Десант улетал, а шахтеры вскоре начинали выпытывать у Германа, когда сызнова свалятся к ним с неба товары, давно не ночевавшие в нарпите…
Обычно, часа три покатавшись в научно-фантастическом каре по лабиринтам шахты и слегка попугав своим всегдашним похмельно-таинственным видом работяг, Герман поднимался на лифте на поверхность земли.
Сначала он опечатывал машину с приборами в спецгаражике, потом включал особо чуткую сигнальную сирену – электронную копию устройства, притыренного, по словам дяди, лишь в мавзолее и в святая святых Лубянки, где хранятся записи особо тайных, ночных, бесед Сталина с Лениным о судьбах социализма и мировой революции.
Затем Герман отмечал в журнальчике, что никаких ЧП с приборами не произошло, совал указательный палец в спецдырку прибора, считывавшего, по словам того же дяди, контрольную дактилоскопию с этой номенклатурной конечности, включал усилитель регистратора нейтрино, гиперразумных частиц и прочих, так он их называл, сикись-накись-мезонов, ставил дату, расписывался в том, что все это только что записал, потом шел обедать, тайком опохмелялся, а потом еще пару часов разгадывал кроссворды, умело, впрочем, делая вид, будто ведет регистрацию разумных межкосмических ауканий.
Именно благодаря своему хобби Герман знал массу всяких экзотических слов, формулировок и определений, но значения их забывал сразу после отыскания единственно верных фамилий, названий и понятий в различных словарях, в географическом атласе или же на карте звездного неба. Всплывали многие слова и определения в его уме как-то вдруг, ни с того ни с сего и в самых неподходящих для этого ситуациях.
Словесную кашу в голове он принимал за эрудицию, нажитую в беседах с интеллигентными алкашами из воркутинских забегаловок. Соседи по квартире, подруги и собутыльники интуитивно чуяли, что мыслит симпатичный Герман в нервозно трезвом виде – по вертикали, а под сильной балдой – по горизонтали.
Всем, впрочем, было забавно, что изъясняется он многозначительно и витиевато. Например, склонял он очередную даму к сожительству без маршалообразного солдафонства, но с обещанием открыть ей в постели, что такое по вертикали «Чувство, волшебным образом преображающее образ жизни одинокого человека», а по горизонтали «Гравюра на металле, протравленном кислотой» или «Особое качество звука, характерное для каждого голоса и инструмента».
Жизнь в наших индустриальных северных провинциях была до недавних пор весьма однообразна и скучна. Немудрено, что провинциальных дам разбирало возвышенное любопытство и все они – разумеется, порознь – слетались в постель местного эрудита на страстные горы знания и силы. В общем, Герман слыл «большим ученым» и донжуаном, но дело вовсе не в этом.
Дело было в том, что в последний день путча, свернувшего наше Отечество с его легендарного пути непонятно куда, но, слава Тебе Господи, что хоть в сторону, далекую от поступательного движения к коммунизму, секретарь райкома Дебелов срочно вызвал племянника из-под земли и затравленным голосом сказал: «Лаконично говоря, реакция ликует в центре и на местах. Лети с этими двумя майданами в Москву. В них – партвзносы, которые демократы собираются частично пропить, а частично бросить на гондошки для пидарасов, не говоря о средствах на ПЕРЕСТРОЙКУ и документах партии. Ты входишь сегодня на страницы ее Истории. Береги пломбы как зеницу зуба. Вскоре мы так выбьем кое-кому око за око, так двинем желваками и зубами скрипнем, что Ельцин сыпью покроется красно-бело-синей. Живьем его зажарим в котельной роддома имени путчеглазой Крупской вместе, в маяковскую рифму говоря, с рокендроломасонами, Новодворскими чеченами, бывшими генсеками, афанасьевскими жидо-патиссонами и моссоветовскими греками-гомосеками. Да и горбато-пятнистого оленя – туда же вместе с его россомахой. А пеплами ихними персональными посыпем голову Маркса на площади театральной революции Свердлова. Вопросов не задавай. Кроме тебя, сундуки эти доверить некому. Клара – в капремонте целого ряда, сам понимаешь, органов своего тела. Зина – в Лондоне. Налаживает ЭСПЭ по производству внутриобогреваемых кальсон для работников Севера и спасает от миллиапардов шкуры леордеров, то есть наоборот. Из Внукова тебя отвезут на квартиру тещи. Держи-ка вот ключи и субсидию. Десяти тысяч тебе хватит до моего приезда. Никаких бардаков. Никакой пьяни. Никакой венеры в доме. Не то совсем превратишься в Алксниса. Ты будешь всегда на виду у НАШИХ. Помни это. В остальном – гуляй по Москве. Фиксируй адреса и лица демократов для торжественного превращения Лобного места в краеугольный камень неформаломеевской ночи. Лады?! А дирижабль мы все-таки построим. Но назовем его не «перестройкой» этой поганой, а как-нибудь, даст Бог, иначе. И установим на его бортах целый ряд сперматозоидов инженера Гарина, чтобы они выжигали вечную мерзлоту. И это непременно буди, буди! – как говорили братья Карамазовы…»
К речам дяди-краснобая Герман относился как к кроссвордам, то есть разбирался он в них не с ходу, но роясь в словарях, читая произведения русских классиков и наводя справки у специалистов.
