Миссис Фишер глупо хихикнула, и Бредбери чуть не вскрикнул от досады. «Неуместные смешки на поле для гольфа, — подумал он, — ничего святого».
— Что я не так сделала?
— Боже правый, ты так запрокинула голову во время удара, что чуть не свернула себе шею.
На четвертой лунке несчастный еще больше убедился в том, что даже самая прекрасная женщина может совершенно измениться, стоит ей выйти на поле для гольфа. Миссис Фишер сделала одиннадцатый удар, прошла три метра, на которые переместился мяч, и приготовилась к двенадцатому, когда Бредбери увидел, что на стартовую площадку вышли два гольфиста, оба члены клуба. Смущение и стыд охватили его.
— Постой, дорогая, — сказал он, глядя, как спутница жизни вцепилась в клюшку мертвой хваткой и вот-вот начнет движение, — нам лучше пропустить вон тех игроков.
— Каких игроков?
— Мы задерживаем пару человек. Я махну им, чтобы они играли.
— Не смей никому махать, — возмутилась миссис Фишер, — вот еще выдумал!
— Но, дорогая…
— Почему мы должны их пропускать? Мы раньше начали.
— Но, солнышко…
— Они не пройдут! — отрезала миссис Фишер. Взмахнув клюшкой, она вырвала из земли большой кусок дерна. Бредбери понуро поплелся за ней.
Когда они, наконец, завершили игру, солнце уже садилось.
— Воспер прав! — воскликнула миссис Фишер, поудобнее устраиваясь в машине. — Я чувствую себя гораздо лучше.
— Правда? — слабым голосом спросил Бредбери. — Правда?
— Завтра обязательно сыграем еще, — ответила жена.
Бредбери Фишер был человек железной воли. Он продержался неделю. На седьмой день миссис Фишер захотелось взять на поле Альфреда, ее любимого эрдельтерьера. Напрасно говорил Бредбери о «Зеленом комитете» и запретах на собак в гольф-клубах. Миссис Фишер назвала «Зеленый комитет» сборищем глупых вредных стариканов и заявила, что не намерена их слушать. При этих ужасных словах Бредбери невольно покосился на летнее небо, которое едва ли могло не поразить молнией подобное святотатство.
Итак, Альфреда взяли с собой, и он тут же принялся лаять, носиться по полю, мешать игрокам и оставлять глубокие следы лап на дерне. Ад наверняка выглядит так же, думал Бредбери, сожалея, что не был праведником.
Однако неизбежная кара, постигающая всех от мала до велика, кто неуважительно относится к «Зеленому комитету», пала и на Альфреда. На седьмой лунке он оказался немного позади миссис Фишер, когда та била по мячу, и получил болезненный удар по правой лапе. Пес с воем бросился прочь, пронесся через шестое поле, вконец расстроив чью-то парную игру, и на полном ходу плюхнулся в водную преграду на второй лунке. Там он и оставался до тех пор, пока Бредбери не залез в воду и не выудил его.
Тут же, тяжело дыша, подбежала взволнованная миссис Фишер.
— Что делать? Бедняжка хромает. Я знаю, Бредбери, ты понесешь его.
Бредбери Фишер издал низкий блеющий звук. Вода оказала на животное ужасное действие. Альфред, даже сухой, отличался довольно сильным запахом. Промокнув, он сразу же оказался в шестерке самых пахучих собак мира. Такой аромат, как говорят в рекламе, врезается в память на всю жизнь.
— Понесу? То есть, к машине?
— Нет, конечно, по полю. Не прерывать же теперь игру. Можешь класть его, когда будет твоя очередь бить.
Какое-то время Бредбери молчал и лишь неопределенно шевелил губами.
— Что ж, — сказал он, дважды сглотнув.
Этой ночью в спальне а-ля Дюбарри Бредбери Фишер не сомкнул глаз до рассвета. Он понимал, что в семейной жизни наступил кризис. Так нельзя, думал Бредбери. Дело даже не в душевных страданиях, которые причинял ему ежедневный гольф с женой. Самое страшное — поведение жены на поле разрушало идеалы, подтачивало любовь и уважение, которые должны быть крепки как сталь.
Хороший муж видит в жене богиню и относится к ней с поклонением, почитая ее как путеводную звезду, озаряющую путь по бурному океану жизни. Жена должна внушать благоговение и священный трепет. Но если она полторы минуты размахивает клюшкой, а потом дергает головой и не попадает по мячу, о каком благоговении может идти речь? Что до миссис Фишер, она не просто затягивала удар и не умела держать голову, она насмехалась над святынями гольфа. Она отказывалась пропускать профессионалов! Не поправляла выбитый дерн!! Смеялась над «Зеленым комитетом»!!!
