– Мне они не по вкусу, сэр.
– В довершение всего он пригласил меня сегодня поужинать в Приветном Шалаше. Или это Беседка Отдохновения?
– Мирная Гавань, сэр.
– Так же плохо, если не хуже. Думаю, подадут обычную пакость.
– Отнюдь, сэр. У мистера Твайна превосходная кухарка.
– Вот как? И на том спасибо. Поможет скоротать отвратительный вечер. Что ненавижу, то ненавижу – бюсты. Дж.Дж. всегда хотел, чтоб я их покупал, просто страсть какая-то. Ладно, сегодня ужинаем у Твайна. Завтра дам ему потомиться, а послезавтра приглашу в свой клуб и ошеломлю. Чек надо будет иметь с собой, чтоб помахать у него перед глазами. Благодарите Кеггса за мудрую мысль.
Роско сглотнул. Он страдал, как страдает бережливый мультимиллионер, которому предстоит расстаться с двадцатью тысячами. Да, он понимал, что вложение разумно – насадишь мелкую рыбешку, вытащишь кита, и все же еле выговорил:
– Спасибо, Кеггс.
– Не за что, сэр. На здоровье, сэр. До свиданья, мистер Байлисс.
– Вы нас покидаете?
– Мне пора домой.
– Торопитесь на поезд?
– Нет, я на машине.
– Я провожу вас, – сказал Мортимер Байлисс, прикрывая за собой дверь. Монокль сверкнул, мумифицированное лицо приняло то выражение, с которым участковый судья начинает перекрестный допрос отпетого преступника. – Ну-ка отвечайте, мой хитрый мажордом, что за этим кроется?
– Сэр?
– Бросьте корчить святошу! Я спрашиваю, что за этим кроется, и требую прямого ответа. Признавайтесь, увенчанный котелком мошенник. Вы не хуже моего знаете, что у Дж.Дж.Бэньяна не было друга по фамилии Твайн.
Мы не скажем, что Кеггс хихикнул – дворецкие, даже отставные, не хихикают; однако он только что не хихикнул.
– Я и сам подумывал, не удивило ли вас это, сэр.
– Удивило.
– Я даже боялся, как бы вы не раскрыли мой маленький обман.
Мортимер Байлисс заломил бровь.
– Мой дорогой! Когда я вижу, что Роско Бэньян вот-вот выложит двадцать тысяч ни за что, ни про что, я не порчу удовольствия, раскрывая маленькие обманы. Господь свидетель, в наше время редко выпадает достойный случай повеселиться.
– Верно, сэр.
– Милостивое Провидение много лет готовило Роско что-то подобное. Слишком он любит деньги, это вредно для души. Отнимать у него хоть что-то -долг милосердия. Вы это почувствовали?
– Еще как!
– Представляю, каково вам было, когда он предложил вам пятьдесят фунтов.
– Признаюсь, в данных обстоятельствах вознаграждение показалось мне не вполне адекватным.
– И вы, как говорится, в отместку направили его не туда?
– Мной руководило также искреннее желание помочь мисс Бенедик, сэр. Очаровательная молодая леди. Не скажу, чтобы я считал мистера Твайна идеальной партией, но, поскольку она стремится к этому союзу, буду только рад способствовать его осуществлению.
– Блеск!
– Сэр?
– Восхищаюсь, как вы говорите. Вас никогда не называли Златоустом Вэли-Филдз?
– Не слышал, сэр.
– Потомки назовут. А теперь, дорогой Кеггс, скажите мне, если сумеете – кратко, кто же таинственный узник?
– Сэр?
– Ну, претендент, кандидат. Соперник Роско.
– Ах, извините, сэр. Вы меня немного смутили. Его фамилия Холлистер.
– Как?! – Мортимер Байлисс удивился. – Сын Джо Холлистера?
– Если я не ошибаюсь, мистера Холлистера-старшего звали Джозеф.
– Кому вы рассказываете! Он был моим лучшим, правильнее сказать -единственным другом. Как ни странно, меня по большей части не жаловали. Что же поделывает юный Билл? Последний раз, когда я он нем слышал, он собирался учиться живописи… да, в Париже.
– Мистер Холлистер-младший работает помощником в знаменитой Галерее Гиша на Бонд-стрит.
– Воровской притон! И собирается жениться?
– На мисс Анжеле Мерфи, сэр, молодой особе, которая учится играть на скрипке в Королевском Музыкальном Колледже.
– Как же вы все это узнали?
– Через сыскное агентство, сэр, к услугам которого обратился.
– Боже! Устроили за ним слежку?
– Это простейший способ оставаться в курсе его дел.
– Кеггс, вам бы стать начальником Московской разведки.
– Не думаю, сэр, чтоб мне хотелось переехать в Россию. Климат не тот. Хотите узнать еще что-нибудь?
– Нет. Я, кажется, исчерпал повестку дня. Всего вам хорошего, Кеггс, всяческих благ и процветания.
