— Что ж, ребята, — начал он, — говорите, я ради вас и пальцем не пошевелил? Да потому, что помощи от вас нет. Зато сейчас вам бы только в бой. Ничем не остановишь.
Неистовый, почти звериный рев вырвался из сотен глоток. Лондон поднял руку.
— Кто готов сейчас пойти и разнести к чертовой матери их баррикаду?
Настроение толпы менялось на глазах. Завороженно остановились на вожаке сотни взглядов. Точно волна про неслась по людской массе. Нет больше одиночных выкриков. Толпа стояла единым многоногим существом. Множество лиц как одно. Множество глоток как одна.
— Некоторые поедут на машинах, — скомандовал Лондон, — остальные пешком. Вперед, мы еще не сказали последнего слова, вперед! — Он лихо спрыгнул с помоста, протолкался во главу толпы. Тотчас заурчали моторами машины. Толпа хлынула на дорогу; ни следа разобщенности, ни тени безразличия. Быстрый, бесшумный, пугающе действенный механизм. По дороге пустились рысцой, все вместе, все разом. Позади медленно ехали машины.
Джим, глядя на двинувшуюся процессию, заставил себя остановиться, вслух приказав:
— Не поддавайся, где твой разум? Не поддавайся.
Женщины почти все бежали за уходящей колонной, а немногие оставшиеся чудно смотрели на Джима: глаза у него завороженно и недвижно глядели вослед человеческому потоку — орудию слепому и страшному. Вот скрылись из вида. Джим, дрожа всем телом, вздохнул и отвернулся. Потрогал больное плечо, надавил — боль быстрее приводит в чувство. Неспешно направился к палатке Лондона, вошел, уселся на ящик.
Полуприкрыв глаза, Мак наблюдал за другом, лишь едва заметная щелочка меж веками выдавала, что он проснулся.
— Джим, я долго спал?
— Всего ничего. Сейчас еще и двенадцати нет.
— Каких только снов не снилось, однако отдохнул хорошо. Пора вставать.
— Поспи-ка еще.
— Зачем? Я ж отдохнул, — он открыл глаза. — И вижу все уже по-иному. Когда намаешься, спишь как убитый. А снилась мне какая-то сумятица.
— Ну и спал бы себе.
— Хватит, — он сел на постели, потянулся. — Что-то произошло, пока я спал? Уж больно тихо кругом.
— Произошло, и немало. Бэрк хотел скинуть Лондона, а тот ему врезал, — Бэрк и с копыт долой, чуть жив остался. Ой, да я ж забыл совсем про него! — Он выбежал из палатки, обогнул ее, оглядел помост. Вернувшись, сказал: — Кто-то успел подобрать.
Мак был уже на ногах.
— Рассказывай! — взволнованно попросил он Джима.
— А в толпе, как увидели кровь, будто с ума посходили. Ну, а Лондон и направь их баррикады сокрушать.
— А я что тебе говорил! — воскликнул Мак. — Увидят кровь, и дело пойдет. Ну, а дальше, что дальше было?
— Уехали, вот и все. Видел бы ты их. Все будто воедино слилось, будто один огромный зверь дорогу заполонил. Даже мне невтерпеж стало. Сам чуть было не пошел, да вовремя одумался, приказал себе: «Стой! Где твой разум!»
— Отлично, — радовался Мак. — Говорят, что от толпы проку мало. А я тебе так скажу: если толпа знает, чего хочет, она не хуже обученных солдат действует, только с большей выдумкой. Так, ну разнесут они баррикаду, а дальше? Ведь они не враз угомонятся, им еще что-нибудь сотворить захочется. А про зверя ты хорошо сказал. Именно: огромный зверь. И он совсем не схож с каждым, кто составляет его силу, да и силы у него больше, чем у всех людей, вместе взятых. И запросы у него совсем иные, чем у людей. Док насчет этого верно говорил. Не угадать, что зверь натворит.
— Пока что разнесет баррикаду.
— Да я не о том. Зверю на баррикаду наплевать. А вот что ему нужно — сам не знаю. Беда всяких там социологов в том, что они изучают народ как группу людей, а это совсем не так. Народ — это тот же самый зверь. И людского в нем не больше, чем в собаке. Д жим, здорово, когда нам удается обратить этого зверя на доброе дело, но мы так мало знаем. Разойдется зверюга — неизвестно, что натворит. — Лицо у Мака разгорелось, но угадывался за радостным волнением страх.
— Тише! Никак наши возвращаются. — Джим подбежал к выходу. Как переменились! Словно бы и не вместе, а вразнобой идут.
Мак подошел. Дорога была запружена людьми. Вот из потока выбрался Лондон и припустил к Маку с Джимом.
— Назад! В палатку! — орал он на ходу.
— С чего бы это? — недоуменно спросил Джим. Но Мак затолкал его в палатку, развязал бечевку и опустил полог.
— Ему лучше знать. Сиди спокойно и жди. Он сам все уладит. Что бы ни случилось, сиди и носа не высовывай.
