— Я никогда не имел ничего против, чтобы люди нашего местечка получали за свою работу приличную плату, — сказал Богесен, как бы защищаясь перед невидимым обвинителем. — Наоборот, видя, что каждый здесь может получить приличный заработок, я от души радовался. Никто из здешних жителей не может пожаловаться, что я не выполнял своего долга. Я готов держать ответ перед любым судом, земным или небесным. Нам посчастливилось, и вот уже не одно десятилетие в каждом доме в поселке есть еда на столе и никто не завидует своему соседу. Совершенно верно указывает «Вечерняя газета», приятно сознавать, что у нас в стране есть несколько богатых семейств. Мы, исландцы, бедный народ, и страна наша бедная. Ну что, например, я в сравнении с американским миллионером? Нищий, и все. Скажу даже больше: бездомный бродяга, прокаженный, у которого нет ничего за душой, кроме разве тех несчастных медяков, что ему бросит случайный прохожий.
— Ну, не такой уж ты несчастный, Богесен. Немало ты получаешь прибыли.
— Прибыли? Я? Одни разговоры только. Кроме долгов, у меня ничего нет. Долги старые, долги новые, долги с прошлых времен, долги вновь приобретенные. Долги, которые накапливались от улова к улову. Ничего, кроме долгов и забот. Они как кошмар преследуют меня во сне и наяву. Это все мое состояние. Если ты не веришь, пойдем, я покажу тебе годовые балансы.
— Но позволь, Богесен, у тебя же дом из двадцати комнат…
— Ну, дом… Это понятие относительное. Поверь мне, я бы очень хотел иметь маленький домик, с меньшим количеством комнат. Как часто я завидую тем, у кого дома поменьше. Большой дом поглощает массу денег. Сколько стоит содержать такой дом! Нет, тот, кто имеет маленький домик, может считать себя счастливым. Кроме того, этот большой дом вовсе не мой. Он принадлежит моей жене. Она построила его на собственные деньги по датскому проекту. Что и говорить, многие здесь живут в более удобных жилищах, чем я. У них есть и огородики, и свое небольшое хозяйство. И все это дает им право враждебно относиться к тем, кто живет в достатке. Люди не могут перенести этого. И вместо того, чтобы подумать о том, как бы улучшить свою жизнь, приобрести что-либо по хозяйству, все теперь только и мечтают стать владельцами лодок. Лишая себя красивых вещей, отказывая себе в удовольствиях, все вкладывают деньги в моторные лодки, хотят сами добывать рыбу, А я, идиот, как всегда, выдаю им большие ссуды. А случись что-нибудь, я же останусь в дураках. В благодарность мне они же выступают против меня и моей фирмы. Теперь очередь дошла до береговых рабочих. Они должны постоять за себя, как ты выражаешься, и добиться повышения зарплаты. Все думают, что могут обращаться с Богесеном как угодно. И неизбежно все это кончится таким же хаосом и банкротством, как в России. Как же иначе?
— О, я думаю, мир как-нибудь устоит, — ответила девушка.
— А откуда люди возьмут средства к существованию, если я обанкрочусь? А вы, рыбаки, всецело зависящие от меня, интересно, откуда вы возьмете оборотный капитал? Вот это я хотел бы знать. Вы думаете, вам будет лучше житься с Кристофером Турфдалем, чем со мной? Вы думаете, он запросто сможет обеспечить вас пищей, одеждой, не говоря уже о тех пустяках, которые украшают ваш дом, создают уют, всякие там фарфоровые штучки на комод, или немецкие погремушки для детей, или бисквиты в коробках, с которыми вы привыкли пить утренний кофе.
Когда речь зашла об этих патетических новшествах, внедренных купцом в Осейри ради удовольствия его обитателей, голос Богесена несколько дрогнул. Правда, слеза, упавшая из-под нависших пушистых бровей, несомненно была оптическим обманом.
В этот момент произошло тривиальное событие, в какой-то мере отвлекшее собеседников от тягостных размышлений. От небольшой группы мальчишек, направлявшейся в очередной воскресный набег на огороды, дворы и рыбные площадки, отделился мальчуган. Он остановился перед девушкой и Йоханом Богесеном, что-то пряча за спиной и нетерпеливо ожидая, когда Йохан Богесен закончит фразу. Это был сын Хаукона из Оддсфлета и внук кадета Гудмундура Йоунссона, маленький капиталист в зародыше. Он наживался не только на обмене перочинных ножичков среди своих сверстников, но и выманивал всевозможными хитроумными способами деньги у взрослых. У него в кармане всегда позвякивала мелочь. Часто за наличный расчет он покупал залежавшиеся лакричные палочки, а иногда и табак. Стоило только Богесену умолкнуть, как мальчишка вылез вперед и вытащил длинного червяка. Не тратя зря времени, он предложил:
— Дай пять эйриров — и я проглочу червяка.
