщил он женщине за регистрационной стойкой. — Я поговорил.
— Какие новости? — полюбопытствовала та.
— Девочка, и обе чувствуют себя хорошо.
— Отлично. Как малышка?
— Она маленькая, шесть фунтов с небольшим, — ответил официант. — Но они говорят, крепенькая и здоровенькая.
— Маленькие, они обычно самые здоровые. Так говорит моя кузина, а она у меня акушерка. Что ж, значит, вы теперь — дедушка.
— Получается, что да, — кивнул официант. — Никогда об этом не задумывался. Час тому назад был просто отцом, а теперь вот стал дедушкой. Так странно, знаете ли. Говорите, что хотите, но это странно.
— Этот мир вообще странный, я всегда так говорила. Скажите, а не могла я видеть вашу дочь? Не она ли заходила сюда раз или два, чтобы повидаться с вами? Она?
— Совершенно верно, — ответил официант, и в голосе слышались нотки гордости.
Нотки эти предполагали следующее: младенцу повезло, что у него такая мать, ему самому повезло, что у него такая дочь, и даже женщине за регистрационной стойкой повезло, что она видела эту дочь. Гордый дедушка и при этом почти успокоившийся, но еще немного встревоженный отец, он удалился, чтобы все хорошенько обдумать. Официант понимал, его долг — поддержать дочь в это трудное для нее время. Она рожала впервые, а ее муж, хороший парень, но не столь привязанный к дому, как хотелось бы, ушел в плаванье стюардом на большом торговом судне и сейчас находился неподалеку от Сиднея. Однако, если бы вы увидели официанта, когда он забирал из «Коричневой гостиной» два пустых стаканчика, то наверняка бы не заметили, что лоб у него по-прежнему влажный от испарины, а в голове роится множество планов.
До начала десятого в «Коричневой гостиной» ничего не происходило. А потом меланхоличный покой большого комода, глубоких кресел и печальных гравюр нарушило появление женщины в шубе из искусственного меха. Когда-то она, видимо, была хороша собой, и сейчас держалась вызывающе, уверенная в своей неотразимости. Принадлежала она к той загадочной категории женщин, которые стараются вести себя, «как настоящие леди» в тех местах, куда настоящие леди обычно не заглядывают. Войдя в гостиную, женщина тут же схватила колокольчик и принялась звонить: по резким движениям чувствовалось, что она чем-то взволнована.
На звонок явился наш старый знакомый. То есть в гостиную он вошел, как официант, но, увидев, кто его вызвал, разительно переменился: теперь это был удивленный и раздраженный мужчина средних лет.
— Что тебе надо? — спросил он.
— Хочу поговорить с тобой, Джо, — без запинки ответила женщина. — Я решила, что проще прийти сюда, а не просить, чтобы тебя вызвали к двери черного хода. Ведь кто-нибудь сходил бы за тобой, правда?
— Скорее всего, сходил бы.
— А может, и нет, — ответила она, окинув гостиную презрительным взглядом.
— Ну?
— Послушай, Джо, — тон женщины изменился, — что с Элис? Как она? Есть новости?
— Кто сказал тебе об Элис? — осведомился он.
— Какая разница, кто мне сказал? Коли хочешь знать, так это миссис Брюэр. По ее словам, ты сообщил ей, что у Элис будет ребенок. Джон, скажи мне… Она родила? Как она там?
Официант молчал.
Женщина нетерпеливо вскрикнула, схватила официанта за руку, тряхнула.
— Говори. Не стой столбом. Что с ней? Господи, если она…
— С ней все в порядке, по крайней мере, пока, — отрезал он. — Это случилось сегодня, и чувствует она себя хорошо. Мне позвонили.
— Кто у нее?
— Девочка.
— Девочка! — воскликнула женщина. — Девочка! Маленькая крошка! С ними всё в порядке?
— Да, в порядке.
Женщина рассмеялась, резким, неприятным смехом.
— А я теперь — бабушка. Господи, подумать только! Бабушка! Это, знаешь ли, старит. Но бог с ним, с возрастом. Послушай, Джо, теперь я говорю серьезно: я должна с ней повидаться. Где она?
— Не волнуйся. С ней всё хорошо.
— Не дури, Джо. Я должна с ней повидаться. Где она?
— Я же тебе сказал, она в хорошем месте. Я за ней приглядываю.
— Ты что, не собираешься сказать мне, где она? — голос женщины поднялся до крика.
— Не надо так шуметь.
