— Так поговаривают.
Энни судорожно вздохнула.
— А-а-а!..
Джозеф наконец-то обзавелся собственным мнением.
— Люди стали действовать заодно, — сказал он. — Кому охота покоряться завоевателям? Теперь всего надо ждать. Ты гляди в оба, Энни. Для тебя тоже найдется работа.
Энни спросила:
— А как же его превосходительство? Что он будет делать? За кого он?
— Этого никто не знает, — сказал Джозеф. — Он ничего не говорит.
— Он не пойдет против нас, — сказала Энни.
— Он ничего не говорит, — повторил Джозеф.
Ручка двери налево дрогнула, и в приемную медленно вошел мэр Оурден. Лицо у него было усталое, постаревшее. Следом за мэром появился доктор Уинтер. Оурден сказал:
— Хорошо, Джозеф. Спасибо, Энни. Вы прекрасно все устроили.
Они вышли, — но, прежде чем закрыть за собой дверь, Джозеф успел бросить взгляд в приемную.
Мэр Оурден подошел к камину и стал к нему спиной погреться. Доктор Уинтер выдвинул кресло из-за стола и сел.
— Сколько еще я смогу продержаться на своем посту? — сказал Оурден. — Народ мне не очень доверяет, враги тоже. Хорошо это или плохо?
— Я не знаю, — сказал Уинтер. — Ведь самому себе вы доверяете? У вас нет никаких сомнений?
— Сомнений? Нет. Я мэр. Но мне много непонятно, — он показал на стол. — Не знаю, зачем им понадобилось устраивать суд именно здесь. Алекса Мордена будут судить за убийство. Вы помните Алекса? У него жена Молли, хорошенькая такая.
— Помню, — сказал Уинтер. — Она преподавала в начальной школе. Как же, помню. Очень хорошенькая и ни за что не хотела носить очки. Ну, что ж, Алекс убил офицера — факт остается фактом. В этом никто не сомневается.
Мэр Оурден сказал с горечью:
— В этом никто не сомневается. Но зачем его судить? Почему не расстрелять сразу? Дело тут не в их сомнениях или уверенности, не в справедливости или несправедливости. Совсем не в этом. Зачем им понадобилось устраивать суд, и у меня в доме?
Уинтер сказал:
— Вероятно, ради самой процедуры. Тут заключена некая идея — если удается соблюсти форму, это все, что нужно, люди сплошь и рядом довольствуются одним соблюдением формы. У нас была армия — солдаты с винтовками, но на самом деле армии как таковой у нас не существовало. Захватчики устраивают судебный процесс в надежде на то, что люди поверят, будто он основан на законах справедливости. Ведь Алекс на самом деле убил капитана.
— Да, понимаю, — сказал Оурден.
А Уинтер продолжал:
— Если приговор будет вынесен в вашем доме, где люди всегда могли рассчитывать на справедливость…
Его слова были прерваны скрипом двери направо. В приемную вошла молодая женщина лет тридцати, очень хорошенькая. Очки она держала в руке. Платье на ней было скромное, опрятное. Она, видимо, очень волновалась. Она быстро проговорила:
— Энни велела мне пройти прямо сюда, сэр.
— Правильно, — сказал мэр. — Вы Молли Морден?
— Да, сэр. Все говорят, что Алекса будут судить и расстреляют.
Оурден на минуту опустил глаза, и Молли опять заговорила:
— Говорят, что судить его будете вы. Ваше слово решит все.
Оурден испуганно посмотрел на нее:
— Что такое? Кто это говорит?
— Все в городе, — женщина стояла, вытянувшись во весь рост. Она спросила его не то умоляюще, не то властно: — Вы этого не сделаете, сэр, ведь, правда, не сделаете?
— Откуда в городе знают то, чего я сам не знаю? — сказал мэр.
— Это великая тайна, — сказал доктор Уинтер. — Великая тайна, которая не дает покоя всем властелинам во всем мире — откуда народ все знает? Теперь, как я слышал, эта же тайна не дает покоя и нашим захватчикам — каким образом вести проникают в народ, минуя цензуру, каким образом истина пробивается на свободу? Это великая тайна.
Женщина огляделась по сторонам, так как в комнате вдруг потемнело, и ее, вероятно, испугало это.
— Туча, — сказала она. — Говорят, что надо ждать снега, хоть для зимы еще рано.
Доктор Уинтер подошел к окну, взглянул на небо и сказал:
— Да, большая туча. Может быть, пройдет мимо?
Мэр Оурден зажег еще одну лампу, но она дала только маленький круг света. Он выключил ее и сказал:
— Тоскливая вещь — электричество днем.
Молли опять подошла к нему.
— Алекс не такой, чтобы убивать людей, — сказала она. — Алекс горячий, но против закона он никогда не шел. Его все уважают.