Мортимер Байлисс вернулся к Роско. Тот заметно повеселел, обдумав все и смирившись с утратой мелкой рыбешки.
– Ушел? – спросил он.
– Да, уехал. По-моему, разобижен. Пятьдесят фунтов, Роско! Маловато, а? Не раскаиваетесь?
– Ничуть.
– Еще раскаетесь.
– В каком смысле?
– Да так… Знаете, у этой истории есть одна сторона, которую вы упустили из виду.
– Чего-чего?
– Как насчет вашей свадьбы? Помнится, вы говорили, что помолвлены.
– А, это! Разорву помолвку.
– Ясно. Разорвете. А как насчет иска о нарушении брачных обязательств? Вы писали ей письма?
– Что-то писал.
– Упоминали о свадьбе?
– Упоминал.
– Тогда вам есть о чем беспокоиться.
– Вот еще! Все в порядке.
– Почему? Объясните, я дитя в этих вопросах.
– Я знаю такого, Пилбема, он держит сыскное бюро «Аргус». Вернет мне письма. С год назад я к нему обращался, и он управился в два счета. Конечно, я подожду рвать, пока письма не верну.
Мистер Байлисс запрокинул голову, и комнату огласили раскаты хриплого хохота, который двадцать шесть лет назад частенько досаждал гостям Дж.Дж.Бэньяна.
– Последний романтик! Золотая душа! Право, Роско, вы напоминаете мне сэра Галахада.
Солнце высоко стояло над лондонским Вест-эндом, и все добрые люди давно трудились по лавкам и мастерским, когда молодой человек, мучимый головной болью, свернул с Пикадилли на Бонд-стрит – плечистый молодой человек с квадратным подбородком, похожий больше на боксера, который готовился к чемпионату в среднем весе, но временно забросил тренировки, чем на служащего художественной галереи. Звали его Билл Холлистер, а головой он мучился по той причине, что, как и Роско Бэньян, кутил всю ночь в Сент-Джонс-Вуд.
Однако, хотя невидимая рука время от времени вгоняла в виски раскаленные гвозди, сердце его ликовало, а губы то и дело складывались в трубочку, чтобы засвистеть веселый мотивчик. По примеру небезызвестной Пиппы он полагал, что Господь на небе[10] и все-то мире ладно. Случись сейчас рядом Пиппа, Билл похлопал бы ее по плечу и сказал, что согласен с ней на все сто.
Многие (в том числе и лорд Аффенхем, который на заре туманной юности частенько давал слово не той девушке, а потом долго терзался) заметили, что нет большего счастья, чем внезапно получить отставку из уст невесты, к которой посватался в странном помрачении рассудка. Именно это и произошло с Биллом. После нескольких месяцев неудачной помолвки с мисс Анжелой Мерфи, о которой говорил Кеггс, он, вернувшись утром из гостей, нашел письмо, формально разрывающее их отношения.
Письмо это не было полной неожиданностью. Мисс Мерфи уже как-то намекала, что сомневается в правильности своего выбора. Она принадлежала к тому типу девиц, которые, не смущаясь, указывают любимым на их недостатки. «Почему ты не причесываешься? – спрашивала она. – Ты похож на шотландскую овчарку». Или: «Почему ты носишь этот жуткий пиджак и полосатые брюки? Ты похож на похоронного агента». Бесполезно было говорить, что волосы – его крест, поскольку встают дыбом, стоит отнять расческу. Бесполезно было и оправдываться, что визитка и такие брюки – цеховой мундир; приди он на работу в штатском, мистер Гиш нечаянно его подстрелит. Оставалось молча страдать.
Словом, из помолвки с мисс Мерфи Билл вынес немногое: он узнал, что похож на кудлатую собаку, которая стережет овец и в свободное время распоряжается на похоронах; а он ждал от союза любящих сердец чего-то большего. Мысль, что отныне мисс Мерфи пойдет верхом, а он – низом, и на милых брегах Лох-Ломонда и вообще нигде им не встретиться, исключительно бодрила. Помощник в галерее Гиша должен быть на посту в девять тридцать, и хотя стрелка подбиралась к двенадцати, а за порталом вполне мог притаиться Леонард Гиш, чтобы прыгнуть из-за спины и перекусить горло, Билл решил, что не позволит обстоятельствам испортить себе настроение. Прибыв на место, он улыбнулся девушке за конторским столиком, мисс Элфинстоун, и воскликнул так, словно после долгих поисков обрел старинного друга:
– Доброе утро, Элфинстоун, доброе утро, доброе утро, доброе утро. Все присмотрено?
Во взгляде ее не было ответного жара, скорее укоризна и холод осуждения. Билла частенько подмывало заметить: "Выньте изо рта лимон и улыбнитесь хоть на минуту! В мире так много прекрасных вещей, что все мы счастливее королей[11]".
– Ха! – сказала секретарша.
