и подумал, что уже половина второго пополудни. И спешно отправился в баню. Когда вернулся обратно, заспанная горничная подбрасывала уголья в жаровню.
— Что это с вами сегодня случилось? Раненько поднялись!
— Что-то я твоих шуточек не понимаю.
— Сейчас ещё восьми нет. А встали вы в пять минут восьмого.
— Что ты говоришь? А, теперь сообразил! Эх, старость не радость — перепутал большую стрелку с маленькой, совсем слепой стал.
— Я у конторки сидела, шум услыхала, думала, может, вор какой в вашу комнату забрался.
На горничной была накидка поверх ночного белья. Всё понятно: вдруг проснулась, переодеться времени не было. А он-то после того, как продрал глаза, названивал дежурной и ещё удивлялся, что никто не подходит.
— Извини уж, что поднял тебя так рано.
— Пустяки. Всё равно уже пора вставать. Ещё соснёте? Может, постелить?
— Даже и не знаю…
Он грел руки над жаровней с углями. Теперь он почувствовал, что хочет спать. Но холод бодрил его.
В то же утро он уехал из гостиницы. И простудился.
Причина, по которой заболела его жена, не была столь очевидной. Впрочем, свирепствовала эпидемия гриппа, так что, может быть, она просто заразилась. В любом случае, ко времени возвращения деда жена уже слегла.
Рассказ деда о том, как он перепутал большую стрелку с маленькой, имел у домашних большой успех. Его карманные часы переходили из рук в руки. Циферблат был довольно большим. Домашние пришли к выводу, что старческие заспанные глаза могут действительно совершить ошибку в предрассветной мгле, поскольку на концах у обеих стрелок красовались совершенно одинаковые кружочки. Произвели эксперимент — действительно, пять минут восьмого можно было принять за тридцать пять минут второго.
Младшая дочка сказала: «Папе нужны часы со светящимися стрелками».
У деда был жар, чувствовал он себя неважно. Ложась к жене, он сказал: «Вдвоём-то веселее».
— Выпей-ка лекарство, что мне доктор прописал. Тебе, наверное, такое же дадут.
На следующее утро жена спросила: «Ну, и как там в Хаконэ было?»
— Хорошо. Только холодно, — твёрдо ответил муж. — Ты ночью ужасно кашляла. Я даже проснулся. Стал горло прочищать, а ты так испугалась, прямо подпрыгнула. Мне даже страшно стало.
— Ничего не помню.
— Значит, спишь крепко.
— Нет, когда с мальчишкой ложусь, просыпаюсь чуть что.
— Нет, всё-таки это странно — подпрыгивать так в твоём-то возрасте.
— Неужели я так испугалась?
— Испугалась.
— Хоть и возраст, а это у меня женское. Если у тебя другой в постели, может и заснёшь, а вот потом…
— Другой? Я стал для тебя чужим? — дед горько усмехнулся. — Знаешь, там в Хаконэ, это, наверное, суббота была, в гостиницу заехала группа. После ужина они завалились спать в соседний номер. А гейша с ними была такая пьяная, язык еле ворочался. Так вот, она болтала по телефону со своей товаркой в другом номере, голос у неё такой визгливый был, ругались. Пьяная очень, слов толком не разобрать. Только слышу: «Снесу яйцо, обязательно снесу яйцо!» Сколько раз повторила. Смешно так сказала.
— Интересненько.
— Что тут интересненького? Визжала прямо.
— Вот ты и не выспался и встал в семь утра. Так?
— Дура, — дед зло засмеялся.
Послышались шаги. «Мама! — раздался голос младшей дочери. — Ты проснулась?»
— Да.
— А папа проснулся?
— Да, проснулся.
— Можно войти?
— Можно.
У их пятнадцатилетней дочери Акико было озабоченное лицо. Она села на пол со стороны матери.
— Я видела страшный сон.
— Что же там было?
— Я умерла. Понимаешь, умерла. Я сама это видела.
— Да, нехороший сон.
— На мне было какое-то белое тонкое платье. И я шла по прямой дороге. А по сторонам — всё в какой-то дымке. А дорога куда-то плыла. А я по ней шла. Там была какая-то странная бабка. Она шла за мной. Куда я — туда и она. Шагов не слышно, обернуться боюсь. Только знаю, что она за мной идёт. Никуда от неё не убежишь. Это кто была, смерть?
— Нет, конечно нет, — сказала мать и посмотрела на мужа. — А что потом было?
— Потом я снова пошла. И тут вдоль дороги появились дома. Какие-то маленькие, низенькие, серые, какие-то мягкие будто. Я забежала в один дом. А та бабка ошиблась дверью, зашла в другой дом. Ну, вот и хорошо, думаю. А в том доме ничего нет, даже матраса, только одни яйца.
— Яйца? — насторожённо переспросила мать.
— Яйца. Я уверена, что это были яйца.
— Ну, и что потом?
— А потом, я не знаю, что было потом. Только я из этого дома с яйцами вдруг на небо взлетела. Вот, думаю, я на небо попала… Тут и проснулась.
Акико посмотрела на отца. «Папа, я умру?»
— Нет, конечно нет.
Застигнутый врасплох, отец ответил теми же словами, что и мать. Он испуганно думал о том, что его дочь видит сны о смерти, что в её сне выплыли эти самые яйца…
— Очень страшно было. Я и сейчас боюсь.
— Акико, здесь всё очень просто. Вчера у меня болело горло, я подумала, что при простуде хороши яйца, послала тебя за ними, вот ты и увидела такой сон.
— Правда? Принести тебе яичек?
Акико вышла.
— Ты думал про эту дурацкую гейшу с её яйцами, вот они и явились ей во сне. А жаль.
Муж уставился в потолок. «Акико часто снится про смерть?»
— Не знаю, в первый раз такое.
— В этом что-то есть.
— Что ты имеешь в виду?
— То, что яйца помогли ей подняться на небо.
Вошла дочь. Разбила яйцо, дала его матери и ушла. Мать исподлобья посмотрела на яйцо. Потом сказала: «В нём есть что-то нехорошее. Я его пить не стану. Давай ты, если хочешь». Муж тоже неодобрительно разглядывал яйцо.
[1950]
Братьев было трое. Наодзи был самым младшим. Оба его брата женились при обстоятельствах весьма необычных. Старший пытался совершить самоубийство вместе с медсестрой у водопада Кэгон, но был схвачен, после чего и получил разрешение на брак. Средний же брат всё повторял, что боится своей жены, а потом вдруг сбежал из дому вместе со служанкой, его даже в психушку засунули, но потом он всё-таки женился на ней.
Наодзи был намного младше их. Когда средний брат стал жить со служанкой, Наодзи учился в колледже. Наодзи не любил братьев. Он считал, что один из них инсценировал самоубийство, а второй — сумасшествие.
Эти люди приходились мне дальними родственниками. Когда Наодзи немного заинтересовался литературой и поступил в один из токийских университетов, он стал частенько захаживать ко мне. Что до старшего брата, он тоже начинал учиться
