Проделав столь сложную работу, раввин отдышался. Видно было, что у человека гора с плеч свалилась. Пришлось-таки потрудиться. Зато сделано полезное дело, составлена парню протекция, и какая протекция, к «ученому еврею» при генерал-губернаторе! Так далеко разгоряченная фантазия юноши и не заходила. Рекомендация, которую он спрятал в боковой карман, согревала его и вздымала ввысь.
Он сейчас же пойдет к «ученому еврею», который при генерал-губернаторе. Тут что-нибудь да выйдет! И сам «ученый еврей» представлялся ему не иначе, как профессором, увешанным медалями, словно генерал. С трепетом позвонил он у дверей, и его впустили в кабинет, уставленный светскими и духовными книгами. У героя зуб на зуб не попадал. Несколько минут спустя в комнату влетел человек с жидкими бакенбардами, чрезвычайно близорукий и очень суетливый. Неужели это и есть «ученый еврей» при генерал-губернаторе? Если бы у него не была выбрита часть бороды как раз посреди подбородка, можно было бы поклясться, что это меламед, учитель талмуда. У «ученого еврея» была одна особенность – он плевался во время разговора. Видно было, что это человек очень рассеянный. О нем, как герой узнал позже, в Киеве рассказывали всякие анекдоты и смешные истории. Например: он никогда не мог попасть к себе домой, пока не натыкался на дощечку с надписью – «Герман Маркович Барац». Однажды Барац, внимательно посмотрев на дощечку, прочитал указанные на ней часы приема – с трех до пяти. Взглянув на часы и убедившись, что сейчас всего только два, Барац решил, что Бараца, должно быть, нет дома. А раз Бараца нет дома, то Барацу здесь делать нечего. И он отправился на часок погулять в саду… Одним словом, про Бараца в Киеве говорили, что Барац ищет Бараца и не может найти.
В это утро Барац был особенно рассеян и не в духе. Он куда-то спешил, метался и брызгал слюной. Прочитав письмо раввина, который рекомендовал ему юношу, «ученый еврей» схватился за голову, стал расхаживать взад и вперед по комнате, плевался и умолял, чтобы его оставили в покое, потому что он ничего не знает, ничего не может сделать и не сделает. Жалко было смотреть на этого «ученого еврея»! Юноша оправдывался, уверял, что у него нет никакого злого умысла, что единственно, о чем он думал, это… может быть… протекция… Но Барац не давал ему говорить. Он сам все это знает. Его возмущает раввин, который каждый день посылает к нему молодых людей. Что Барац может для них сделать? Что он знает? Кто он такой? Что он собой представляет? Ведь он не Бродский!
С разбитым сердцем, в тяжелом настроении вышел парень от «ученого еврея». Но когда он очутился уже на самом низу лестницы, его окликнули. Это был «ученый еврей», который, пораздумав, решил, что сам он ничего не может сделать для юноши, но рекомендовать его своему другу и коллеге Купернику может. Куперник, если захочет, в силах сделать многое, очень многое. Шутка ли, Куперник! Его протекция стену прошибет, он способен привести в движение самых больших людей. И, недолго думая, «ученый еврей» сел к столу и написал записку своему лучшему другу и коллеге, знаменитому адвокату Льзу Абрамовичу Купернику.
Поиски знаменитого адвоката на Крещатике. – «Меняльная контора Куперника» – В окружном суде. – Герой находит, наконец, кого ищет, протекция оказывает свое действие. – Небольшая ошибка: не Куперник, а Моисей Эпельбаум из Белой Церкви.
Имя Куперника, простые евреи звали его Коперников, было почти столь же известно и популярно, как, к примеру, имя Александра фон Гумбольдта в Европе или Колумба в Америке. Кровавый навет, прогремевший на Кутаисском процессе, где Куперник добился оправдания обвиняемых, сделал его столь же знаменитым, как много лет спустя сделал знаменитым адвоката О. О. Грузенберга процесс Менделя Бейлиса. И так же, как о Грузенберге, о Купернике в свое время рассказывали чудеса, окружая его имя легендами.
Имея протекцию к такому человеку, как Куперник, можно было позволить себе помечтать, пофантазировать. Шолом не торопился, тем более что он еще и адреса Куперника не знал. Медленно поднялся наш герой на Крещатик, красивейшую улицу Киева, а там уже нетрудно было допытаться, где живет Куперник. Войдя в какой-то двор против гостиницы «Европа», он прочитал вывеску на русском языке: «Меняльная контора Куперника». Шолома это немного удивило, почему у адвоката Куперника – меняльная контора. Но загадка вскоре разрешилась.
В конторе он застал молодого человека в синих очках и женщину в белом парике.
– Кого вам нужно?
– Куперника.
– От кого?
