– Ха! – сказала секретарша.
– И вам того же, – вежливо отвечал Билл.
– Знала бы, что вы придете, испекла бы пирог, – продолжала она. -Это надо же, явились на работу!
Билл немного нахмурился.
– Не произносите при мне слова «работа». Сегодня утром оно режет мне слух.
– Хорошенькое утро – двенадцать часов.
– А, теперь понял. Вы считаете, что я припозднился? Да, возможно, вы правы. Вчера я был в гостях, вернулся с утренним молоком. Упал в кресло, задремал, проснулся – и с изумлением обнаружил, что уже двенадцатый час. Вот что, – сказал Билл, пристально вглядываясь в секретаршу, – мне не нравится ваша желтая пудра. И почему вы трясете ресницами? Это выводит из равновесия.
– Сами затрясетесь, когда увидите мистера Гиша. Он прыгал, как кошка на сковородке.
– Вы, вероятно, имели в виду рыбу в том же неприятном положении. Немного недоволен, да? Что ж, досадно, сегодня я хотел бы видеть вокруг только счастливые лица. Вы лицезреете меня, о Элфинстоун, когда сижу на вершине мира с радугой в руке и в шляпе набекрень. Не зная обстоятельств, вам не понять, в чем дело, но я чувствую себя жаворонком, которому отворили клетку и позволили взмыть в эмпиреи с песней на устах. Встреть меня сейчас Шелли, он бы сказал «Здравствуй, дух веселый»[12], и был бы прав. Я чувствую… но что-то в вашем взгляде мне подсказывает, что вам плевать на мои чувства, а поскольку папа Гиш, несомненно, горит желанием со мной побеседовать, я, так и быть, уделю ему минуту-другую.
– Он ушел.
– Как? До обеда?
– Он уехал за город на распродажу мебели.
– Ясно. – Лицо у Билла разгладилось. – Я испугался было, что он сидит, вперя взор в циферблат, а добрая старая галерея пребывает в забвении. Ладно, если бы вы сказали раньше, вы бы сберегли мне немало нервов. Я-то воображал, что он ждет в засаде. Не передавал ли чего-нибудь милый старичок?
– Передавал. Если вы возьмете в руки по фунту свинца и прыгнете в реку, он будет только рад.
– Это говорит не настоящий Гиш. Он пожалеет о своих словах, как только найдет время поразмыслить. Есть еще указания? Помните, мой девиз – Служить.
– Да, что-то насчет картин в Кенте. Адрес на столе. После обеда надо съездить.
– Нет, – отвечал Билл, чувствуя, что настало время проявить твердость. – Я готов делать все в разумных пределах, но сегодня никуда не поеду. Завтра.
– Как угодно. Шею не мне намылят.
– Что за вульгарные у вас выражения! Порой мне кажется, я понапрасну трачу время и силы, пытаясь вас просветить. Просто руки опускаются. И перестаньте моргать, я уже говорил. Еще что-нибудь?
– Да, он сказал… подождите минутку. Все записано. Вот, если придет миссис Уэстон-Смидт, показать ей «Подражание Эль-Греко», затем «Натюрморт с цветами» в стиле Диаса, потом – в духе мастера Священного Кельнского братства – и, наконец, Бернардо Дадди.
– Мое сердце принадлежит Дадди.
– «Ни в коем случае не перепутать порядок!» Вам это что-нибудь говорит?
– Просто, как всякий обман. Это называется «обработать клиента». Представьте, что вы рассказываете историю с неожиданным концом и нарочно тянете резину, чтобы громче прозвучал финал. Мы хотим продать Дадди и мостим путь подражателями, последователями и натюрмортами. Всю эту страсть господню мы показываем для затравки. Наша цель – смирить миссис Уэстон-Смидт, внушив, что такова кара за принадлежность к человеческому роду. И вот, пока она барахтается в пучине отчаяния, не надеясь из нее выбраться, мы подсовываем ей Дадди. Несчастной кажется, что она всю жизнь мечтала о такой картине. Сделка совершается. Психология.
Мисс Элфинстоун с новым уважением взглянула на Билла.
– Умно. Я и не знала, что вы такой дока. Думала, вы просто…
– Кудлатая овчарка? Нет, нет. Всех вводит в заблуждение моя скромность. Еще что-нибудь?
– Ах, да. Вам только что звонил какой-то Цвайн.
– Не Цвайн. Твайн. Клубный знакомый и, между нами, порядочный зануда. Чего ему надо?
– Он мне не докладывал.
– Ладно, я рад, что не пришлось с ним говорить. Поразительно, как я чувствую себя сегодня утром! Духом я с херувимами и серафимами, вот-вот запою Осанну, а телом – в упадке. Башка трещит, разум на пороге забытья, как будто пью настой болиголова, как будто в Лету погружаюсь я. Китс знал, что пишет. Вы начинаете жизнь, и я дам вам полезный совет. Не кутите ночи напролет с художниками, а если этого не избежать, пейте ячменную воду. Тогда вы не узнаете, каково вернуться домой в серых утренних сумерках, если голова раздута насосом втрое против положенного.