Солнце уже вовсю ласкало Голденвиль своими золотыми лучами, когда Бредбери, наконец, принял решение. Он больше не станет играть в гольф с женой. Это просто бесчестно по отношению к ним обоим. Если так пойдет дальше, она, чего доброго, выйдет играть в сапогах на шпильках, а то еще остановится попудрить нос, предоставив взбешенным профессионалам дожидаться своей очереди. От любви до ненависти один шаг, случись такое — и былое чувство уже не вернуть. Лучше положить этому конец, пока Бредбери не потерял остатки уважения к жене.
Бредбери как следует все продумал. Нужно сказать, что дела зовут его на Уолл-Стрит, и каждый день ездить в другой гольф-клуб.
— Дорогая, — сказал он за завтраком, — боюсь, нам придется отложить гольф на недельку-другую. Я должен заняться делами и с утра до ночи буду на бирже.
— Ах, какая досада! — расстроилась миссис Фишер.
— Можешь пока поиграть с кем-нибудь из профессионалов в клубе. Я и сам очень расстроен. Ты ведь знаешь, как мне нравится играть с тобой. Но бизнес есть бизнес.
— Я полагала, что вы отошли от дел, — сказала миссис Лора Смит Мейплбери, фыркнув так, что едва не раскололась чашка.
Бредбери Фишер холодно посмотрел на нее. Тощая, с выцветшими, глубоко посажеными глазами. В который раз с тех пор, как она вошла в его жизнь, Бредбери подумал, что ей просто необходимо врезать по носу.
— Не совсем, — ответил он, — я сейчас занят одной сделкой, подробностей которой раскрыть не могу, так как это повлечет… это может… в общем, это…. Короче говоря, мне нужно идти.
— Да уж, — ответила миссис Мейплбери.
— Что значит «да уж»? — спросил Бредбери.
— То и значит. Да уж.
— Почему «да уж»?
— А что такого? Разве я не могу сказать «да уж», когда захочу?
— Да уж, — ответил Бредбери.
Он поцеловал жену и вышел. На душе было неспокойно. Странное поведение тещи внушало неприятные предчувствия.
Если бы Бредбери слышал разговор, состоявшийся сразу после его ухода, то обеспокоился бы еще больше.
— Подозрительно, — сказала миссис Мейплбери.
— Что подозрительно? — спросила миссис Фишер.
— Его поведение.
— Почему?
— Ты хорошо видела, как он говорил?
— Нет.
— У него подрагивал кончик носа. Мужчине, у которого подрагивает кончик носа, верить нельзя.
— Я уверена, что Бредбери никогда не обманет.
— Я тоже. Но попробовать может.
— Не понимаю, мама. Неужели ты хочешь сказать, что Бредбери не пошел на работу?
— Я уверена в этом.
— Ты думаешь?..
— Думаю.
— Ты предполагаешь?..
— Еще как.
— То есть?..
— Именно.
Миссис Фишер застонала.
— Ох, мама! — воскликнула она. — Страшно подумать, что я с ним сделаю, если он изменяет мне.
— Надеюсь, ты, по меньшей мере, наймешь хорошего адвоката.
— Но мы же легко можем все проверить. Давай позвоним и спросим.
— И услышим, что он на совещании. Уж он-то не забыл там всех предупредить.
— Что же делать?
— Ждать, — ответила миссис Мейплбери, — ждать и смотреть в оба.
Бредбери вернулся домой, когда уже смеркалось. Несмотря на усталость, он был доволен. Бредбери сыграл сорок пять лунок в мужской компании. Он правильно держал голову и при ударе смотрел на мяч, а в раздевалке даже исполнил легкомысленную песенку.
— Надеюсь, Бредбери, — спросила теща, — длинный рабочий день не слишком утомил вас?
— Немного, — ответил Бредбери, — ничего страшного, — сияя, он повернулся к жене.
— Милая, — сказал он, — помнишь, как трудно мне приходилось с желез…
Он осекся. Как всякий хороший муж, Бредбери всегда делился с женой впечатлениями от игры. Частенько после обеда он жаловался ей, что ему никак не давались прямые Удары железной клюшкой. А сейчас Бредбери едва удержался, чтобы не похвастаться, как ловко и точно он сегодня бил железкой.
— Желез?..
— Ээ… аа… да. У меня много вложено в производство железа, стали, мешковины, шерстяных тканей… разных смесей овощных. Какие-то мерзавцы пытались обвалить мои акции. Сегодня я разделался с ними.
— Вот, значит, как, — сказала миссис Мейплбери.
— Именно так, — вызывающе ответил Бредбери.
— Так я и думала.
— Что значит «так и думала»?
— Думала, что разделался. Ведь так?
— Именно так.
— Вот я и говорю. Именно так.
— Да, так.
