Стрипайтис угрожающе взмахнул своей суковатой палкой, и ясно было, что в случае нужды он не побоится пустить ее в ход. Васарис было заупрямился, но Стрипайтис сам нахлобучил на него шляпу, сунул в руку другую палку и вывел из комнаты.
На костельном дворе не осталось ни души, но на базарной площади стояло еще несколько возов и кое-где беседовали между собой запоздалые прихожане. Ксендзы сразу заметили, что возле пивной Вингиласа и впрямь шумно. Из отворенного окна слышались громкие голоса, из двери показывались и вновь исчезали пьяные физиономии, но что там происходило, с костельного двора нельзя было ни разглядеть, ни расслышать.
— Если направиться прямо в пивную, — рассуждал Стрипайтис, — они, сволочи, увидят и разбегутся. Надо их застигнуть врасплох. Хорошо бы подслушать, что они там болтают и кто их, дурней, водит за нос.
Но с костельного двора окольного пути на площадь не было, и они решили зайти сперва в кооператив, выйти оттуда черным ходом, а там уж легко было незаметно обогнуть площадь с другой стороны и попасть прямо в пивную.
— Пойдем, как ни в чем не бывало, — поучал Васариса Стрипайтис. — Все знают, что я в лавочке подолгу задерживаюсь. Когда увидят, что мы туда идем, еще свободней себя почувствуют.
Стратегический план Стрипайтиса удался на славу, и немного спустя оба ксендза очутились перед заведением Вингиласа. К счастью, у дверей не было ни души, — все, видимо, столпились внутри, вокруг оратора, каждое слово которого слышно было даже на дворе. Оба ксендза вошли в сени и, прижавшись к стене, стали слушать.
— Ксендзовское ли это дело — отпускать керосин и заворачивать селедки? — кричал оратор. — Разве мы сами не могли организовать кооператив? Мы первые взялись за это. Почему викарий поторопился поймать вас всех на свою удочку? Что, мы подорвали бы веру, если бы стали торговать солью и перцем? Нет, не это его беспокоило! Ксендзу захотелось набить себе карман! Он один орудует за все правление, он не подпускает к себе ревизионную комиссию, не созывает собраний, не отчитывается.
— Кто это говорит? — шепотом спросил Васарис.
— Учитель.
Речь была явно демагогическая, и слушатели воспринимали ее по-разному. Одни соглашались, другие — нет, все спорили между собой, а тут же звенели стаканы, раздавались заздравные возгласы, ответные «спасибо», довольное кряканье после выпитого пива.
— А с дивидендами как? — крикнул кто-то.
— Дивиденды вот-вот будут, — ответил оратор. — Только делить будут не деньги и не между вами. Делить будут последние ваши портки между кредиторами кооператива.
— Ишь, что говорит! Что делить?.. Какие кредиторы? — раздались удивленные голоса.
— Вы и не знаете, что ваши паи и прибыль положены в банк на имя ксендза, а все товары забираются в долг. А ведь любому дураку известно, что за долги общества отвечают все пайщики!
Поднялся такой гам, что невозможно было разобрать, кто что говорит. Но тут же всех перекричал оратор:
— Потише, братцы!.. Братцы, слушайте! Кто за то, чтобы потребовать от ксендза отчета, подымите руку!
Стрипайтис пинком ноги отворил дверь, выступил на два шага вперед, стукнул палкой по двери и рявкнул:
— Я за это!
Все как один обернулись.
— Ой-ой, ксендз! — испуганно крикнул кто-то. В ту же секунду зазвенели стекла и два мужика кувырком вывалились за окно. В кабаке стало тихо, как в костеле во время возношения святых даров. Все сгрудились вдоль стен, и середина комнаты сразу опустела.
Стрипайтис шагнул еще раз, но от двери не отдалялся. Он окинул зорким взглядом собравшихся и увидел всех своих заклятых врагов. В конце стола рядом с учителем стоял Жодялис, а Борвикис прятался за его спину. По другую сторону стола сидели Вингилас, хромой портной и известный на всю округу музыкант Скрипочка. Напротив, в углу, расположилась вокруг стола, заставленного стаканами и бутылками пива, компания парней. Среди них Васарис увидел и того рыжего парня, который пришел причащаться, не получив отпущения грехов.
Стрипайтис явно наслаждался эффектом своего театрального выхода; лицо его сияло злорадством.
— Что, молодцы, митингуете? — проговорил он наконец, когда впечатление стало сглаживаться. — А разрешение от полиции получили? Ну, не робейте, валяйте дальше. Кто здесь председатель? Господин учитель?
Учитель был не из робких и, оправившись от изумления, решил не сдавать позиции. Он вышел вперед и дерзко ответил:
— Здесь не собрание, ксендз Стрипайтис, и никаких председателей нет. Это вы должны созвать собрание! А раз вы этого не делаете, мы имеем право обсудить свои дела. Мы должны знать, на что идут народные деньги.
