— Замолчи, Ре-диез, — отвечает мне он, — лучше помоги подняться на хоры малютке Ми-бемоль.
Я так и делаю. И вот мы поднимаемся по узкой винтовой лестнице и выходим к органу. Внезапно вспыхивает свет. Клавиатура открыта, кал-кант на своем месте, он выглядит таким огромным, словно его самого надули воздухом из органных мехов.
По знаку мэтра Эффарана мы выстраиваемся по порядку, он протягивает руку, корпус органа открывается и закрывается, поглотив нас…
Все шестнадцать, мы заперты в органных трубах, каждый отдельно, но рядом с остальными. Бетти находится в четвертой трубе в качестве ми-бемоль, а я — в пятой как ре-диез. Значит, я угадал замысел мэтра Эффарана. Сомнений не оставалось. Потерпев неудачу с регистром детского голоса, он решил составить его из участников хора, и, когда через отверстие в трубе начнет поступать воздух, каждый из нас издаст свою ноту! Да, на сей раз это будут не кошки, а я, Бетти, все наши друзья — нами будут управлять клавиши органа.
— Ты здесь, Бетти? — закричал я.
— Да, Иозеф.
— Не бойся, я рядом.
— Тишина! — воскликнул мэтр Эффаран.
И мы замолчали.
Перед входным антифоном вступил мэтр Эффаран. Низкие регистры издавали громовые раскаты. Это завершилось финальным аккордом чудовищной силы. После слов господина кюре последовал новый яростный аккорд мэтра Эф-фарана.
Я в ужасе ждал того момента, когда из мехов в трубы рванутся порывы ветра, но, вероятно, органист приберег нас на середину мессы… После молитвы последовало чтение из апостольского послания, затем Градуал, завершившийся двумя превосходными аллилуями под аккомпанемент низких регистров. Затем орган смолк на некоторое время, пока господин кюре произносил проповедь, в которой он благодарил органиста за то, что тот вернул кальферматской церкви давно умолкнувшие голоса…
О, если бы я мог крикнуть, чтобы мой ре-диез вырвался наружу через отверстие в трубе.
Затем начался Офферторий. При словах «Да возрадуются небеса, да возликует земля…» прозвучало великолепное вступление мэтра Эффарана. Нужно признаться, оно действительно было превосходно! Эти гармоничные звуки, полные неизъяснимого очарования, представляли небесный хор, прославляющий божественное дитя.
Это продолжалось пять минут, но мне они показались вечностью. Я предчувствовал, что в Возношение даров вступят детские голоса, ведь в этой части все великие музыканты проявляли высшую степень вдохновения…
Сказать по правде, я был еле жив от страха. Мне казалось, что из моего пересохшего от волнения горла не сможет вырваться ни одной ноты.
Но я не представлял себе, сколь могуч порыв ветра, который обрушится на меня, когда пальцы органиста коснутся управляющей мною клавиши. И вот он настал, этот страшный миг. Раздался нежный звон колокольчика. В церкви воцарилась внимательная тишина. Все склонили головы, когда двое министрантов приподняли орнат[10] господина кюре. И хотя был благочестивым мальчиком, я не мог слушать. Я думал только о буре, которая вот-вот разразится. И вполголоса, чтобы никто, кроме Бетти, не услышал, я сказал:
— Осторожно, скоро наш черед!
— О, господи! — вскричала бедная девочка. Я не ошибся. Раздался глухой шум выдвигаемого регистра, который регулирует подачу воздуха в трубы, где мы были заключены. Нежная, проникновенная мелодия разнеслась под сводами церкви. Я услышал «соль» Хокта, «ля» Фарина; потом ми-бемоль моей милой соседки, затем мою грудь наполнил порыв ветра, сорвавший с губ ре-диез. Даже если бы я решил промолчать, то уже не смог бы. Я превратился в послушный инструмент в руках органиста. Клавиша на его клавиатуре словно была клапаном моего сердца…
Как это было ужасно! Еще немного, и с наших губ слетят не ноты, а стоны… А как описать ту пытку, когда мэтр Эффаран брал своей страшной рукой уменьшенный септаккорд, в котором я был на втором месте: до, ре-диез, фа-диез, ля. Жестокий, неумолимый музыкант держал этот аккорд бесконечно, я почувствовал, что сейчас умру, и потерял сознание… Но по правилам гармонии этот знаменитый аккорд не может быть разрешен без ре-диеза.
