быть не могло, это он, магический додекаэдр,
каким его описал мой предок; уголек был нанизан на ось, которая снизу крепилась к золотому цоколю, а сверху — к редкостной по красоте оправе, обрамляющей его идеально правильные, лоснящиеся грани...
Закрыть крышку ларца я не рискнул: приоткрывшаяся дверца судьбы могла захлопнуться передо мной с той же легкостью, с какой распахнул в свое время окно Джон Ди, чтобы выбросить в него шары святого Дунстана.
«Ну что ж, если там, где твой предшественник Джон Ди продвигался на ощупь в кромешной тьме, для тебя все ясно и понятно, — сказал я себе, — то времени терять нельзя».
Я осторожно извлек маленький шедевр из его ветхого гнезда и поставил на письменный стол. И вдруг черный кристалл ожил: дрогнул, несколько раз, словно принюхиваясь, качнулся из стороны в сторону — проходящая через его полюса ось, как выяснилось, была закреплена не жестко и позволяла ему вращаться — и замер точно по меридиану!
Мы с госпожой Фромм как завороженные следили за этими призрачно-нереальными осцилляциями. Так вот ты какая — черная буссоль потустороннего навигатора Джона Ди! Все еще погруженный этими магнетическими пассами в какую-то странную прострацию, я на ощупь сжал руку стоявшей рядом женщины:
— Благодарю вас, моя подруга... моя помощница!
Луч радости озарил ее лицо. Она вдруг нагнулась к моей руке и поцеловала ее.
Ослепительная вспышка — быстрее мысли! — сверкнула в моем мозгу. Словно по подсказке таинственного суфлера, затаившегося где-то в темном укромном уголке моей души, я выдохнул: «Яна!..» — привлек к себе молодую белокурую женщину и нежно поцеловал в лоб.
Она смущенно потупилась. Рыдания вырвались из ее груди; сквозь хлынувшие потоком слезы она что-то пролепетала, но что — я не разобрал, потом в стыдливом смятении беспомощно и робко взглянула на меня и, не говоря больше ни слова, бросилась из кабинета вон...
Свидетельства и доказательства множатся... Зачем же намеренно закрывать глаза и играть в жмурки, когда все уже ясно и так! Настоящее вырастает из прошлого! Неуловимое настоящее — это сумма всей прошлой жизни, охваченная человеческим сознанием в единый миг озарения. И как это озарение — это воспоминание — всегда приходит по первому же зову души,
так и вечное настоящее — в потоке времени: струящаяся ткань развертывается в неподвижно лежащий ковер, взирая на который я могу указать место, откуда каждый данный уток начал свой собственный рисунок в узоре. Теперь я могу проследить всю нить от узла к узлу вниз или вверх по течению; она — вечная основа узора, она не порвется, она одна определяет ценность ковра, ничего общего не имеющую с его временным бытием!
Сейчас, когда очи мои отверзлись, узнаю я себя в сплетениях: созревший до воспоминания о самом себе Джон Ди, баронет Глэдхилл, — Я, которое должно связать древнюю кровь Хоэла Дата и Родерика Великого с голубой кровью Елизаветы, дабы орнамент ковра был завершен! Лишь один вопрос остается: что означают те живые утки, которые время от времени вплетают свою нить в мой узор? Имеют они какое-нибудь отношение к изначальному эскизу орнамента, или они ткут другой, параллельный, непрерывно воспроизводя бесконечное многообразие узоров Брахмы?
Госпожа Фромм — как чуждо и отстраненно звучит для меня сейчас это имя! — несомненно, относится к моему орнаменту! И как я только сразу этого не понял! Это же Яна, вторая жена Джона Ди... моя жена! Вновь и вновь приступы головокружения охватывают меня, когда я заглядываю в темные бездны вне времени бодрствующего сознания!..
С самого своего рождения в этот мир Яна блуждала вдоль запретных пределов иллюзорной жизни и была много ближе к пробуждению, чем я. Я... Я?.. Что касается меня, то я вообще был призван лишь после того, как кузен Роджер получил отставку! Значит, Роджер тоже был Джоном Ди? Что за вездесущий Джон Ди! Выходит, я тоже всего лишь маска? Личина? Кукла? Оболочка? Горн, который только пропускает сквозь себя струю воздуха и поет лишь то, что намерен сыграть горнист? Впрочем, какая разница! На том, что я в настоящее время переживаю, это ничуть не отразится. И довольно плести паутину праздных домыслов! Выше нос и тверже шаг! Твоей ошибки, Джон Ди, я не повторю. Да и по твоим стопам, кузен Роджер, не соскользну в бездну. Чтобы меня одурачить, у видимого мира мало шансов, а у невидимого и того меньше. Не успеет солнце вернуться в то же положение, которое оно занимает на небосклоне сейчас, как я доподлинно узнаю, кто такая княгиня Шотокалунгина.
Уж письмоносца от судьбоносца я как-нибудь сумею отличить; не правда ли, дружище Липотин?!
Долго, с разных ракурсов, вглядывался я в черные грани кристалла. Однако, к моему разочарованию, вынужден признать, что никаких признаков помутнения, таинственных туманностей или дымов, которые, как утверждает народная молва, предшествуют появлению в магических зеркалах вещих образов, я не заметил — впрочем, даже самых обыкновенных, сугубо повседневных картинок тоже не наблюдалось. Передо мной был кусок угля, великолепно обработанный и отшлифованный, ничего больше.
Конечно же, я фазу подумал о Яне... то бишь о госпоже Фромм; может быть, ей, с ее необычными способностями, посчастливится выманить у этого упрямца его тайну. Я окликнул ее.
Тишина.
Попробовал еще раз — результат тот же. Похоже, в доме, кроме меня, никого. Ничего не поделаешь, придется потерпеть до возвращения гос..
И тут же, едва я смирился с неизбежным, зазвонил телефон... Липотин! Застанет ли он меня? У него с собой кое-что интересное?.. Конечно, жду. Хорошо. Отбой...
Я даже не успел по достоинству оценить ту неправдоподобную точность, с какой режиссер по имени Судьба сымпровизировал эту театральную репризу, как Липотин уже стоял в моем кабинете... Гм, не вышел же он в самом деле из-за кулис — сцена вторая, те же и Липотин! — ведь от меня до его берлоги изрядный кусок пути!
Нет, все объяснилось куда более прозаично: он телефонировал по соседству. Так, внезапный каприз, какой-то импульс; и то, что при нем оказалась вещь, которая должна меня заинтересовать, чистая случайность.
С мучительным сомнением выслушав его объяснения, я спросил:
— Кто вы, собственно: привидение или живой человек из плоти и крови? Со мной вы можете быть совершенно откровенны. Ах, как мило мы сейчас с вами поболтаем! Вы даже представить себе не можете, до чего я люблю беседовать с привидениями!
Липотин принял мой нервически шутливый тон как нечто само собой разумеющееся и усмехнулся уголками рта:
— На сей раз
