Там, недели через две, он познакомился с очень приятным субъектом. Правда, глаза у того были слишком близко друг к другу, и слова он цедил углом рта, но все же был настолько приличен, что С. пошел с ним туда, где примерно такие же субъекты играли в кости.
Что именно делали они с костями, Стиффи так и не понял. И все же, когда один субъект собрался сделать ход, а другие бились об заклад, что ничего не выпадет, в С. взыграла кровь. Десять долларов, думал он, не такая большая сумма, а вечер провести надо. Словом, он присоединился к пари, и тут же обнаружил, что субъект имеет в виду 10 000.
Адольфус честно сказал мне, что момент был нелегкий. Отступить было поздно, и он ждал, ясно понимая, что спасти его может только удача Стиффемов.
Естественно, она не подкачала. Через полминуты субъект уже расплачивался. Получив 10 000, Стиффи решил снова попытать счастья. Словом, спустя примерно час, он оказался на открытом пространстве с тридцатью тысячами в кармане.
Он был рад, и я его не виню. Теперь он мог явиться к старому Уивелскому на верблюде, груженном золотом и драгоценными камнями. Как тут не обрадоваться!
Наутро он отнес деньги в банк и решил отпраздновать свою удачу.
Должно быть, вам известно, что если Стиффи празднует, он празднует. Где именно он побывал, сказать не могу, он и сам не помнит. По-видимому, он с кем-то связался, поскольку смутно ощущает, что его окружали друзья. Они ходили по разным местам. Четко он помнит только то, что проснулся в задней комнатушке какого-то кабачка, а были при нем марка за пять центов, два шарика, три пробки и погремушка.
Свидетельства хорошо проведенного вечера его позабавили. Он надул шарики, погремел погремушкой, после чего решил, что лучше взять денег на расходы и отправился в банк.
Представьте себе его чувства, когда он увидел, что банк закрыт. Вот — он, вот — дверь, закрытая, как устрица. Наконец он припомнил, что в Нью-Йорке банки то и дело прогорают.
Постояв немного в полном отчаянии, он потрусил в отель, а там, еще в вестибюле, сел в кресло, чтобы все обдумать.
Сомнений не было. Жениться на дочери Уивелскома он не сможет. Замысел, можно считать, рухнул. Какое-то время Стиффем это оплакивал.
Внезапно его осенила мысль, от которой стало полегче: если нельзя жениться на дочери, он напишет все как есть отцу.
Понимаете, Стиффи долго мечтал выложить графу правду, иначе говоря, сообщить, что он (С.) о нем (У.) думает. Пока оставался хоть какой-то шанс, это было невозможно. Теперь ему терять нечего. Он сунул руку в карман, проверяя, там ли марка. Да, она не исчезла. Тогда он сел к столу и взял перо.
Не знаю, доводилось ли вам читать инвективы, созданные нашим героем. Мне пришлось. Я был с ним, когда он писал четырехстраничный ответ Пуффи, который отказался одолжить ему десятку. Поверьте, истинный шедевр, ни одной скучной строки. Я горд, что могу назвать автора своим другом.
По его словам, на сей раз он превзошел себя. Листок за листком покрывался палящими мыслями. Стиффи не забыл ни манер злосчастного графа, ни лица, ни галстуков, ни брюк, ни нравственных правил, ни манеры есть суп, обсасывая усы, — словом, ничего. Прыщу на кончике носа он посвятил целых шесть строк. Потом, надписав адрес, он наклеил марку (5 центов) и сам опустил письмо в почтовый ящик, стоявший около закутка, где сидит портье или управляющий.
Воспользовавшись случаем, С. решил, что пришло время поделиться своей бедой.
— Э-хм, — сказал он.
— Да, сэр? — откликнулся управляющий.
— Вот что, мой друг, — продолжал Стиффи, — знаете этот номер, ну, с ванной? Я там живу.
— Конечно, знаю, сэр.
— Сколько за него берете?
— Шесть долларов в день.
— Что ж, ничего не выйдет. У меня нет ни гроша. Управляющий не обрадовался.
— Ни гроша, — повторил С. — Банк прогорел.
— Какой именно банк?
— Такой-то. Управляющий удивился.
— Не слышал. Мы сами им пользуемся.
— Вы с женой и детками?
— Нет, наш отель.
— Мне очень жаль, — печально сказал Стиффи, ибо полюбил их от всей души. — Но факт — это факт. Я только что оттуда. Он заперт.
— Вы думали, что он открыт по воскресеньям? — осведомился управляющий.
— По чему?
— По воскресеньям.
— А сегодня воскресенье?
— Да.
— Куда же делась суббота?
— Была и прошла. Неплохой был денек.
Так Стиффи понял, что за тем, за сем проспал целые сутки. Кроме того, он понял, заметно при этом побледнев что написал и отослал правдивое письмо графу.
