ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
— Какое несчастье, что «Призрак» потерял мачты. А то мы могли бы уплыть на нем отсюда. Как вы думаете, Хэмфри?
Я взволнованно вскочил на ноги.
— Надо подумать, надо подумать! — вскричал я и зашагал взад и вперед.
Глаза Мод расширились, она с надеждой следила за мной. Она так верила в меня! Мысль об этом придавала мне силы. Я вспомнил слова Мишле: «Для мужчины женщина то же, чем была Земля для своего легендарного сына: стоило ему пасть ниц и прикоснуться губами к ее груди, как силы возвращались к нему». Только теперь по-настоящему понял я глубокий смысл этих слов. Нет, мало сказать «понял» — я ощутил это всем своим существом! Мод для меня была тем, о чем говорил Мишле: неисчерпаемым источником силы и мужества. Взглянуть на нее, подумать о ней было для меня достаточно, чтобы почувствовать новый прилив сил.
— Надо попытаться, надо попытаться,— рассуждал я вслух.— То, что делали другие, могу сделать и я. А если даже никто этого раньше не делал, все равно я сделаю.
— Что именно? Ради бога, не томите меня,— потребовала объяснения Мод.— Что вы можете сделать?
— Не я, а мы,— поправился я.— Как что? Ясно — установить на «Призраке» мачты и уплыть отсюда.
— Хэмфри! — воскликнула она.
Я был так горд своим замыслом, словно уже привел его в исполнение.
— Но как же это осуществить? — спросила она.
— Пока не знаю,— сказал я.— Знаю только одно — я сейчас способен совершить все, что захочу.
Я горделиво улыбнулся ей, чрезмерно горделиво, должно быть, потому что она опустила глаза и некоторое время молчала.
— Но вы забываете, что существует еще капитан Ларсен,— сказала она.
— Слепой и беспомощный! — не задумываясь, отвечал я, отметая его в сторону, как нечто совсем несущественное.
— А его страшные руки! А как он прыгнул через люк — вы же сами рассказывали!
— Но я рассказывал еще и о том, как мне удалось выбраться из кают-компании и удрать от него,— весело возразил я.
— Босиком, без башмаков!
— Ну да, башмакам не удалось удрать от него без помощи моих ног!
Мы рассмеялись, а потом стали уже всерьез обсуждать план установки мачт на «Призраке» и возвращения в цивилизованный мир. У меня еще со школьной скамьи сохранились кое-какие, правда, довольно смутные, познания по части физики, а за последние месяцы я приобрел некоторый практический опыт в использовании механических приспособлений для подъема тяжестей. Однако когда мы подошли к «Призраку», чтобы основательно осмотреть его, то один вид этих огромных мачт, покачивавшихся на волнах, признаюсь, чуть не поверг меня в отчаяние. С чего начать? Если бы держалась хоть одна мачта, чтобы мы могли прикрепить к ней блоки! Так ведь нет! У меня было такое ощущение, словно я задумал поднять сам себя за волосы. Я понимал законы рычагов, но где же было взять точку опоры?
Грот-мачта была длиной футов в шестьдесят — шестьдесят пять и у основания, там, где она обломилась, имела пятнадцать дюймов в диаметре. Весила она, по моим примерным подсчетам, никак не менее трех тысяч фунтов. Фок-мачта была еще толще и весила верных три с половиной тысячи фунтов. Как же подступиться к этому делу?
Мод безмолвно стояла возле меня, а я уже разрабатывал в уме приспособление, которое моряки называют «временной стрелой». Но хотя стрела давно известна морякам, я изобрел ее заново на Острове Усилий. Связав концы двух стеньг, подняв и укрепив их на палубе наподобие перевернутой буквы «V» и привязав к ним блок, я мог получить необходимую мне точку опоры. А к первому блоку можно будет, если потребуется, присоединить и второй. Кроме того, в нашем распоряжении был еще брашпиль!
Мод видела, что я уже нашел решение, и с горячим одобрением взглянула на меня.
— Что вы собираетесь делать? — спросила она.
— Обрубать снасти!—ответил я, указывая на перепутавшиеся снасти, висевшие за бортом.
Мне самому понравились эти слова — такие звучные и решительные. «Обрубать снасти!» Ну кто бы мог еще полгода назад услышать такую подлинно матросскую фразу из уст Хэмфри Ван-Вейдена!
Вероятно, и в голосе моем и в позе было нечто мелодраматическое, так как Мод улыбнулась. Она мгновенно подмечала все нелепое и смешное, безошибочно улавливала малейший оттенок фальши, преувеличения или бахвальства. Это находило отражение и в ее творчестве и придавало ему особую ценность. Серьезный критик, обладающий чувством юмора и силой выражения, всегда заставит себя слушать. И она умела это делать. Ее способность подмечать смешное была не чем иным, как свойственным всякому художнику чувством меры.