Ураганным ливнем прошуршали по земле шаги сотен ног, прогромыхали голоса. На брезентовой стене обозначилась квадратная тень-то был Лондон, — и знакомый голос прокричал:
— Спокойнее, ребята, спокойнее!
— Мы ему покажем, кто струсил!
И снова голос Лондона.
— Вас отругали — вот вы и злобитесь. И мой друг здесь ни при чем. А сейчас вы поработали на славу. А мой друг — он друг и вам. Он же день и ночь ради вас старался, намаялся.
Судя по всему, настроение толпы менялось, напор на Лондона ослабел, растворился в разрозненных криках.
— Все ясно, Лондон!
— Но ведь он обозвал нас трусами!
Мак, наконец, перевел дух.
— Ну, Джим, пронесло, чудом пронесло.
Квадратная тень на палаточной стене не шелохнулась, а беспокойные выкрики стали удаляться, озлобленность таяла.
Лондон, однако, не закончил разговор.
— Ну, а если кто из вас думает, что я персики лопаю, зайдите да посмотрите.
— Да что ты, Лондон. У нас и в мыслях такого не было.
— Это все Бэрк придумал, чтоб ему пусто было.
— Он давно против тебя, Лондон, народ подговаривает. Сам слышал.
— Что ж, давайте расходиться, ребята. Меня дела ждут.
Голоса стихли, толпа, очевидно, разошлась, и лишь тогда Лондон откинул полог и устало вошел в палатку.
— Спасибо, — сказал Мак. — Мы на волосок от гибели были. Ты даже и не представляешь, Лондон. А здорово ты их утихомирил. Ох, как здорово.
— Да я и сам испугался, — признался Лондон. — Небось, презирать меня за это не станешь. На обратном пути и меня что-то так разобрало, сам бы тебя придушил, — он ухмыльнулся. — Даже не знаю почему.
— Да и они не знают, — вздохнул Мак. — Так уж мир устроен. Ну, а теперь рассказывай, что на дороге произошло.
— Мы их в лепешку раскатали! И следа от них не осталось. Пробовали нас газом отравить, конечно, кое-кто из ребят закашлялся, слезы из глаз. И все равно им ни за что было нас не одолеть. Как они драпали! А остальных наши буквально втоптали в землю. Ребята удержу не знали.
— В вас стреляли?
— Да они и ружей вскинуть не успели — мы уж у них под носом. Пальнули поверх голов, чтоб попугать, а мы, знай себе, вперед прем. Легавым тоже не очень охота по людям стрелять. Мы накатили, смяли их, баррикаду в щепки.
— Машины с собой брали?
— Целых восемь штук. На них наши самые отчаянные парни ехали.
— Убили кого из легавых? — сурово спросил Мак.
— А кто его знает. Я не следил. Может, убили. Ребята прямо озверели. Их, поди, и с пулеметами не остановили бы.
— То, что надо! — обрадовался Мак. — Да если б мы могли в нужную минуту наддать жару, а сделав дело, хладнокровно притормозить, завтра утром у нас бы революция началась, а к вечеру б кончилась. Ребята что-то уж очень быстро со всем управились.
— До баррикады бегом бежали, почти милю. А уж обратно едва ползли — выдохлись. Меня аж блевать тянет. Непривычен бегать-то.
— Ясно, — кивнул Мак. — Хотя, конечно, бег тут ни при чем. Такая встряска все нутро перевернет. Небось сейчас многие завтрак стравливают.
Лондон словно только приметил Джима. Подошел, размашисто хлопнул по спине.
— Хорошую мысль мне подал. Я Бэрка-то уложил, стою, не знаю, что делать. А тут ребята окружили, чую, злоба в них так и кипит. Еще чуток, и за меня бы принялись или еще за кого. Глядь: ты там рукой машешь на дорогу. Я сразу смекнул, что делать.
Джим просиял от радости.
— Какой от меня толк с больным-то плечом. Просто пришло на ум, как Мак говорил: пролейся кровь, тогда ребят не сдержать. Помнишь, Мак?
— А как же! Правда, там у помоста, пожалуй, голова другим была бы занята. И как ты сообразил, Джим? В такой суматохе только ты и не растерялся. Ты про своего старика рассказывал: он, дескать, не ахти какой башковитый, он всю жизнь кулаками махал. Непонятно только, откуда ты научился мозгами шевелить.
— Верно, отец именно такой, — согласился Джим. — Зато у матери ум холодный, прямо в дрожь бросает.
Лондон согнул руку, изумленно посмотрел на ободранные костяшки пальцев.
— Надо ж! Ты только посмотри!
— Да, разбил до крови!
— Об этого сукиного сына Бэрка. Как он там, Джим? Я его, похоже, крепко двинул, чуть голову не снес.
— Не знаю, где он, — ответил Джим. — Кто-то его с помоста уволок.
— Надо б разузнать, — решил Лондон. — Удивительно, я и боли-то до сей минуты не чуял.
