И вот теперь, возвращаясь с моря, Кутяну шел прямо домой, в комнату с земляным полом, которую снимал на окраине городка у одного турка, и читал и конспектировал допоздна. Хозяин, отец шестерых детей, человек добрый, заглядывал в его комнату и стеснительно говорил: «Твой совсем не жалеть себя, твой портить глаза. Твой ложиться надо, завтра на служба надо». Тогда Михай тушил свет и ложился спать, накрывшись с головой одеялом, которое не спасало от холода в комнате, едва обогреваемой чугунной печуркой с несколькими тлевшими поленьями. Ночь рождала образ красивой девушки его мечты.
Около года назад в городской библиотеке лейтенант познакомился с преподавательницей местного лицея. Они подружились. Михай выяснил расписание занятий, как-то встретил ее после окончания работы и проводил до дома. Она пригласила его к себе. Вечер прошел в беседах о литературе, живописи, кинофильмах, и хотя девушка ему нравилась, он не осмеливался идти дальше разговоров об искусстве. Потом Михай часто бывал у нее в гостях. Родители, люди пожилые, не мешали им, и они подолгу говорили на самые разные темы, пока она, смеясь, тоном, не допускающим возражений, не говорила: «Уже поздно, наверное, тебе домой пора».
Девушка была старше его на два года, но не походила на засидевшуюся в невестах барышню. Мимоходом она сказала ему, что была замужем за инженером, работавшим на судоверфи, который ее бросил и уехал куда-то.
Кутяну нравились ее размеренная речь, ее спокойный характер. Каждый раз, когда он развивал какую-нибудь идею, она ему не противоречила. Слушала его внимательно, а когда он заканчивал, высказывала своим бархатистым, певучим голосом все, что думала об услышанном. Эти беседы были для Михая глотком спокойствия после дневных треволнений. Он начал испытывать потребность видеть ее снова и снова и с нетерпением ожидал возвращения из плавания. Это все, что было между ними.
Да и в службе Кутяну не очень везло. Хотя он окончил училище с высокими оценками, выбора у него не было. При распределении ему сказали:
— Вы, товарищ лейтенант Кутяну, назначаетесь на «S-113».
Капитан второго ранга из отдела кадров училища, высокий и худощавый, со скуластым лицом, вручил ему приказ о распределении намеренно строго, как бы желая пресечь любое возражение. Михай молча взял бумагу, в которой были указаны дивизион и номер корабля. Придя домой, он упаковал большой чемодан из прессованного картона и уехал в отпуск в родное село, затерянное в горах.
Затем лейтенант явился в дивизион вспомогательных судов, куда был назначен. Его встретил начальник штаба. Он обрадовался прибытию специалиста, в котором очень нуждался. «Мне не хватало человека дела. Надеюсь, ты будешь таким, и тогда тебя будут уважать…» — сказал он Кутяну, оторвавшись от карт, разложенных на трех больших столах.
Михай не очень-то понял, что означали эти слова начальника штаба. Но он ни о чем не расспрашивал. Не узнал он, где будет квартировать и столоваться. Просто взял свой чемодан и в сопровождении солдата отправился на корабль, который и кораблем-то можно было называть лишь условно.
Прослужив немного, но зарекомендовав себя мастером своего дела, он перевелся на вспомогательное судно — буксир, на котором также навел полный порядок. Буксир получил во время смотра высшую оценку, а Кутяну был отмечен в приказе и вскоре переведен во флотские ремонтные мастерские…
И вдруг назначение на барк «Мирча». Когда ему сообщили о новом назначении, он едва сдержался, чтобы не выразить протест. «Мирча» был чем угодно: стационарным плавучим складом, сценой для представлений во время празднования Дня флота, но только не боевым кораблем. «Чем же я буду там заниматься?» — хотел он спросить, но прикусил язык. Начальник штаба видел проявление недисциплинированности в любом жесте, в любом слове и тут же принялся бы отчитывать его. Поэтому Кутяну лишь глухо проговорил: «Есть!» — и вышел.
На «Мирчу» он прибыл, задаваясь одним вопросом, на который не находил ответа: что он будет делать на разукомплектованном корабле?
* * *
Лица бывалых моряков изборождены глубокими морщинами — то ли от штормовых ветров и солнца, то ля от тяжелой работы, то ли от тоски по родным берегам.
Такие морщины залегли и на бронзовом от загара лице боцмана Мику. Они сбегались вокруг больших, зеленых, с металлическим отливом глаз, затененных кустистыми бровями. У него были тонкие губы, квадратный волевой подбородок и большие отвислые уши. Выглядел он внушительно: почти двухметровый, массивный, широкоплечий, с увесистыми кулаками. Боцман производил впечатление человека необщительного, стремящегося к уединению. Он чувствовал приближение старости и, находясь на пороге пенсии, хотел, чтобы его оставили в покое.
