Уже видны были люди – из-за противоположного склона на том конце плоскогорья показалась толпа.
– Стой! – внезапно скомандовал Бравида. – Да это уж не дикари ли?
Впереди всей оравы под стук тамбуринов плясал высокий, худой чернокожий, в матросском тельнике, в синих очках, и потрясал томагавком.
Оба войска остановились и принялись рассматривать друг друга на расстоянии, как вдруг Бравида залился хохотом:
– Это уж он пересолил!.. Ах, проказник!..
И, вложив саблю в ножны, помчался вперед.
Ратники кричали ему вслед:
– Командир!.. Командир!..
Но он их не слушал, он бежал по направлению к танцующему и, полагая, что обращается к Бомпару, кричал:
– Узнал, узнал тебя, дружище!.. Уж это чересчур по-дикарски!.. Чересчур первобытно!..
Тот, вертя своим оружием, продолжал плясать. Когда же несчастный Бравида убедился, что перед ним настоящий канак, было уже поздно: тяжким ударом палицы дикарь пробил ему пробковый шлем, вышиб из его немудрой головы мозг, и Бравида растянулся на земле.
В то же мгновение взметнулся вихрь воплей, пуль и стрел. Видя, что командир убит, ратники ополчения инстинктивно открыли огонь, а затем пустились наутек, не заметив, что и дикари спасаются от них бегством.
Тартарен услыхал стрельбу.
– Они установили связь! – радостно воскликнул он.
Но немного спустя ликование у него в душе сменилось ужасом: его солдатики неслись сломя голову, перепрыгивая через кусты, кто без шапки, кто без сапог, и оглашали воздух устрашающим криком:
– Дикари!.. Дикари!..
Поднялась невероятная паника. Шлюпка отчалила и стала быстро удаляться. Губернатор бегал взад и вперед вдоль берега.
– Спокойствие!.. Спокойствие!.. – кричал он осипшим голосом, голосом испуганной чайки, и этим только наводил еще больше страху на своих соотечественников.
Несколько минут на узкой песчаной полосе продолжалась кутерьма повального бегства, но так как никто толком не знал, куда бежать, то все в конце концов сбились в кучу. К тому же дикари не показывались; можно было устроить поверку, расспросить.
– А командир?
– Убит.
Выслушав рассказ Экскурбаньеса о роковой ошибке Бравида, Тартарен воскликнул:
– Бедный Пласид!.. Как это было неосмотрительно!.. Во враждебной стране!.. Стало быть, он не произвел разведки…
Тартарен немедленно отдал приказ расставить часовых, и отряженные в караул двинулись попарно медленным шагом, твердо решив не отрываться от главных сил. Потом всех созвали на совет, а Турнатуар между тем занялся перевязкой раненого, пораженного отравленной стрелой и чудовищно пухнувшего у всех на глазах.
Слово взял Тартарен:
– Прежде всего надо избегнуть кровопролития.
Он предложил послать отца Баталье с пальмовой ветвью: отец Баталье, мол, станет издали помахивать ею, а сам в это время разведает, что творится у неприятеля и что сталось с первой партией переселенцев.
– А, да ну вас с вашей пальмой!.. – вскричал отец Баталье. – Дайте-ка мне лучше ваш тридцатидвухзарядный винчестер.
– Что ж, если его преподобие не хочет идти, так я пойду сам, – объявил губернатор. – Но вам все-таки придется пойти со мной, господин капеллан, а то ведь папуасский язык я знаю неважно.
– Я тоже…
– Дьявольщина!.. Чему же вы меня тогда три месяца учили?.. Какого же языка уроки я брал на корабле?..
Отец Баталье, как истинный тарасконец, моментально вышел из положения, заявив, что он знает язык не здешних папуасов, а папуасов тамошних.
Во время этих пререканий вновь вспыхнула паника: в том направлении, куда ушли часовые, загремели ружейные выстрелы, и из чащи леса послышался отчаянный голос, кричавший с тарасконским акцентом:
– Не стреляйте!.. Не стреляйте, прах вас побери!..
Мгновение спустя из кустов выскочило какое-то необыкновенно безобразное существо, с ног до головы выпачканное в красной и черной краске, точно оно надело на себя костюм клоуна. Это был Безюке.
– Э!.. Да это Безюке!
– Эге! Ну как дела?
– Что тут происходит?..
– Где же остальные?
– Где город, порт, сухой док?
– От города, – ответил аптекарь, указывая на развалившийся барак, – осталось вот что, от жителей – вот кто. – Тут он указал на себя. – Но только прежде дайте мне что-нибудь накинуть, чтобы не видать было тех мерзостей, которыми эти негодяи меня изукрасили.
В самом деле, дикари острым концом стрелы нарисовали на его коже всякие пакости, какие только могло измыслить их грязное горячечное воображение.