– От «ученого еврея» Германа Марковича Бараца. Письмо…
– Письмо от Бараца? Давайте сюда!
Молодой человек в синих очках взял письмо и подал его женщине в белом парике. Женщина надела очки, прочитала письмо и кинула его прочь.
– Письмо вовсе не ко мне. Это – к моему сыну.
– Где же он?
– Кто?
– Ваш сын.
– Где мой сын? Что значит – где? Ступайте в окружной суд – там вы его и найдете.
Искать адвоката в окружном суде так же бессмысленно, как искать иголку в стоге сена. Окружной суд – это огромное старое здание с железными лестницами и с таким количеством комнат и залов, что посторонний человек может там заблудиться, голову потерять.
Первый раз в жизни наш герой видел такую уйму людей, и все в черных фраках, с большими портфелями. Это сплошь присяжные поверенные. Изволь угадать, кто из них Куперник. Остановить кого-либо из них и спросить – вещь совершенно невозможная. Все они заняты, все бегут с портфелями то туда, то сюда, словно одержимые. Одного человека, симпатичного вида, не во фраке, но с большим желтым портфелем, Шолом все же решился остановить и спросить: «Где тут Куперник?» И тотчас получил ответ: «Зачем вам Куперник?» – «У меня к нему письмецо от «ученого еврея» Германа Марковича Бараца». – «А, от Бараца? Посидите немного, я сейчас приду». И, указав на длинную полированную скамью, человек скользнул куда-то и исчез. Юноша сел на скамью. Сидел полчаса, час, полтора часа – нет ни этого человека, ни Куперника. Наконец, он встал и собрался уходить. Народ поредел, только кое-где еще мелькнет черный фрак. Вдруг Шолом снова увидел человека с желтым портфелем.
– Ах, вы еще здесь? Что вам собственно нужно от Куперника?
Юноша объяснил ему еще раз:
– У меня к нему письмецо от Германа Марковича Бараца.
– Где же это письмецо?
Шолом показал письмо. Тот прочел его.
– Чего вам собственно нужно от Куперника?
– Я и сам еще точно не знаю… Может быть, мне удастся получить от него место.
– Что вы умеете делать?
– Я хорошо пишу по-еврейски и по-русски.
– По-русски тоже? Идемте со мной!
Мог ли еще Шолом сомневаться в том, что перед ним Куперник? Выйдя с юношей из окружного суда, он, то есть Куперник, взял лихача – фаэтон на резиновых шинах – и крикнул: «Гостиница «Россия»! Лихач стрелой домчал их до гостиницы. Войдя в сильно накуренную комнату, Куперник усадил гостя за стол, закурил папиросу и, дав ему лист бумаги и перо, предложил написать несколько строк. Юноша обмакнул перо и, прежде чем приступить к делу, спросил Куперника, как писать – по-еврейски или по-русски. «Разумеется, по-русски!» Юноша постарался. Дух учителя Мониша – обладателя великолепного почерка – сопутствовал ему и здесь. После первой же строчки Куперник остановил Шолома, сказал, что почерк вполне его удовлетворяет, и предложил ему папиросу. От папиросы юноша отказался.
– Простите, господин Куперник, я не курю.
– Простите, молодой человек, я не Куперник. Моя фамилия – Эпельбаум.
– Эпельбаум?
– Ну да, Эпельбаум. Моисей Эпельбаум из Белой Церкви… Присяжный поверенный…
Такова уж, видно, судьба. Поди угадай, что киевский Куперник вдруг превратится в Моисея Эпельбаума из Белой Церкви! Моисей Эпельбаум из Белой Церкви показал себя настоящим джентльменом. Он не торговался из-за жалования и соглашался на все. Он даже пообещал подучить Шолома адвокатуре и потом дать рекомендацию не то что к Купернику, а к гораздо более важяым лицам, чем Куперник, потому что он знаком со всеми большими людьми в Киеве, в Москве и в Петербурге, он с министрами на короткую ногу. Если юноша ничего не имеет против, можно хоть сегодня отправиться в Белую Церковь. Он, Эпельбаум, должен только забежать на минутку к генерал-губернатору. Но если посетишь генерал-губернатора, нельзя обойти визитом и губернатора. Ведь эти собаки страшно завидуют друг другу. Не мешало бы, правда, повидаться и с киевским полицмейстером, но полицмейстер и сам не хвор наведаться к нему. Черт его не возьмет… Эпельбаум выскочил из комнаты, оставив незнакомого юношу одного. Тому, однако, приключение пришлось по душе. А личностью Эпельбаума он и вовсе был очарован. Он еще не успел обдумать свое положение, как Эпельбаум вернулся, подкатив на лихаче, нагруженный пакетами и свертками. Там было все, что угодно: селедка, рыба, балык, икра, фрукты, папиросы…
