— Вальтер! — взволнованно кричит маленький лысый Зибель. — Я соберу твои вещи.
И тотчас же принимается за дело. Выдвигает бумажную картонку, укладывает вещи Крейбеля и вынимает из его ящика бритвенные принадлежности, зубную щетку и пасту.
— Все… все, что у меня есть, останется в камере.
Это первые слова, которые Крейбелю удается выдавить из себя.
Эльгенхаген отводит его в сторону.
— Зайдешь к моей жене?
— Конечно, Генрих!
— Расскажи ей, что здесь делается, и скажи, что нужно предупредить Франца Вольфа. С ним — дело дрянь, Эрнст Дрезель все выложил. Вольфу нужно смыться. Запомнишь?
— Я-то запомню, но мне кажется, что это несколько щекотливое дело. На твою жену можно положиться?
— Ее тебе нечего бояться.
— Где живешь?
— Маршнерштрассе, семнадцать, второй этаж.
— Ладно!
Заключенные снова обступают Крейбеля и рассматривают его, будто видят впервые. Они видят его в последний раз. Еще несколько минут — и он уйдет. Закроются за ним ворота лагеря, и он очутится на воле, будет свободен. Будет свободно двигаться. Поедет домой, к своей жене… К своему ребенку. Свободен! Они смотрят на него тихими, грустными глазами.
— Как выйдешь, так поскорей сматывайся, чтоб они тебя снова не засадили, — советует Кессельклейн, опуская свою тяжелую руку на плечо Крейбеля.
— Только первое время береги себя, Вальтер! — Шнееман проталкивается к нему. — Одно неосторожное слово — и все муки начнутся сызнова.
Крейбель молча принимает все советы и поздравления. Он рассеянно улыбается. Он иначе представлял себе освобождение. Ему стыдно, словно он провинился перед товарищами. Он даже не замечает завистливых взглядов, которые на него бросает Ганнес Кольцен. Тот стоит один у окна, жадно обкусывает ногти и не отрываясь смотрит на Крейбеля. Но Крейбель встречает взгляд Фрица Янке, взгляд, полный горечи, и его сердце болезненно сжимается. Какие мысли мучают этого человека? Он идет на волю, а тот — на плаху. Перед ним жизнь, а перед тем — смерть. Нет, Крейбель иначе представлял себе свое освобождение, радостнее, легче.
— Ты, вероятно, совсем растерялся? — Вельзен подходит к нему. — Но ведь ты счастлив? Главное то, что вся мерзость уже позади, а остальное приложится.
— Ш-ш, Люринг идет!.. — кричит караулящий у двери Кернинг.
Товарищи суют Крейбелю в руки картонку, пододвигают к нему казенные вещи и еще раз протягивают руки.
— Товарищи! — У Крейбеля перехватывает дыхание. — Товарищи… все произошло так неожиданно… право, я еще не могу всего постичь… но вы понимаете, что я вам сказал бы, если бы можно было говорить в этих условиях.
Он ищет глазами Фрица Янке. Тот стоит в последнем ряду и смотрит на него через плечи товарищей.
Крейбелю хочется подойти к нему, обнять, но у него не хватает сил. Он видит желтоватое худое лицо с подергивающимися губами и, запинаясь, говорит:
— Товарищи… я… мы все… кто на свободе… вас никогда не забудем… никогда!
Люринг уже у двери. Отпирает.
— Готов?
— Так точно!
Крейбель поворачивается к заключенным и кричит:
— Будьте здоровы, товарищи! — и выходит из камеры.
— «Товарищи» можно было бы оставить при себе, — ворчит Люринг. — Спустись по лестнице и отметься в центральной.
Крейбель идет по коридору к лестнице. Люринг еще раз с насмешкой кричит ему вслед:
— До свиданья, «товарищ»! — и Крейбель слышит его смех.
В центральной дежурит Оттен. Он сидит за маленьким столом, на котором стоят телефон, чернильница, и на листе белой бумаги отмечает крестом фамилии.
— Ну, Крейбель, собираешься домой? — спрашивает он вполоборота.
— Так точно, господин дежурный!
— Встань туда, к стене… Нет, не надо лицом… Стой только смирно.
Крейбелю виден весь тюремный корпус. Три этажа: камера на камере. В первом этаже заключенные в серых балахонах красят стены. Потолки уже выбелены. Коридоры залиты побелкой, завалены мусором.
— Оттен, что с Крейбелем?
Крейбель смотрит наверх. Через перила второго отделения перегнулся Тейч.
— Освобождают, — отвечает Оттен, не поднимая глаз от бумаг.
— Освобождают? Это, наверное, ошибка. — Тейч в недоумении качает головой. — Освобождают? Ну, я думаю, мы его скоро опять здесь увидим.