— Как хочу, так и шумлю! Ты должен сказать мне, где Элис, я хочу повидаться с ней. Ты что, забыл, кто я такая? Ее мать, разве не так?!
— Тебе следовало вспомнить об этом раньше, до того, как ты пошла на содержание к богатым. — Говорил официант очень сурово. И не отрываясь, смотрел в глаза женщины, что стояла перед ним. В её синие, холодные глаза, так хорошо знакомые ему, особенно когда она кипела от злости, разражаясь слезами или криками и проклятьями. И глядя, он думал: не странно ли, что это глаза женщины, которая до сих пор носит его фамилию, считается его женой. За последние десять лет они ни разу не попробовали снова жить вместе, но не развелись. Он не хотел жениться вновь, она не видела особой разницы в том, что к ней обращаются миссис Эта, а не миссис Та.
— Ты всегда был злым, как черт, Джо, — заявила женщина, и продолжила бы развивать эту тему, если б он ее не прервал.
— Да, — с горечью вставил он. — Я уверен, что те, с кем ты жила после меня, куда добрее.
— Если хочешь знать, Джо, именно так оно и есть. А теперь послушай меня. Я — ее мать, и сейчас настал такой момент, когда дочь особенно хочет повидаться с матерью, и я собираюсь навестить ее. Где она?
— Я не собираюсь тебе говорить, а ты ее не будешь навещать. Оставь Элис в покое. Ты ей не нужна, как и мне. Я лишь хочу, чтобы ты держалась от нас подальше.
— Не волнуйся, ты мне не нужен. Ты и раньше-то не был завидной добычей, а теперь и подавно, будь уверен. Но я имею право навестить собственного ребенка. Она — моя дочь.
— Теперь — нет, — ответил официант. — Ты ее не увидишь. Я об этом позабочусь.
— Ты готов позаботиться о многом, не так ли? — фыркнула она. — Но ведь ясно одно: она — моя дочь. Может, и твоя тоже, а может, и нет.
— Что?! — Он выбросил вперед руку, и она сомкнулась на запястье женщины. — Что ты хочешь этим сказать? Ну, я слушаю!
Он пришёл в бешенство, чего обычно не позволяет себе ни один приличный официант.
И от этой внезапной перемены женщине определенно стало не по себе.
Она вырвала руку, затараторила:
— Да перестань, Джо. Ты прекрасно знаешь, что она — твоя дочь. Где она? Я только хочу увидеть ее и малышку. Что в этом плохого?
— Тебя это не касается. Я не лезу в твои дела, а ты не лезь в мои. Ты пошла своим путем, скатертью тебе дорога. И оставь Элис в покое. Предупреждаю тебя, оставь ее в покое.
В эту минуту, когда они по-прежнему сверлили друг друга взглядами, в гостиную тихонько вошла старушка, вся в кольцах, брошках, лиловом шелке и атласе. Официант хорошо ее знал. Она постоянно приезжала в Лондон из провинции и останавливалась в гостинице.
— А вы, официант, оказывается, здесь, — она улыбнулась и кивнула. — Теперь мне не нужно звонить, не так ли? Вы не могли бы принести мне чашечку чая, одну чашечку?
— Чашечку чая? Конечно, мадам, — ответил официант и, более не взглянув на жену, вышел. А когда через пять минут вернулся, она уже исчезла.
— Вы знаете, официант, — сказала ему старая дама, когда он поставил перед ней чашку, — некоторые говорят, что чай нельзя пить вечером, он не дает заснуть, но я этого не замечаю. Не люблю ложиться в постель, не выпив чашку чая.
— Дело привычки, мадам, — ответил официант.
— Думаю, так оно и есть, — согласилась старушка.
— Я в этом уверен. Сам люблю выпить на ночь чашечку чая.
Старая дама, добрая душа, радостно закивала и задержала его еще на несколько минут, рассказывая, как давно она начала пить чай перед сном, и что об этом думают ее многочисленные родственники. А потом он получил от нее шестипенсовик — приличное вознаграждение за одну чашку. Официант не мог не подумать о том, что старушка наверняка очень бы удивилась, узнав, что женщина, которая только-только выскочила из гостиной, его жена, — не говоря уж о многом другом.
Прошло ещё двадцать минут, из гостиной вновь позвонили, и официант, войдя, обнаружил, что старушка дремлет над пустой чашкой в компании плотного, краснолицего мужчины, который курит сигару. Он посмотрел на официанта и хитро ему подмигнул. Официант на мгновение вытаращил глаза, но потом на лицо его вновь вернулась привычная бесстрастная маска.
