— Мартин, где ты пропадаешь? У нас опять гость из Бразилии! Арнольд приехал!
— Уже? Я думал, он к Пасхе вернется? — смущенно сказал Заландер.
Просто он день ото дня набирается ума и приехал пораньше! Заходи, Зетти и Нетти совсем с ума посходили, то бишь он отнесся к ним очень мило, им совершенно не понадобилось стыдиться перед братом! Ты послушай, как они смеются!
И правда, они смеялись, хотя Арнольд стоял в гостиной с серьезным видом, когда вошел отец. Лицом похожий на молодого Мартина, юноша был на дюйм выше и строен, как сосенка. Отцовское сердце возрадовалось при виде сына; чуткое ухо, впрочем, уловило бы в этой радости слабый вскрик, будто задушенного кролика, ибо в этот миг сам собою отошел в вечность Мартинов школярский флирт. Хотя он толком не отдавал себе в этом отчета, цветущий сын стоял перед ним живым укором и мгновенно подействовал на его добрую натуру. Оба чин чином обменялись рукопожатием.
— Я думал, ты приедешь весною, — сказал Заландер.
— Да, я так и собирался. Но в марте мне опять надобно отправиться на армейскую службу, и они не намерены продлевать мою отсрочку. Коли я хочу сохранить нынешнее звание, то должен явиться на службу, пока еще молод, старые лейтенанты им в артиллерии не нужны. Но до тех пор хочу месяц-другой здесь освоиться!
— Ты прав! — меланхолично заметил Мартин. — В свое время я тоже думал послужить и, возможно, стал бы по крайней мере дельным офицером административно-хозяйственной службы, да история с Вольвендом помешала, пришлось очертя голову уехать! А теперь в случае чего сын повоюет!
— Кстати, о Вольвенде, — сказал Арнольд Заландер, — у меня есть новости! Не напрасно я взял с собой документы касательно твоих претензий к прогоревшему банку в Рио. Всего за три месяца до отъезда я через одного из добрых твоих знакомцев получил известие, что некий старый прожженный субъект из той компании, гонимый нуждою, украдкой воротился и лежит больной в лечебнице. Его там разыскали; разные люди, некогда понесшие убытки, настояли на его судебном допросе, и ослабевший патрон, которому более нечего терять, выкладывает все, что знает. Конечно, я подал и твои документы, снабдив их соответствующей выпиской и отчетом, и потребовал допроса. Так вот, он признался, что за спиною распрекрасного директората вел сообща с Шаденмюллером-Вольвендом особо секретный мошеннический счет, для пополнения коего они не упускали случая загнать в силок какого-нибудь зайчишку; вот и в тот раз он известил Вольвенда о твоем взносе и подученном на руки огромном переводном векселе, а также намекнул, как непременно следует поступить. Однако неожиданные события не позволили им закрыть сей чистенький счет, и Вольвенд присвоил то, что ухватил, сиречь не выплаченное здесь, в Мюнстербурге. Прага — кол, составленный чин чином по-португальски и надлежащим образом заверенный, находится при мне. Тот субъект в итоге умер, и что происходило дальше, мне неведомо.
Мартин с удивлением выслушал все это, а затем сказал только:
— Значит, все-таки!
Однако, не задерживаясь на этом деле, о котором давно догадывался и которое теперь подтвердилось, он поневоле мысленно возблагодарил благосклонную судьбу, которая в последнюю минуту уберегла его от расставленной ловушки, не дала обидеть жену и выставить себя перед сыном взбалмошным стариком. Вздохнув напоследок по поводу этой истории, он обещал себе исправиться, после чего во главе семейства проследовал в столовую, где г-жа Мария с дочерьми накрыла стол в честь воротившегося сына и брата, а Магдалена с подлинной гордостью внесла превосходное жаркое, которое долго переворачивала в духовке и поливала соком.
— Я так рад, что наконец вернулся, — сказал Арнольд Заландер, когда отец налил ему вина, — все ж таки на родине лучше всего!
— Приехал ты, правда, не в самое удачное время, — заметил Мартин, отец. — Разве ты не слышал, сколько всяких невзгод свалилось на нас в этом году?
— Я следил за событиями, по здешним газетам, — отвечал Арнольд, — картина была неутешительная! Однако в нашей стране случалось и кое-что похуже! После славных Бургундских войн[23] народ до того одичал, что приходилось казнить каждого, чья воровская добыча равнялась стоимости веревки. Об этом написано в наших школьных учебниках! Но с тех пор мы прожили еще четыре сотни лет!
— Такое и позднее иной раз бывало, — сказал отец, — но сказал ты хорошо! Давайте-ка все чокнемся с Арнольдом и порадуемся, что он считает положение более сносным, нежели мы смели надеяться!