Спустя несколько минут, когда Билл прислонил упомянутую голову к телефону, в надежде немного ее остудить, тот вывел его из оцепенения. Устало подняв трубку, Билл услышал резкий мужской голос.
– Алло, это вы?
– Нет, – отвечал Билл. – Не я.
– Это вы, Холлистер? Твайн звонит. Послушайте, вы, кажется, знакомы с Мортимером Байлиссом?
– Был знаком в детстве. Он ходил к отцу играть в шахматы и ругался, что я заглядываю через плечо. А что?
– Сегодня он придет ко мне ужинать.
– Тогда советую расстараться. Он исключительно привередлив, не угодите – заколет вилкой. Мортимер Байлисс тот еще крокодил. Как вас угораздило с ним познакомиться?
– История фантастическая. Знаете в клубе такого Бэньяна?
– Роско Бэньяна? Знаю с тех пор, как мы с ним под стол пешком ходили. А он тут при чем?
– Он увидел мои работы, они ему понравились, и он попросил Байлисса высказать свое мнение. Ну, я его пригласил. Не приедете ли вы?
– Поддержать вас морально?
– Да. Он вас знает, и вы кого угодно заболтаете.
– Я предпочел бы, чтоб это называли красноречием.
– Поговорите с ним за ужином, а потом исчезните, чтоб я мог показать работы.
– Ясно.
– Приедете?
В голосе слышалась мольба, и мягкосердечный Билл дрогнул. Он не любил Стенхоупа Твайна, они были мало знакомы, только встречались в клубе, но Билл понимал, какие возможности открываются перед несчастным, и чувствовал, что отказать – подло. В нем всегда было что-то бойскаутское.
К тому же ему хотелось взглянуть на Мортимера Байлисса. Он сказал Твайну, что это крокодил, и, если годы не смягчили его, превратив в добродушного старичка, крокодилом тот и остался. Однако Билл знал: под грубой шкурой бьется золотое сердце. Отец рассказывал, как разорился после биржевого краха, и как Мортимер его спас. Он ругался, на чем свет стоит, но пришел с чековой книжкой и предложил выписать чек на любую сумму.
– Ладно, – сказал Билл. – Я собирался идти домой и тихо предаться сну, но – приеду.
– Отлично. Адрес такой: Вэли-Филдз, Тутовая Роща, Мирная Гавань. Вы знаете, как доехать до Вэли-Филдз?
– Мой туземный проводник Мбонго отыщет путь. Очень толковый малый.
– Часов в семь.
– Хорошо.
Билл положил трубку, взглянул на часы. Да, так он и думал, время поесть. Он отыскал шляпу, дружески похлопал мисс Элфинстоун по спине и отправился проверить, не отыщет ли в себе сил проглотить кусочек-другой.
Приготовления к ужину начались, едва Мортимер Байлисс повесил телефонную трубку; вся Тутовая Роща пришла в движение. Стэнхоуп Твайн через забор сообщил новость невесте, та, не теряя времени, побежала предупредить дядю, что сегодня он ужинает на стороне. Она застала его в кабинете, где он ломал голову над фразой: «На груди у дамы поблескивал изящный клоун», и какое-то время сочувственно выслушивала соображения о недоумках, которых в прежние времена на выстрел не подпустили бы к сочинению кроссвордов. Лорд Аффенхем был воспитан в классическом духе, на солнечном боге Ра и большой австралийской птице эму, и не принимал новшеств вроде катеров и клоунов. Он резко их осудил, Джейн с ним согласилась.
– А теперь насчет ужина. Как бы тебе понравилось: на закуску икра, потом бульон, жареная курица под хлебным соусом, два овощных гарнира, омлет с вареньем, груши?
– Великолепно.
– Так вот, ты этого не получишь, – сообщила жестокая Джейн. -Сегодня у Стэнхоупа большой прием, мне надо там готовить. Мы намерены поразить Мортимера Байлисса.
– Э? – Мортимера Байлисса. Очень знаменитый старичок, и не его вина, что я сегодня впервые о нем услышала. Видимо, большая шишка в мире искусства. Приедет взглянуть на бюсты и вообще. Надеюсь, Стэнхоуп ему понравится.
– Ты сказала «Стэнхоуп понравится»?
– Сказала.
– Ясно. А то, я думал, ослышался… Впрочем, – продолжил лорд Аффенхем, искусно обходя опасную тему, – суть не в этом. Суть в том, что меня сегодня не кормят. Ладно, пойду в забегаловку, съем отбивную. И Кеггса с собой прихвачу.
– Не прихватишь. Он пообещал тряхнуть стариной и выйти в роли дворецкого. Сказано, у нас все будет по высшему разряду. Мы решили убить Байлисса.
Вот так и получилось, что, в семь часов вечера, когда перед Биллом распахнулась парадная дверь Мирной Гавани, его взорам предстал Огастес Кеггс, словно вышедший из салонной комедии времен короля Эдуарда. Билл чуть не упал. Кого он не думал встретить в глухом предместье, так это марочного дворецкого столетней выдержки.