Экскурбаньес дал ему свой плащ сановника первого класса, и, пропустив для бодрости водки, злосчастный Безюке с еще не утраченным им акцентом и по-тарасконски велеречиво начал рассказывать:
– Нынче утром вы пришли в горестное изумление, удостоверившись, что город Порт-Тараскон существует только на карте. Представьте же себе, как мы, прибыв на «Люпифере» и на «Фарандоле»…
– Простите, я вас перебью, – заметив, что часовые на опушке леса подают тревожные сигналы, сказал Тартарен. – Лучше, если мы выслушаем вас на корабле, – там нам будет спокойнее. Здесь на нас могут напасть каннибалы.
– И не подумают… Ваши выстрелы обратили их в бегство… Они покинули остров, а я этим воспользовался и удрал от них.
Тартарен стоял на своем. Он считал необходимым, чтобы Безюке рассказал обо всем Большому совету. Положение было серьезное.
Шлюпке, которая с самого начала стычки трусливо держалась на расстоянии, дали знак подойти к берегу, а затем она переправила всех на корабль, где с нетерпением ждали, чем кончится первая рекогносцировка.
7. Продолжайте, Безюке… Кто такой герцог Монский: обманщик он или нет? Адвокат. Бранкебальм. Verum enim vero [но поистине (лат.)],"постольку" из «поскольку». Плебисцит. «Туту-пампам» исчезает вдали
Мрачную одиссею первых порт-тарасконских поселенцев Безюке рассказывал в кают-компании «Туту-пампама» на заседании Совета, на котором присутствовали старейшины, губернатор, начальники, сановники первого и второго класса, капитан Скрапушина со всем своим штабом, а наверху, на палубе, другие пассажиры, сгорая от нетерпения и любопытства, улавливали только сдержанное гудение аптекарева баса и громкие возгласы его слушателей.
Прежде всего вскоре после погрузки, как только «Фарандола» вышла из Марсельского порта, временно исполнявший обязанности губернатора, он же начальник экспедиции, Бомпар внезапно заболел какой-то непонятной болезнью, по его словам, заразной, и его высадили на берег, полномочия же свои он передал Безюке… Счастливец Бомпар!.. Должно быть, он предвидел, что их ожидало на острове.
Стоявший в Суэце «Люцифер» не мог двигаться дальше по причине своего плачевного состояния, и его пассажиров пришлось взять на борт и без того уже перегруженной «Фарандоле».
А как они страдали от жары на этом проклятом судне! Наверху можно было изжариться на солнце, внизу было тесно и душно.
Когда же они прибыли в Порт-Тараскон, их постигло разочарование, оттого что они ничего не обнаружили: ни города, ни порта, ни каких-либо других построек, но им так хотелось размяться на свободе, что, высадившись на пустынном острове, они все-таки облегченно вздохнули, искренне обрадовались. Нотариус Камбалалет, он же землемер, посмешил их даже уморительной песенкой о землеустройстве океана. Потом стали думать о вещах серьезных.
– Мы тогда решили, – рассказывал Безюке, – отправить корабль в Сидней за строительными материалами и послать вам отчаянную телеграмму, которую вы, конечно, получили.
Тут со всех сторон раздались возгласы недоумения:
– Отчаянную телеграмму?..
– Какую телеграмму?..
– Мы никакой телеграммы не получали…
– Дорогой Безюке! – покрывая гул голосов, заговорил Тартарен. – Мы получили только одну вашу телеграмму, в которой вы нам сообщили, что туземцы вас хорошо встретили и что в соборе был отслужен молебен.
Аптекарь вытаращил глаза от изумления:
– Молебен в соборе? В каком соборе?..
– Потом все объяснится… Продолжайте, Фердинанд… – сказал Тартарен.
– Я продолжаю… – подхватил Безюке.
Повесть его между тем становилась все безотраднее.
Колонисты бодро принялись за дело. Земледельческие орудия у них были, и они начали распахивать новь, но почва оказалась убийственной, на ней ничего не росло. Потом пошли дожди…
Вопль аудитории снова прервал рассказчика:
– Разве здесь бывают дожди?..
– Да еще какие!.. Хуже, чем в Лионе… хуже, чем в Швейцарии… десять месяцев в году.
Слушатели были подавлены. Их взоры невольно обратились к иллюминаторам, в которые был виден густой туман и неподвижные облака над влажною темною зеленью острова.
– Продолжайте, Фердинанд, – сказал Тартарен.
И Безюке продолжал.
Вечные дожди, стоячая вода, тифы, малярия – от всего этого начало быстро разрастаться кладбище. К болезням присоединилась тоска, хандра. Самые стойкие – и те не могли больше работать: так ослабевало тело в этом сыром климате.