Да, ничего не поделаешь. Он (Стиффи) написал ему (графу) такое письмо, после которого надеяться не на что, даже если у тебя куча денег и ты их отдашь потенциальному тестю. Сами видите, как все плохо.
Надо было думать побыстрее, к чему он и приступил. Сначала ничего не получалось, потом в мозгу что-то щелкнуло.
— Дорогой друг, — обратился он к управляющему.
— Да, сэр?
— Если послать письмо в Англию, когда оно дойдет?
— Смотря, когда вы его послали.
— Только что бросил в ящик. Управляющий посмотрел расписание пароходов.
— Его возьмет «Сенатор Дж. Фрейлингазен Боттс». Отплывает во вторник.
— Как и я, — заметил Стиффи.
Теперь все было ясно. Он достаточно долго служил у лорда У., чтобы знать, как приходят письма в его замок. Почтальон бросает их в ящик у входа, а Гаскойн, дворецкий, вынимает и кладет в утренней столовой рядом с приборами, чтобы каждый, явившись к завтраку, прочитал свое.
Ничего не может быть проще, чем нырнуть в кусты под окном и, когда Гаскойн удалится, войти через стеклянную дверь, а там — забрать роковое послание. Для этого нужно приплыть в Англию на том же самом пароходе, что и письмо.
Вот почему те, кто провожал «Сенатора», могли увидеть молодого человека с решительным взглядом, всходившего по трапу. Кое-кто, наверное, и увидел.
Не думаю, что вы хотите слушать отчет о плавании. Суть в том, что С. добрался до места. Он высадился в Ливерпуле, а к вечеру прибыл в Лондон, мало того, успел на последний поезд, направляющийся в Аптон Снодсбери. Именно оттуда удобно ехать в Уивелском-корт, но С. решил переночевать в Вустере и попросил разбудить его ровно в шесть часов утра.
Сами знаете, что бывает в таких случаях. Ваш сон беспокоен. Вы просыпаетесь с зарей. Чуть позже шести Стиффи вышел в путь и не позже семи стоял на знакомом газоне. Почтальоны не приходят до четверти девятого, так что он решил прогуляться.
Я никогда не вставал даже в семь, но если верить Стиффи, гулять в это время приятно. Вы застанете природу во всей ее свежести. Роса — на траве, солнце сияет, в кустах щебечут птички. Для тех, кто это любит — просто рай. Стиффи это любил. По его словам, такие вещи его умиляли. Учтите великое чувство, и т. д., и т. п. Словом, он говорит, что умилялся; а почему же ему не верить?
Роса сверкала, солнце сияло, птицы пели, и С. пришло в голову, что нормальный влюбленный человек может сделать одно — встать под окном возлюбленной и бросать в него камешки. Она выглянет, он пошлет ей воздушный поцелуй, она тоже пошлет, уже ему, и он сообщит взглядом, что она по-прежнему царит в его сердце. Одобрив этот план, С. набрал пригоршню гравия и приступил к делу.
Метать гравий в окна нелегко. Если вы не в форме, вы промахнетесь; что и случилось со Стиффи. Камушки угодили не в окно прекрасной дамы, а немного левее, то есть туда, где обитал Фердинанд Джеймс, шестой граф Уивелскомский.
Вы скажете «спал», но ошибетесь — его томила бессонница, ибо вечером он председательствовал на ежегодном обеде Верных Сынов Вустершира, где, презрев наставления врача, хорошо поел и выпил. Как всегда в таких случаях, он проснулся среди ночи, испытывая странное, неприятное чувство. Простая муха, ударившаяся о ковер, могла внушить ему, что он статист в фильме по роману «На Западном фронте без перемен».[76]
Когда же о стекло ударилось полфунта камешков, он выскочил из постели, словно через матрас проник штопор. Двумя прыжками достигнув окна, он успел увидеть своего бывшего помощника, нырявшего в кусты.
Теперь следите за моими словами, иначе вам не понять, почему старый Уивелском принял такую точку зрения. Он знал человеческую природу и понимал, что, пролетев 11 футов 2 дюйма, никто не вернется в места своей беды. Мало того, он твердо знал, что Стиффи отплыл в Америку. Наконец, он был не в лучшей форме после вчерашнего банкета. Вот почему через несколько секунд он появился в соседней комнате, выражая всем своим видом полную растерянность.
— Что случилось, папа? — спросила Джеральдина. — Ты как будто призрака увидел!
— Я и увидел.
— Белую Даму Уивелскома?
— Нет, Розового Секретаря. Буквально две минуты назад я услышал странные звуки, выглянул и увидел призрак твоего кретина.
— Кретина? — удивилась дочь с женственным пылом, который ей очень шел. — Почему кретина? Я его люблю.