Он служил почти на всех кораблях. Мало кто из моряков не знал его, ведь он прослужил на флоте с небольшими перерывами почти тридцать лет. Мику знал некоторые корабли и некоторых моряков с момента первой заклепки, то есть с тех пор, как на том или ином корабле была сделана первая заклепка или когда тот или иной моряк сделал свой первый шаг в морском деле. Он испытывал тайную гордость, когда мимо него проходил бывший подчиненный, ставший теперь большим начальником, и сердечно здоровался с ним, прежде чем тот успевал поднести ладонь к козырьку: «Здравствуй, Мику!» То есть Никулае, Никулае Мику — таким было его полное имя. Тогда по всему его телу разливалась благостная теплота.
Больше всего ему нравилось сидеть на террасе бывшей закусочной «У Хавзи-Хевзи». Это заведение называлось теперь «Кафетерий № 2» местного треста общественного питания, но в его памяти и в его душе оно осталось таким, как прежде. Когда-то здесь было что-то вроде закусочной, принадлежавшей турку Хавзи, который у входа повесил вывеску: «У Хавзи-Хефзи, пристанище для моряков». Терраса выходила прямо на пляж. Под большими цветистыми полотняными зонтами Мику встречался когда-то с друзьями, чтобы выпить чашечку кофе, приготовленного на песке в бронзовых кофейниках, — такой вкусный напиток готовил только тот жирный усатый турок.
Молодые этого не застали. На месте бывшей закусочной открыли кафетерий с чугунными столиками и круглыми стульями, обтянутыми мягкой кожей. Мику приходил сюда по привычке. Официантки его хорошо знали и приносили, не дожидаясь заказа, большую чашку кофе и стакан воды.
В летние вечера, когда дневная жара спадала, боцман усаживался за свой столик на маленькой террасе и смотрел на вечно волнующееся море и проплывающие далеко на горизонте силуэты кораблей. Он чувствовал дыхание моря, видел его изменчивые краски; корабли он знал так хорошо, что достаточно ему было заметить выходящий из труб дым, чтобы определить их класс. Друзей у него почти не осталось: одни навсегда бросили якорь, став пенсионерами, уважаемыми дедушками, другие давно ушли туда, откуда нет возврата.
Почти каждый вечер за чашкой кофе Мику встречался с Георгевичем — маленького роста, худым как щепка молдаванином. Они молча пили кофе, смотрели на волны и думали, наверное, об одном и том же. Их объединяло море. Иногда Георгевич не являлся «на поверку», и тогда Мику знал, что его друг в плавании.
Боцман немного завидовал Георгевичу: тот служил на бoевом корабле и мог подолгу рассказывать о приключениях во время того или другого похода. А Мику все время торчал на плавучем окладе, на базе для экипажей вспомогательных кораблей. Несмотря на громкое название — «Мирча», которое каждый моряк произносил с благоговением, корабль служил теперь только складом обмундирования, не больше. Именно это причиняло боль Мику, ведь он хорошо помнил то время, когда гордый «Мирча», бросая вызов бурям, бесстрашно взмывал на гребни волн. Сейчас корабль болтался в мутной воде, привязанный к причалу канатами, и смиренно ожидал своего конца. Постепенно его растаскивали: каждый брал с «Мирчи» то одно, то другое, одни — с разрешения, другие — без такового.
Одному из таких, капитан-лейтенанту, строившему из себя важную персону, Мику дал от ворот поворот. Тот пришел забрать с барка часть парусов. Кто-то, видите ли, сказал ему, что паруса «Мирчи» годятся лишь на то, чтобы пошить из них чехлы для артиллерийских орудий. Мику какое-то время смотрел, будто не понимая, о чем идет речь. Капитан-лейтенант говорил свысока, едва разжимая губы, будто пришел взять какую-то мелочь с оставшегося без присмотра подворья. В сердце Мику словно вонзили кинжал.
«А у вас есть разрешение?» — спокойно, но твердо спросил он капитан-лейтенанта. Улыбка независимого человека, пришедшего взять свое, застыла у того на губах. Маленький капитан-лейтенант сразу сделался еще меньше. Он поднял глаза на боцмана, понял, что тот не шутит, нервно фыркнул, повернулся, как на шарнирах, и ушел, топая по палубе. По взгляду Мику он понял, что на «Мирче» есть хозяин.
