Как невообразимо и то, кого я увидел, встретившись с ним в Киеве после многих лет: навстречу мне шел, прихрамывая, худенький мальчик, без бороды, высокий, да, но далеко не тот, к лицу которого я запрокидывал голову. Оказалось, он после падения с лесов пролежал в растяжке около года. И я ничего этого не знал. Годы шли, жизнь, а я ничего не знал, не звонил, не искал встреч. Как же все это сложить? Как сложить отца? Как Женьку сложить? А нас?
#38. Нагзира
По какому праву ты требуешь документы, рявкнул я перед воротами в заповедник Нагзира в лицо егерю, просунувшему голову в нашу машину. У нас служебное разрешение от – и назвал имя замминистра лесного департамента. Что было блефом, конечно. Это моя жена, кивнул я на Таю, с которой он не сводил глаз. Немедленно открыть ворота! – Есть, сэр! – прошептал растерявшийся егерь, и мы въехали. За рулем у нас был тоже егерь, но из другого района, к которому нас перенаправил лесной инженер, специалист по камерам слежения за животными, к которому нас… в общем, длинная цепочка, ведущая от Сурии, со встречи с которым все и началось. Через час мы уже обустроились в самом логове этого заповедника, в вип-номере лесничества. Директор был в отъезде, а пока разберутся, у нас, как я надеялся, будет несколько дней. А там поглядим, как обернется. Заповедник тигриный, мы в его глубине, рядом озерцо и смотровая вышка. Это несколько в стороне от лесничества, тишь. Казалось бы, радость такая, обняла бы, погордилась бы, пусть и тихонечко, а ночью на вышку поднимемся наблюдать, как раз полнолуние, все на ладони, тигры тут, леопарды, кого только нет, один из самых богатых, хотя и маленьких заповедников. Взяли б еды с собой, прижались там наверху друг другу, счастье, целая ночь. Все ж не сквозь джунгли продираться, борясь со страхами. Но нет, опять споткнулись друг о друга и все выронили. Весь этот рай. Да и без рая – просто жизнь. И на зубах, как песок, скрипит. Стенка на стенку, эго на эго. Кто б мог подумать. Жизненные территории, ее и моя, распахнутые друг другу, чтобы стать единой. И наотмашь, за малейший неосторожный шаг, ожидая, что каждый понимает правила внутренней территории другого, верней, разделяет их, потому что и сам так живет. Не живет, не разделяет и не понимает, где и куда ступить, чтоб не наотмашь. Не сразу, а накапливается, заслоняясь этим необъяснимым родством и тягой, а потом как шарахнет, и выронили. Лежит под двумя одеялами в домике, сходил к егерям, принес ей еще одно, лежит, отвернувшись к стене, с этим лицом после наших разрывов – живым-неживым, потусторонне красивым, как на фаюмских портретах. А я сижу на вышке под круглой луной, в одеяле, вжавшись в колени от холода. Жду, прислушиваюсь. Иногда включаю фонарь, свечу на гладь озера или в заросли с выходом на поляну. Часы идут. Перебираю в памяти эту первую нашу Индию, тогда еще первую, всего-то два месяца прошло, как мы увиделись в Домодедово. И такое чувство было с первого взгляда, прикосновенья, той ночи, такое чувство судьбы… И проваливаюсь в полусон, и открываю глаза. Как же могло так произойти, и что с нами сейчас? Перебираю, проваливаюсь.
Когда это было? Год назад, месяц? Привычные наши попытки осмысленной видимости. Видимости чего – жизни? Нет никакого прошлого, живущего где-то там, отдельно от сейчас. Может, и есть, но где оно, кто? Да и живет ли – не сказать. Пока вдруг не входит в сейчас, в твое сейчас. Память ли это? Проще всего сказать: да. Но там, где все это происходит, наверно, лишь улыбнулись бы.