— Что с тобой? — спрашивает отец.
— Со мной… Я…
— Проснись же, пора в церковь…
— Пора?
— Конечно… Вставай, иначе опоздаешь к службе и останешься без рождественского ужина.
Где я? Что произошло? Неужели все это сон? То, что нас заперли в трубах органа, что заиграли элеватио, что сердце едва не разорвалось на части, а из горла не мог вырваться ре-диез? Да, все это мне только приснилось, наверное, потому, что в последнее время я был крайне возбужден.
— А где мэтр Эффаран? — спросил я.
— В церкви, — ответил отец. — Твоя мать уже там… Ну ты будешь одеваться?
Я одевался точно в забытье, а в ушах по-прежнему звучал этот последний аккорд — бесконечный и душераздирающий.
Когда я вошел в церковь, все уже сидели на местах — моя мать, Бетти со своими родителями, хорошенько закутанная от холода. До меня долетели последние звуки колокола.
Господин кюре в праздничном облачении подошел к алтарю в ожидании, когда раздадутся торжественные звуки органа. Каково же было изумление! Вместо величественных аккордов — полная тишина, орган безмолвствовал. Церковный сторож поднялся на хоры. Органиста там не было. Напрасно мы его искали. Калкант тоже исчез. Наверное, придя в неистовство, что ему не удается установить регистр детского голоса, мэтр Эффаран в ярости ушел из церкви, покинул наш городок, не спросив своего гонорара, и с тех пор никогда больше не появлялся в Кальфермате.
Признаться, я был на него за это не в обиде, поскольку в присутствии этого странного человека, преследовавшего меня даже во сне, я буквально терял рассудок!
А если бы господин Ре-диез сошел с ума, он не смог бы через десять лет жениться на госпоже Ми-бемоль. Кстати, этот брак оказался на редкость счастливым. А это доказывает лишь то, что, несмотря на разницу в одну восьмую тона, на «комму», как говорил мэтр Эффаран, можно, тем не менее, достичь гармонии в семейной жизни…
КонецТрог — буквально «корыто» (нем.). Долина с вогнутым днищем, переходящим в крутые склоны. (Здесь и далее прим. переводчика.)
Вильгельм Телль — герой швейцарской народной легенды, отразившей борьбу швейцарского народа в XIV веке против Габсбургов. Габсбургский фогт Геслер велел кланяться висевшей на шесте шляпе. Вильгельм Телль не подчинился и в наказание был принужден сбить стрелой из лука яблоко с головы своего сына.
Однако на этот сюжет написаны две оперы: французским композитором Гретри (1791) и итальянским — Россини (1829). Видимо, по замыслу автора, действие рассказа происходит до этого времени.
Антифонарий — церковная певческая книга, включающая в себя древние латинские песнопения.
Названия религиозных хоралов.
Гвидо Аретинский (995-1050) — итальянский музыкальный теоретик, придумавший название нот гаммы.
Гимн написан на искаженной латыни и может быть переведен примерно таким образом: «Чтобы слуги твои могли слабонатянутыми струнами откликнуться на чудеса твоих деяний. Освободи им грешные уста, святой Иоанн».
Пастушеская свирель, изобретение которой приписывают древнегреческому богу Пану. Она состояла из 7 флейт разной величины, скрепленных между собой в таком порядке, чтобы при вдувании воздуха издавалась гамма.
Названия регистров органа.
Часть торжественного облачения священника.