— Я припоминаю это выражение, оно попадалось мне в книгах,— с улыбкой обронила она.
Но чувство меры достаточно развито и у меня, и я сконфузился. У горделивого повелителя стихий вид в эту минуту был, вероятно, самый жалкий.
Мод с живостью протянула мне руку.
— Не обижайтесь!— сказала она.
— Нет, вы правы,— не без усилия промолвил я.— Это хороший урок. Слишком много во мне мальчишеского. Но это все пустяки. А только нам придется все же обрубать снасти. Если вы сядете вместе со мной в шлюпку, мы подойдем к шхуне и попытаемся распутать этот клубок.
— «В зубы нож — и марсовые лезут снасти обрубать»,— процитировала Мод, и до конца дня мы весело трудились.
Ее задача заключалась в том, чтобы удерживать шлюпку на месте, пока я возился с перепутавшимися снастями. И что там творилось! Фалы, ванты, шкоты, ниралы, леера, штаги — все это полоскалось в воде, и волны все больше и больше переплетали и перепутывали их. Я старался обрубать не больше, чем было необходимо, и мне приходилось то протаскивать длинные концы между, гиками и мачтами, то отвязывать фалы и ванты и укладывать их бухтой на дне лодки, то, наоборот, разматывать их, чтобы пропустить сквозь обнаружившийся узел. От этой работы я скоро промок до нитки.
Паруса тоже пришлось кое-где разрезать; я с великим трудом справлялся с тяжелой намокшей парусиной, но все же до наступления ночи сумел вытащить все паруса из воды и разложить их на берегу для просушки. Когда пришло время кончать работу и идти ужинать, мы с Мод уже совершенно выбились из сил, но успели сделать немало, хотя с виду это и не было заметно.
На следующее утро мы спустились в трюм шхуны, чтобы очистить степсы от шпоров мачт. Мод очень ловко принялась помогать мне. Но лишь только взялись мы за дело, как на стук моего топора отозвался Волк Ларсен.
— Эй там, в трюме! — долетело к нам с палубы через открытый люк.
При звуке этого голоса Мод инстинктивно придвинулась ко мне, как бы ища защиты, и, пока мы с Ларсеном переговаривались, она стояла рядом, держа меня за руку.
— Эй там, на палубе! — крикнул я в ответ.— Доброе утро!
— Что вы делаете в трюме? — спросил Волк Ларсен.— Хотите затопить мою шхуну?
— Напротив, хочу привести ее в порядок,— отвечал я.
— Какого дьявола вы там приводите в порядок?— озадаченно спросил он.
— Подготавливаю кое-что для установки мачт,— пояснил я как ни в чем не бывало, словно поставить мачты было для меня сущим пустяком.
— Похоже, что вы и впрямь твердо стали на ноги, Хэмп! — услышали мы его голос, после чего он некоторое время молчал.
— Но послушайте, Хэмп,— окликнул он меня снова.— Вы не можете этого сделать.
— Почему же не могу?— возразил я.— Не только могу, но уже делаю.
— Но это моя шхуна, моя частная собственность. Что, если я не разрешу вам?
— Вы забываете,— возразил я,— что вы теперь уже не самый большой кусок закваски. Это было раньше, тогда вы могли, по вашему выражению, сожрать меня. Но за последнее время вы сократились в размерах, и сейчас я могу сожрать вас. Закваска перестоялась.
Он рассмеялся резким, неприятным смехом.
— Ловко вы обратили против меня мою философию! Но смотрите, не ошибитесь, недооценив меня. Предупреждаю вас для вашего же блага!
— С каких это пор вы стали филантропом?— осведомился я.— Согласитесь, что, предупреждая меня для моего же блага, вы проявляете непоследовательность.
Он будто и не заметил моего сарказма и сказал:
— А если я возьму да захлопну люк? Сейчас вы уж меня не проведете, как в тот раз, в кладовой.
— Волк Ларсен,— решительно сказал я, впервые называя его так, как привык называть за глаза.— Я не способен застрелить человека, если он беспомощен и не оказывает сопротивления. Вы сами убедили меня в этом — к нашему взаимному удовлетворению. Но предупреждаю вас, и не столько для вашего блага, сколько для своего собственного, что при первой вашей попытке чем-нибудь повредить мне я застрелю вас. Я и сейчас могу сделать это. А теперь, если вам так хочется, можете попробовать закрыть люк.
— Так или иначе, я запрещаю вам, решительно запрещаю хозяйничать на моей шхуне!
— Да что с вами!— укорил я его.— Вы все твердите, что это ваш корабль, так, словно это дает вам какие-то моральные права. Однако вы никогда не считались с правами других. Почему же вы думаете, что я буду считаться с вашими?