— Вряд ли! — Оттен поворачивается на стуле, смотрит вверх на Тейча, потом на Крейбеля. — Но если случится — да хранит его бог.
Идет Нусбек. Он замечает Крейбеля и подходит к нему.
— Вас освобождают?
— Так точно!
— Это меня радует. Только теперь будьте благоразумны и не суйтесь больше в политику. Если вы сюда еще раз попадете, то наверняка не выйдете. Что собираетесь делать на воле?
— Я токарь. Думаю, работа скоро найдется.
— Ну, а если не так скоро, как вы надеетесь, то не надо пасовать перед трудностями. Национал-социалистское государство не допустит, чтобы хоть один его соотечественник погибал от голодной смерти.
Нусбек уходит вверх по лестнице в свое отделение. Из помещения комендатуры: выходит фельдшер. Оттен отворяет большую решетчатую дверь. Бретшнейдер тихо спрашивает:
— Что с Крейбелем?
— Его освобождают.
Фельдшер медленно подходит к Крейбелю. В руке у него пузырек с желтоватой жидкостью.
— Итак, свободны?
— Так точно!
— Надеюсь, что здесь мы с вами больше не увидимся?
— Нет, господин фельдшер.
Брэтшнейдер подходит совсем вплотную к Крейбелю и шепчет:
— Будь особенно осторожен в первые недели. За тобой будет усиленная слежка.
Крейбель быстро делает знак глазами и кивает.
Фельдшер задумчиво идет по коридору. «А я все еще арестант, — думает он. — Я не могу снять этот халат. И коричневая рубашка сидит на нас крепче чем на них арестантская куртка».
Спустя полчаса Вальтер Крейбель с тремя другими заключенными стоит перед дверью комендатуры. В камере хранения они сдали казенные вещи и получили свои. Сейчас предстоит выполнить последние формальности.
Ридель приносит Крейбелю вечное перо, которое у него отобрали, когда он сидел в одиночке, и при этом говорит, обращаясь ко всем:
— Можно не стоять навытяжку. Станьте вольно. И если трудно, прислонитесь к стене.
Но ни один из четырех не следует этому предложению.
Хармс выходит из комнаты и осматривает четырех заключенных, стоящих в ожидании рядом со своими картонками. Он берет Крейбеля за плечо и спрашивает:
— Тебя ведь били, не правда ли?
— Нет, господин начальник!
— Но ведь тебя держали в темной?
— Нет, господин начальник!
Хармс, ухмыляясь, проходит в комнату коменданта и возвращается вместе с ним. Они шепчутся, и Хармс кивает в сторону Крейбеля. За зимние месяцы комендант совсем разжирел. Коричневая замшевая форма натянута на его могучее тело, как перчатка. На воротник ложится двойной подбородок и складки шеи.
— Ну, Крейбель, хочешь к маме?
— Так точно, господин комендант!
— Я охотно тебя освобождаю, но не хотел бы еще раз приветствовать здесь. Это будет для тебя очень плохо.
Крейбель ничего не отвечает. Он смотрит в полное самодовольное лицо и невольно вспоминает, как этот человек стоял с револьвером в руке тогда, когда его, Крейбеля, избивали. В то время у него еще была молодцеватая военная выправка.
— Советую тебе забыть то, что осталось позади. В этом заключается высшее искусство жизни — забыть все плохое и помнить только хорошее. Держи язык за зубами, мы шутить с собой не позволим. Это было испытание, а теперь ты должен принять решение. Помни всегда, что мы боремся за каждого соотечественника, даже и за тех, в отношении кого нам пришлось принять серьезные меры. Теперь ступай!
Харден провожает четырех освобожденных через тюремный двор. Комендант и штурмфюрер следуют за ним. Большие тяжелые ворота открываются.
Обливаясь потом, несется Крейбель вниз по Фульсбют тельскому шоссе. Дующий ему навстречу суровый мартовский ветер так набрасывается на деревья, что сухие ветки с треском ломаются и падают на землю. Крейбель не смотрит ни направо, ни налево, — он бежит вперед. Его гонит безумный страх; что, если все это лишь ошибка и они снова его вернут? С порога домов и лавочек на него поглядывают женщины. Люди на улице оборачиваются ему вслед, — всякий знает, что он идет из концентрационного лагеря. Каждый день проходят здесь освобожденные со своими картонками. Крейбель ничего не замечает. Все плывет у него перед глазами. Им владеет лишь одна мысль: «Свободен! Спасен! Домой!»
У Альстерского шлюза он оборачивается на грязно-красные строения за высокой стеной, видит безобразную башню у входа в каторжную тюрьму, — в этой башне висит колокол с отвратительным, резким звуком. Он еще раз смотрит на гладкие стены тюрьмы с квадратными зарешеченными дырами. О, никогда больше! Никогда больше сюда не возвращаться!