Все как никогда радостно, со звоном сдвинули бокалы, Магдалена, стоя на пороге, смотрела на них и смахивала пальцами слезинки. Г-жа Мария подозвала ее и предложила ей свой бокал, Магдалена храбро осушила его и, сконфузившись, убежала. Арнольд еще раз взял слово:
— По-моему, многое стало бы более сносным, кабы у нас тут было поменьше самодовольства и любовь к родине не всегда путали с самолюбованием! Я хоть и молод еще, повидал изрядную часть мира и научился уважать поговорку «C'est partout comme chez nous».[24] Коли мы теперь оказались на плохом фарватере, надобно постараться выбраться из него, а покамест утешаться перевернутою поговоркой: у нас как повсюду!
Эти слова он точно прочел в сердце старика отца, они были совершенно в его духе, но Мартину показались новыми, потому что сам он, с тех пор как усердно помогал строить общественное благо, полагал кое-что более бесподобным и уникальным, нежели на самом деле.
Воссоединившаяся семья еще довольно долго сидела в гостиной, счастливая, совсем как в тот вечер, когда воротившийся Мартин Заландер повел голодных детей и жену в ресторацию. С легким сердцем и вправду помолодев он отправился в постель. Через некоторое время, заметив, что он не спит, а над чем-то удовлетворенно мудрствует, Мария воскликнула:
— Мартин! Арнольд впрямь тебя порадовал, ведь ты впервые позабыл вздохнуть на сон грядущий, а это полгода с лишним меня удручало!
— Угадала, но только наполовину! — осмотрительно, с расстановкою отвечал Мартин, но затем все ж таки решил признаться верной супруге в своем заблуждении, чтобы между ними не было никаких темных пятен.
И он поведал всю историю с Миррой Главиц, воображаемые любовные страдания при безобидных намерениях и высоких этических мотивах, а также о речи, которую заготавливал для г-жи Марии до той самой минуты, когда при одном только виде сына воздушный замок рассыпался.
— Ну, что ты на это скажешь? — жаждая прощения, спросил он, поскольку жена молчала. Несколько времени она беспокойно ворочалась в постели, потом вдруг звонко рассмеялась и опять умолкла. Немного погодя рассмеялась вновь и сказала:
— Я смеюсь просто от радости, что эта последняя опасность, грозившая нам, так благополучно развеялась! Возблагодари небеса, муж, что твой сын приехал в нужное время, и ни минутой позже! Дело-то не во мне, это важно для тебя, и для него, и для дочерей! Как бы мы выглядели в их глазах! Но знаешь, Мартин, коль скоро само нежданное появление нашего сына исцелило тебя, то безумство, которым ты намеревался меня обидеть, будет тебе прощено и забыто! Это добрый знак, золотой знак, и я сохраню его в душе до последнего вздоха! А теперь покойной тебе ночи, от твоей истории все-таки клонит в сон!
Так поздняя весна любви, каковая должна была омолодить политическую энергию Мартина Заландера, счастливо миновала, без дальнейших бурь.
Тем не менее он словно бы помолодел, когда наутро вместе с сыном отправился в контору. Ноги легко несли его, бедра чуть покачивались, едва заметно, как в те времена, когда его наполняли свежая радость жизни и добрые помыслы.
В конторе они сначала поговорили с сотрудниками, которых Арнольд дружески приветствовал, обсудили в общих чертах кой — какие дела — текущие или выполненные в последнее время. Затем отец с сыном прошли в Мартинов личный кабинет, чтобы в подробной беседе рассмотреть нынешнее состояние и будущность фирмы доскональнее, нежели это возможно в письмах. Нового при этом обнаружилось немного, разве только заключительный вопрос: не стоит ли при столь удовлетворительном положении расширить дела и предприятия и рискнуть на определенный подъем?
Вопрос поставил Мартин, пристально и с полным доверием глядя на сына.
Арнольд задумался, вернее, помедлил с ответом, искать который ему не требовалось. Он сидел и вертел в руках образец новых весов для золота, стоявших на отцовском столе.
— Все зависит от тебя, дорогой отец! — наконец проговорил он. — Я с удовольствием поработаю под твоим началом.
— Нет, все зависит от тебя! — возразил Мартин. — Ты сын и наследник, будущее за тобой!
— Упор в вопросе сделан на слове «рискнуть», которое ты употребил: не рискнуть ли на расширение! — продолжал Арнольд, — Мы подошли вплотную к границе, где такие слова вполне уместны, сиречь чтобы достичь большего, надобно поставить на карту часть нажитого, а то и вообще всё. Что до меня лично, за океаном я, признаться, не раз в тихие минуты размышлял о том, в какой, собственно, мере мы рассчитываем развивать свое дело. Вправду ли хотим стать маленькими набобами, которым должно либо изменить свою жизнь, либо опасливо зарыть в землю мамону, далеко превосходящую их потребности, и которые в обоих случаях сами себе смешны? К тому же ты политик и демократ, а я — любитель истории и юрист; стало быть, нам обоим больше приличествует сохранить скромность обывательских условий и привычек, как ты образцово поступал до сих пор. Прости, таково мое ощущение! Я испытываю также некоторую тоску по моим книгам и при резком росте фирмы буду проводить со сводкой курсов в руке и на бирже больше времени, чем хотелось бы!