Оурден положил руку ей на плечо и сказал:
— Я помню Алекса еще мальчиком. Я помню его отца и деда. В молодости дед ходил на медведей… Вы это знаете?
Молли не обратила внимания на его слова.
— Ведь вы не осудите Алекса?
— Нет, — сказал он. — Разве я могу его осудить?
— В городе говорят, что осудите — ради порядка.
Мэр Оурден зашел за стул и стиснул пальцами его спинку.
— А в городе хотят порядка, Молли?
— Я не знаю, — сказала она. — Свободными быть хотят.
— А люди знают, как этого достичь? Знают, какими способами надо бороться с вооруженным противником?
— Нет, — сказала Молли, — вряд ли.
— Вы умница, Молли; может быть, вы знаете?
— Нет, сэр, но, по-моему, люди чувствуют так: если смириться, значит, признать себя побежденными. Они хотят доказать этим солдатам, что побежденных здесь нет.
— Но им нечем воевать. Разве можно с голыми руками идти на пулеметы? — сказал доктор Уинтер.
Оурден сказал:
— Молли, когда вы узнаете, что они решили, вы сообщите мне об этом?
Молли недоверчиво посмотрела на него.
— Да… — сказала она.
— А подумали «нет». Вы мне не доверяете?
— Как будет с Алексом? — допытывалась она.
— Я не стану его судить. Он не совершил никакого преступления против своего народа, — сказал мэр.
Молли, видимо, колебалась. Она сказала:
— А они… они убьют Алекса?
Оурден долго смотрел на нее, потом сказал:
— Дорогая моя, дорогая…
Она стояла все так же прямо.
— Благодарю вас.
Оурден подошел к ней, и она слабо проговорила:
— Не трогайте меня. Пожалуйста, не трогайте меня, не трогайте, — и его рука опустилась. Минуту Молли стояла молча, потом повернулась, все такая же прямая, и вышла.
Как только дверь за ней закрылась, в приемную вошел Джозеф.
— Простите, сэр, но вас желает видеть полковник. Я сказал, что вы заняты. Я знал, что она здесь. И мадам тоже хочет вас видеть.
Оурден сказал.
— Попросите сюда мадам.
Джозеф удалился, и мадам тут же вошла в приемную.
— Я не знаю, как мне быть, — начала она, — не может же наш дом вместить столько народу. Энни все время злится.
— Ш-ш, — сказал Оурден.
Мадам удивленно посмотрела на него.
— Я не понимаю, что…
— Ш-ш! — сказал он. — Сара, я прошу тебя сходить к жене Алекса Мордена. Ты понимаешь? Я прошу тебя побыть с Молли Морден. Говорить ничего не надо, просто побудь с ней.
Мадам сказала:
— У меня тысяча разных…
— Сара, я прошу тебя побыть с Молли Морден. Не оставляй ее одну. Иди.
Мадам, наконец, поняла его.
— Хорошо, — сказала она. — Хорошо, я пойду. Когда это будет кончено?
— Не знаю, — сказал он. — Я пришлю тогда Энни.
Она легко поцеловала его в щеку и вышла. Оурден подошел к двери и крикнул:
— Джозеф, теперь я могу принять полковника.
Вошел Лансер. Он был в новом, свежевыутюженном мундире и с маленьким кортиком у пояса. Он сказал:
— Добрый день, ваше превосходительство. Мне бы хотелось побеседовать с вами неофициально, — он взглянул на доктора Уинтера. — И наедине.
Уинтер медленно направился к двери, и когда он был уже у порога, Оурден остановил его.
— Доктор.
Уинтер повернулся:
— Да?
— Вы придете сегодня вечером?
— У вас есть какая-нибудь работа для меня? — спросил доктор.
— Нет, нет… Просто мне бы не хотелось оставаться одному.
— Приду обязательно, — сказал доктор.
— Да, еще вот что: как вы находите Молли?
— Да ничего. Ей, наверно, очень трудно сдерживаться. Но она крепкая, Молли настоящая, крепкая. Ведь она урожденная Кендерли.
— Да, как это я забыл! — сказал Оурден. — Она Кендерли, конечно!
Доктор Уинтер вышел и тихо прикрыл за собой дверь.
Лансер учтиво ждал. Он посмотрел на закрывшуюся дверь, потом на стол и стоявшие вокруг него стулья.
— Я думаю, не надо говорить, сэр, как мне все это неприятно. Я бы очень хотел, чтобы ничего такого не было.
Мэр Оурден склонил голову, и Лансер продолжал:
— Я к вам очень расположен, сэр, и я уважаю вас, но дело остается делом. Вы, конечно, согласитесь с этим.
Оурден ничего не ответил. Он смотрел Лансеру прямо в глаза.
— Мы действуем не сами по себе и не только по собственному усмотрению.
Лансер ждал ответа после каждой фразы, но не получал его.
