Все трое шли молча. Едва только они расстались, найдя каждый своих людей, которые должны были проводить их домой, два каких-то человека неслышно проскользнули вдоль стен по улице Отрюш. Это были король и граф Солерн; они быстро вышли на берег Сены в том месте, где их ждала лодка с несколькими гребцами, подобранными Солерном. Несколько взмахов весла — и они достигли противоположного берега.
— Моя мать еще не ложилась, — воскликнул король, — она нас заметит, мы неудачно выбрали это место для встречи!
— Она скорее всего подумает, что это какая-нибудь дуэль, — успокоил его Солерн. — На таком расстоянии нас все равно не узнать.
— Ничего, пускай она меня увидит, — воскликнул Карл IX, — сейчас я уже решился на все!
Король и его верный друг взбежали на горку и быстро пошли в сторону Пре-о-Клерк. Едва только граф Солерн, шедший впереди, дошел до этого места, как он наткнулся на стражника. Перекинувшись с графом несколькими словами, стражник вернулся к своим. Вскоре двое мужчин, которых, по тому почтению, с которым их везде встречали, можно было принять за принцев, покинули свой пост — а стояли они за какой-то плохонькой изгородью — и, подойдя к королю, преклонили пред ним колена. Но Карл IX поднял их, не дав им коснуться земли, и сказал им:
— Не надо никаких церемоний, здесь все мы дворяне.
К этим трем дворянам присоединился еще почтенного вида старец, которого можно было принять за Лопиталя, если бы не знать, что канцлер умер еще год тому назад. Все четверо шли быстро, стремясь скорее попасть в такое место, где разговор их не мог быть услышан, а Солерн следовал за ними на небольшом расстоянии, чтобы никого не подпускать к своему господину. Этот верный слуга короля держался очень настороженно, чего нельзя было сказать про самого короля, которому уже наскучила жизнь. Этот вельможа был, со стороны Карла IX, единственным свидетелем совещания, которое вскоре началось.
— Ваше величество, — сказал один из его участников, коннетабль де Монморанси, — лучший друг вашего отца, которому покойный государь поверял все свои тайны, вместе с маршалом Сент-Андре пришли к заключению, что королеву Екатерину надо было зашить в мешок и бросить в реку. Если бы мы это сделали, немало достойных людей осталось бы в живых.
— У меня и так на совести достаточно казней, сударь, — ответил король.
— Знайте, ваше величество, — сказал самый молодой из всех четырех, — находясь в изгнании, королева Екатерина всегда сумеет мутить воду; она найдет себе там союзников. Разве нам всем не следует бояться Гизов, которые уже девять лет как взлелеяли план создания Католической Лиги? Ведь ваше величество они в этот план не посвятили, а он угрожает трону. Союз этот придумала Испания, она все еще не оставила мысли уничтожить границу на Пиренеях. Ваше величество, кальвинизм спасет Францию, воздвигнет нравственный барьер между ней и нацией, которая мечтает о владычестве над миром. Поэтому, если королеву-мать отправят в изгнание, она станет опираться на Испанию и на Гизов.
— Господа, — сказал король, — знайте, что когда с вашей помощью будет установлен мир и спокойствие в стране, я сумею заставить всех меня бояться. Черт возьми, довольно подозрений! Пора наконец королю быть королем! Запомните, что в этом моя мать права, это касается вас так же, как и меня. Ваши богатства, ваши привилегии — все это связано с властью короля; если вы допустите, чтобы наша вера была попрана, те руки, которые сейчас вам послушны, протянутся к трону. Я больше не хочу воевать с идеями оружием, которым их нельзя поразить. Посмотрим, пойдет ли протестантство вперед, когда мы предоставим его самому себе. А главное, поглядим, против чего ополчится разум этих мятежников. Адмирал, царство ему небесное, не был моим врагом. Он клялся мне, что это будет только восстанием духа и что в мире земном страной по-прежнему будет править король, а подданные ему будут послушны. Господа, если это еще в вашей власти, подайте пример, помогите вашему государю успокоить бунтарей, которые мешают всем нам жить спокойно. Война лишит всех нас доходов и разорит Францию. Я так устал от всех этих смут, что если только это будет необходимо, я пожертвую моей матерью. Я пойду еще дальше, я оставлю подле себя равное число протестантов и католиков, а над ними повешу топор Людовика XI, чтобы права их сравнялись. Если Гизы замышляют создать свой Священный союз для того, чтобы посягать на корону, палач с них и начнет. Я понял, отчего мой народ несчастен, и я решил расправиться как следует с теми из вельмож, которые ведут страну к гибели. Мне дела нет до того, кто как думает; с этих пор я хочу, чтобы у меня были послушные подданные и чтобы они трудились на благо государству так, как я это прикажу. Господа, даю вам десять дней, чтобы договориться с вашими, перестать строить козни и возвратиться ко мне, вашему отцу. Если вы на это согласитесь, произойдут неожиданные перемены. Я найду себе маленьких людей, которые по одному моему слову ринутся на вельмож. Я последую примеру короля, который навел порядок в стране, — он сумел низвергнуть людей повыше вас, когда они стали ему помехой! Если мне не хватит солдат-католиков, я могу обратиться к моему брату — испанскому королю и с его помощью удержусь на престоле; наконец, если у меня не будет верного слуги, чтобы выполнять мою волю, он пришлет ко мне герцога Альбу.