— А вам какое дело? — крикнул Стрипайтис. — Вы-то много ли денег вложили в нашу организацию?
— Ну и что, если не вложил? Каждый имеет право следить, чтобы народ не надували.
— Подите вы коту под хвост со своими правами. И убирайтесь, пожалуйста! Я и сам объясню, что надо.
Но учитель не сдавался.
— Нас здесь не вы собрали, не вы будете и объяснять! Когда созовете собрание, тогда объясните. А сейчас мы о своем. Хозяин, пару пива!
Стрипайтис понял, что дело принимает дурной оборот. Он не видел здесь ни одного своего сторонника. У стен началась возня и разговоры. Портной и музыкант задымили папиросками и перешептывались друг с другом. Парни в углу звенели стаканами и бутылками. Крестьяне попочтеннее подбирались к двери, собираясь сбежать.
Васарис, не зная, куда деваться, наблюдал из сеней эту безобразную сцену.
Жодялис и Борвикис наконец отважились приблизиться к Стрипайтису с намерением замять инцидент.
— Так что вы извините, ксенженька, — неуверенно начал Жодялкс. — Вот забежали после вечерни, слово за слово — народ и раззадорился. Но коли вы в то воскресенье созовете собрание, все будет ладно…
Стрипайтис, не говоря ни слова, оттолкнул с дороги обоих крестьян и, нахмурившись, шагнул в угол, где все пуще бесчинствовали парни. Подойдя к ним, он схватил за шиворот двоих крайних и отшвырнул их к стенке. Остальные сами заторопились вылезти из-за стола. Тем временем ксендз широко размахнулся над столом своей здоровенной палкой — и осколки бутылок и стаканов со страшным звоном разлетелись по всей пивной.
Поднялся переполох. Женщины закричали и первые кинулись к двери. Но тут же бросились бежать и мужчины. Возможно, что скандал на этом бы и кончился, если бы хозяин трактира, заядлый враг Стрипайтиса, не вздумал протестовать и если бы парни выпили чуть поменьше. Привычный ко всяким скандалам толстяк Вингилас ударил кулаком по столу и закричал хриплым голосом:
— Это уж вы, ксендз, чересчур!.. Это, прошу прощения, сущее свинство!.. Бить стаканы никому не дозволено. Я вас притяну к суду. Мужики, будьте свидетелями!.. У меня имеется разрешение на продажу пива! У меня все по закону… Стаканы бить!.. Это, прошу прощения, свинство!..
Остервенели и подвыпившие парни. Все громче раздавались возмущенные голоса.
— Мы не на ксендзовские деньги пьем!.. Он еще тут будет бутылки бить!.. Пускай присматривает за костелом, а не за кабаком… Богомолок своих исповедует!..
А рыжий парень, Андрюс Пиктупис, отерев рукавом забрызганное лицо, выбрался из толпы и, пошатываясь, пошел на Стрипайтиса. Неизвестно, что бы он сделал, но ксендз первый обхватил его обеими руками, повернул к себе лицом, потащил к двери и выбросил наружу. Парень запнулся за порог, упал навзничь и так ударился головой о камень, что не мог подняться.
Люди переполошились еще пуще. Разом закричало несколько голосов. Вингилас, портной и Скрипочка выбежали из трактира, взяли парня под мышки и втащили, как мешок, в дом.
Васарис стоял, прижавшись к стене, испуганный и удрученный скандальным происшествием. Стрипайтис взял его под руку и повел домой.
— Будут теперь знать, как пивом наливаться и митинговать, — сказал он тоном победителя. — Давно я собирался накрыть их.
— Нет, это уж слишком, — возмутился Васарис. — Подобные приемы борьбы абсолютно недопустимы для ксендза. Ведь ты мог убить человека.
— Жалко, что под руку попался этот идиот, а не учитель или Жодялис. Я бы их и не так разделал.
— Да ты парню, кажется, голову проломил. Ведь прямо о камень ударился. Нет, знаешь, у меня ужасно неспокойно на душе. Уходим, а там, может, человек помирает.
— Ха-ха, — рассмеялся Стрипайтис. — И труслив же ты, Васарис. Где пьяный падает, там черт подушку подкладывает. Такого типа и дубиной не убьешь… Это, братец, и есть жизнь! Всякое приходится испытать. И поссориться, и подраться, и опять помириться. Поживешь — узнаешь… и привыкнешь.
Вечером Юле взволнованно рассказала, что Вингилас всерьез надумал подавать на ксендза Стрипайтиса в суд и переписал свидетелей. Андрюс Пиктупис сильно разбил себе голову, потерял много крови, ничего не говорит, и его увезли домой.