Вот мы летим, потом едем в тумане, ее щека на моем бедре. Потом Ришикеш, Ганга шумит у самого дома, холодно по ночам, я простыл, она греет мне ступни, прижав их к своему животу и зашептывает простуду в подвздошную ямочку, мне смешно и щекотно. Но уже что-то идет не так, первые трещинки, она уходит, сидит на камне у реки, спиной ко мне, вдалеке.
А потом заповедник Раджаджи. В загоне напротив хижины Мохаммед-Хана прежде жила великая слониха Арундати. После ее смерти сюда перешел Йогин – слоненок, которого подобрали в джунглях, когда ему было около трех месяцев. Мы с Любой поили его молоком, купали, разговаривали, а когда приехали год спустя, он бежал навстречу, обнимал хоботом меня и ее, слушал сердце, трогал лицо… А потом, когда у него начался период созревания и слезы застили взгляд, он не узнал меня и с разбегу пнул так, что я отлетел на несколько метров, но приземлился на ноги, а он потом все извинялся… Йогин, теперь ему девять лет, и перед ним мы с Таей. Он в соседнем загоне для взрослых, где раньше стояла Арундати, а на его месте трехмесячная Рани, принцесса, за ней нежно ухаживают, поят молоком, но она грустно глядит перед собой, чуть кивая весь день, непонятно кому и куда. Сел рядом, она скосила глаз, осторожно подошла, потрогала лицо хоботом, и началось необъяснимое. И рассказали друг другу всю жизнь, без слов. В избытке чувств она привалилась ко мне, изнемогая. А Тая все снимала, снимала на камеру…
И начались джунгли. На третий день случилась ее встреча с тигром, без меня. Я в тот час сидел в глубине леса на солнечной поляне и смотрел, как пятнистый олень, лангур и кабанчик, каждый занятые своим делом и нисколько не обращая на меня внимания, невольно сблизились, образовав чудесную картинку, похожую на рождественский вертеп. А потом мы шли с Таей по свежим тигриным следам и сели у тропы, прикрывшись ветками, ждали. В том месте, где следы наматывали петли. Справа – заросший обрывистый спуск, переходящий в луг, откуда семенила в нашу сторону многодетная семья кабанчиков. Отец семейства оставил их позади и пошел наверх на разведку. Тая прижалась ко мне сзади. Еще шаг, и он буквально ткнулся своим пятаком в объектив моей камеры. И стоял, закипая, не зная, вступать ли в поединок с этим крупным сдвоенным хряком напротив себя или ретироваться. Хрюкнул – и скрылся. Да, мы тот еще вепрь.
А потом было много «потом», пока не переехали на юг и не оказались в Махараштре, в городе Нагпур, на площади, носившей странное имя Zero-mile, означавшее нулевую точку, географический центр Индии. Откуда и началось наше странствие на годы вперед и куда не раз возвращалось. На этой площади находился офис егеря Сурии Кумар Трипати, который дал нам ключ от своего летнего домика в заповеднике Бор и нарисовал карту, куда и как ходить в джунгли в обход патрулей. Добавив уже в дверях, что из местных дело там лучше иметь с лесником по имени Fate, то есть Роком, Судьбой. И вот мы уже в Боре, обустроились в домике Сурии. Наутро к нам заглянул школьный учитель, он же змеелов, поймавший в деревне, с его слов, несколько тысяч змей. Ядовитых в лес выпускает, безобидных оставляет у себя на ферме. Запас еды у нас на неделю, в кухне под столом ружье. Временами наведывается немой Арун, присматривающий за домом. В новогоднюю ночь развели костер, украсили хлопковый куст за домом мандаринами и веселой всячиной. Взошла луна, где-то рядом ходит тигрица, вскрикивают олени. Все шло хорошо, съездили накануне в ближайшую деревушку Хигни, купили праздничное, не густо, но что нашли, радовались, готовясь, и вдруг, как нередко у нас, задели друг друга, столкнулись углами, она молча ушла