Герман был, между прочим, чистосердечным энтузиастом дядиной задумки насчет дирижабля, а деньги собирал, жертвуя временем, отпущенным ему жизнью на алкоголические мероприятия, азартные игры, разгадывание кроссвордов и иллюзии любви.
Тут нельзя не пояснить, протокольным же языком, что, зачиная кампанию по сбору денег на дирижабль ПЕРЕСТРОЙКА, секретарь райкома Дебелов, давно предчувствовавший крах учения и партаппарата, ловко сыграл на бессознательной черной тоске подземных трудяг по заветной вертикали координат существования, то есть по серебристой голубизне небес.
По замыслу Дебелова, красавец-дирижабль должен был совершить парадный перелет из Воркуты в Америку, всячески агитируя тамошних торгово-промышленных тузов и акул банковского капитала выгодно вкладывать твердые миллиарды в операцию «Оттепель», то есть в дело ликвидации вечной мерзлоты Воркутинского края.
Шахтер, поднявшись из мрачных глубин планеты на поверхность, попадал бы тогда не в объятия метелей, вьюг и прочих враждебновредительских вихрей северной природы, а в тенистую прохладу пальмово-березовых рощ. Обученные академиками обезьяны забрасывали бы чумазых трудяг с ветвей деревьев чесноком, луком, бананами, орехами и прочими витаминами. Кокосовый сок можно было бы перегонять в достойно бодрящий напиток типа виски с содовой, а из лиан плести руками заключенных хулиганов, кооператоров, мафиозных бандитов и прочих демократов гамаки для чекистов-пенсионеров и номенклатурных товарищей, отдыхающих от активного участия в неудачном, хоть и очень кровавом, историческом эксперименте.
Кстати, задумано было отснять на профсоюзные деньги телефильм-агитку, как бы превращающий мечту райкомовского утописта о растоплении вечной мерзлоты в торжество новой экологической реальности, в которой тетки-мороженщицы будут на каждом шагу торговать не эскимо на палочках, но общечеловеческими ценностями. Приватную часть переговоров о съемках агитки на бесплатной натуре уже вела в Сухумской колонии для подопытных приматов подружка Дебелова – Клара. Предполагалось также, что московские мультипликаторы из кругов, близких к шедевру века «Ну, погоди!!!», изобразят эволюцию превращения временной, оказывается, гримасы мерзлоты в вечно теплую улыбку советской власти с человеческим лицом и в приятную прохладу социалистического свободного рынка.
Вырученный же на эту прибыль лишний атмосферный холод, не говоря уж о потоках чистейшей ледяной воды, грезилось конденсированно направить на укрепление дружбы народов в жаркий и безводный азиатский наш регион, чтобы детишки, сборщики хлопка, хотя бы не так уж термодинамически изнурялись, то есть меньше потели, и могли слегка ополоснуть свои личики после рабочей смены от распыляемых в воздухе пестицидов и геноцидов.
Все это диалектически сохраняло бы в детских и женских коллективах хлопкоробов трудовую энергию, а также предупредило бы катастрофу века, связанную с русофобским проектом переброски великих рек Севера и Сибири в бесполезные пески враждебного фундаментализма мулл, где воды этих великих рек сразу же будут зверски выпиты сионистами Израиля, жадными, как известно, на влагу белого и красного цвета.
После появления подвальной статьи Дебелова в «ПРАВДЕ» с угрожающим названием «Энтропия? Нет- бесхозяйственность!», а также его странноватой на вид реплики в «Советской России» «От хлопкороба до русофоба – один шаг вперед, два шага назад» процесс собирания пожертвований, как некогда говаривал наш бывший Президент, пошел. Более того, он понесся со страшною силой. Это ведь было в ту пору, когда получки не только не задерживались по полгода, но выдавались, например, перед праздниками, на пару дней раньше.