С этими словами он открыл рот, запрокинул голову и приблизил червяка к губам.
Не мог же Йохан Богесен отвечать на такую глупость! Он повернулся и пошел прочь, даже не попрощавшись с Салкой Валкой. Впрочем, это было частью все той же комедии, разыгрываемой купцом перед жителями поселка. Он никогда ни с кем не прощался. Но маленький делец был не так прост, чтобы дать обезоружить себя холодным обращением. Он побежал за ним, Богесеном, высоко держа червяка.
— Если не дашь мне пять эйриров, я его съем.
Салка не стала смотреть, чем кончится сделка между купцом и внуком кадета Гудмундура Йоунссона. Она повернула в противоположную сторону и направилась к дому.
Еще никто в поселке не волновал так воображение людей, как Кристофер Турфдаль, этот отъявленный исландский большевик. Этот странный человек не довольствовался тем, что поносил лучших граждан страны и издавал ужасную ежедневную газету «Народ», которую запрещалось читать в Осейри у Аксларфьорда. Он неоднократно оскорблял людей, стоящих у власти. Говорили, что вся его жизнь была сплошным богохульством. Было доподлинно известно, что он регулярно получает деньги то ли из России, то ли из Дании, для того чтобы подорвать независимость страны, свергнуть существующий режим и покончить с религией. Он окружил себя сворой подозрительных типов, которых и людьми-то вряд ли можно назвать, лица у них бледные, как смерть, и злющие, как морды диких быков. В «Вечерней газете» их обычно называли «красными» или «большевиками», подозревали, что и ходят они не на двух ногах, а на четвереньках. Гудмундур Йоунссон называл их «боли».[6] Он всегда по-своему скрещивал людей и скотину. Известно было, что приверженцы Кристофера Турфдаля имели большие запасы взрывчатых веществ, всевозможного военного снаряжения, которое они получили на пароходах из России и Дании вместе с мешками золотого песка. Год назад Кристофер Турфдаль привлек внимание всего населения к себе и своей банде тем, что ополчился против властей из-за одного русского «красного», которого он привез с собой в Исландию для того, чтобы сбить людей с пути истинного, христианского. Когда бургомистр столицы приказал Турфдалю немедленно отправить этого человека обратно, Турфдаль отказался, собрал народ, и началось настоящее побоище. Сражение происходило, как в старой хронике, — на улицах столицы, в переулках, на перекрестках; пришлось специально оборудовать госпитали, чтобы лечить раненых. Власти распорядились: как только толпы смутьянов будут разбиты, звонить во все церковные колокола, ибо это была священная битва. Наконец отцам города удалось схватить молодого человека и отправить его восвояси. По слухам, его посадили на датский военный корабль.
Поймали и Кристофера Турфдаля и упрятали в тюрьму. Но его «красные» дружки ворвались туда и вызволили своего главаря. Позже он был помилован королем.
Все эти события вдохновили школьного учителя в Осейри написать проникновенное патриотическое стихотворение. Оно было опубликовано в «Вечерней газете» на Юге.
В этом стихотворении учитель горячо умолял исландский народ следовать заветам своих отцов и грудью стоять против насилия турок и других опасных для нации людей, задавшихся целью уничтожить вновь завоеванную независимость страны и изгнать религию. Свейн Паулссон, председатель приходского совета, никак не мог простить учителю этого стихотворения. Он заявил, что оно плохо срифмовано и в двух местах неясно выражена мысль. Это его заявление привело к тому, что по поселку пошел слух, будто бы председатель приходского совета тайно, через своего друга в Силисфьорде, получает газету «Народ» и собирается опубликовать там свои стихи. О Кристофере Турфдале в поселке рассказывали, что он разводит опасных хищных птиц и зверей, вывезенных из России и Дании. Всю эту тварь он собирается натравить на столичного бургомистра.
Прошел год после этих событий. Много рассказывали разных историй о хищных птицах и зверях Кристофера Турфдаля, которых он держал в специальных клетках, разбросанных по городу. Звери страшно рычали и выли, лишая сна многих почтенных жителей столицы. Здесь, на фьорде, считали, что Кристофер Турфдаль непременно выпустит своих хищников и натравит их на власти, чтобы они растерзали их и выклевали глаза у этих достойных людей. Сейчас копались во всех законах, утвержденных еще со времен Ульфьота,[7] листали конституцию, книгу столь же священную, надежную и мудрую, как библия, в поисках какого-нибудь параграфа, запрещающего разводить таких зверей. Несколько позже профессора теологии и еще несколько знатоков евангелия пытались общими усилиями отыскать в священном писании такое место, которое ставило бы подобных животных вне закона.