— В таком случае, ваше величество, нам придется бросить на ваших испанцев немцев, — ответил один из собеседников.
— Кузен, — холодно заметил Карл IX, — я женат на Елизавете Австрийской, и с этой стороны ты можешь потерпеть неудачу. Только послушайся меня, будем лучше драться одни и не станем призывать иностранцев. Моя мать тебя ненавидит, а ты мне достаточно близкий человек, чтобы я мог сделать тебя своим секундантом на дуэли, которая у меня с ней состоится. Так вот, слушай. Ты настолько достоин уважения, что я предлагаю тебе должность коннетабля. Ты не способен к измене так, как другие.
Принц, к которому обращался Карл, крепко пожал ему руку и сказал:
— Черт с ними, забудем все старое, брат мой! Только знайте, государь, голова ничего не может одна, без хвоста, а хвост наш не так-то легко сдвинуть с места. Десяти дней нам мало, нужен по крайней мере месяц, чтобы договориться с нашими. Когда этот срок пройдет, хозяевами будем мы.
— Ну, хорошо, пусть это будет месяц. Единственным моим представителем будет Вилльруа; что бы кто ни говорил, верьте ему одному.
— Месяц, — повторили вместе все трое незнакомцев, — это как раз то, что нам надо.
— Господи, — сказал король, — нас здесь пятеро, пятеро благородных людей. Если будет измена, мы будем знать, откуда она.
Прощаясь с Карлом IX, все трое были очень почтительны и поцеловали ему руку. Когда король переехал на другой берег Сены, часы Лувра пробили четыре. Королева Екатерина все еще не ложилась.
— Моя мать все еще не спит, — сказал Карл графу Солерну.
— У нее, видно, тоже есть кузница, — сказал немец.
— Дорогой граф, что вы скажете о короле, который вынужден вступить в заговор? — с горечью сказал Карл IX, немного помолчав.
— Я вот думаю, ваше величество, что если бы вы мне позволили бросить эту женщину в реку, как говорил этот юнец, Франция скоро успокоилась бы.
— Как, граф, вы предлагаете мне матереубийство? И это после Варфоломеевской ночи? — сказал король. — Нет! Нет! Отправим ее в изгнание. Стоит ей только потерять власть, как у нее не будет ни слуг, ни сторонников.
— Ну, раз так, ваше величество, — ответил граф Солерн, — то прикажите мне сейчас же арестовать ее и вывезти из Франции. Иначе завтра она подчинит всех своей воле.
— Хорошо, — сказал король, — пойдемте в мою кузницу, там нас никто не услышит; притом я вовсе не хочу, чтобы моя мать могла догадаться об аресте Руджери. Зная, что я здесь, она ничего даже не заподозрит, а мы с вами обсудим, как лучше ее арестовать.
Войдя вместе с графом Солерном в низенькую комнату, где была устроена мастерская, король с улыбкой показывал своему спутнику на кузницу и на все свои инструменты.
— Вряд ли среди всех будущих королей Франции окажется еще один, которому придется по вкусу подобное ремесло. Но когда я стану полновластным королем, я не буду выковывать шпаги, я вложу их все в ножны.
— Ваше величество, — сказал граф Солерн, — усталость после игры в мяч, работа в этой кузнице, охота и, да позволено мне будет сказать, любовная страсть — все это кабриолеты, которые подсовывает вам дьявол, чтобы вы поскорее добрались до Сен-Дени[141].
— Солерн! — с горечью воскликнул король. — Если бы ты знал, как у меня горит сейчас сердце и все тело! Этого огня не потушить ничем. А ты уверен в гвардейцах, которые караулят обоих Руджери?
— Как в самом себе.
— Ну, хорошо, в течение дня я все решу. Подумай о том, как исполнить наше намерение; все мои последние приказы ты получишь в пять часов у госпожи Бельвилль.
